Д. К. ЗЕЛЕНИН . -Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1. Запреты на охоте и иных промыслах. "Сборник Музея антропологии и Этнографии", Т. VIII, изд. Акад. Наук СССР. Л. 1929 г. 144+7.

Этнография, составляющая один из разделов социологии, принадлежит к числу таких отраслей научного знания, которые по справедливости должны быть признаны важнейшими боевыми научными участками на фронте нашего социалистического строительства. На этнографическом участке нашего фронта задачи науки, между прочим, тесно соприкасаются с задачами нашей политики в области разрешения национального вопроса. Кому неизвестно, что этот вопрос имеет немалый удельный вес в деле социалистического строительства в нашей стране? Этому вопросу уделяют большое внимание и партия, и правительство, и наша общественность И это понятно: национальный вопрос в нашем Союзе есть вопрос в значительной мере национальных меньшинств, культурного строительства национальностей, которые особенно были придавлены русским империализмом. Без успешного и правильного разрешения этого вопроса не может быть быстрого движения в области социалистического строительства. Одна из задач этнографии, как определенной отрасли научного знания, заключается в том, чтобы ориентировать нас в целом ряде вопросов культуры - и ее особенностей отдельных национальностей на территории СССР. Это вызывает повышенный интерес к новым работам по этнографии народов СССР.

Перед нами - работа по этнографии Д. К. Зеленина, известного специалиста в вопросах этнографии народов СССР, не в первый раз выпускающего объемистые исследования, обильно насыщенные фактическим материалом.

К сожалению, при всей богатой осведомленности в области этнографических фактов, Д. К. Зеленин, советский ученый, -в своем новом труде - мало чем отличается от ученого Д. К. Зеленина времен императорской России. Двенадцать лет пролетарской революции, двенадцать лет культурной революции и коренной ломки мировоззрения в нашей стране прошли для него бесследно. Если бы не крупное имя, не мировое имя Д. К., как ученого этнографа, надо было бы пройти мимо его работы, изданной при той же Всесоюзной Академии Наук. Но Д. К. Зеленин - крупный ученый, у него целая школа, он готовит нам научную "смену", на которую с надеждой обращены наши взоры. Это обязывает сугубо внимательно отнестись к новому труду Д. К. Зеленина.

Предмет исследования Д. К Зеленина - запретные слова у народов СССР и условия происхождения этих слов. С точки зрения автора, который обычно предпочитает, правда, не без основания, итти от фактов к теории, а не наоборот, следовало бы признать, что изложение материала в данной работе он начинает с конца, так как первоначально им выясняются условия происхождения табу слов, а затем приводится самый перечень слов-табу и так называемых подставных слов. Этот порядок изложения напоминает старое правило Д. К. Зеленина "двигаться в глубь истории раком", как буквально охарактеризовал он свой метод исследования этнографических вопросов еще в 1916 г. (Очерки русской мифологии, Птг. 1916 с. 16 "Введение"). Замеченная странность в изложении, как будто ничего не говорящая о методе исследования и об идеологии автора, находится, как будет показано далее, в закономерной связи и с тем и другим.

Идеология автора начинает выявляться, собственно, уже с первой страницы его труда, где говорится, что "основанием запрета (табу) слов служат главным образом не столько соображения приличия и нравственности, сколько верования" (с. 1). Дело становится яснее с 4-й стр., где начинается полемика Д. К. Зеленина с субъективным идеалистом Дж. Фрэзером. Сам автор убежден, что больше расходится с Дж. Фрэзером, чем сходится с ним во взглядах и в объяснении условий происхождения табу (запретов) Я должен внести фактическую поправку: сходства больше, чем разногласий. Признавая Дж. Фрэзера субъективным иде-

алистом, я обращаю внимание читателей на заявление Д. К. Зеленина: "В своем объяснении психологии и генетики словесных табу мы лишь отчасти могли примкнуть к теории Дж. Фрэзера" (с. 4). Если Д. К. Зеленин, хотя бы даже "отчасти", мог примкнуть во взглядах на происхождение табу к субъективному идеалисту Дж. Фрэзеру, то он расходится с последним лишь в деталях, а не в основном. Эта полемика с Дж. Фрэзером - спор двух идеалистов, двух различных направлений идеализма в этнографии, но не спор материалиста с идеалистом. Это ясно и из заключительных строк полемики: "Отнюдь не отвергая изложенной выше концепции Дж. Фрэзера для народов иных культурных кругов, мы для народов взятого нами культурного круга должны признать эту концепцию не приемлемой, по крайней мере в целом" (с. 5). Это значит, что Д. К. Зеленин признает объяснение Дж Фрэзера, в общем, правильным, но приложимым лишь к явлениям, наблюдаемым у народов "иных культурных кругов". Те же самые "общечеловеческие явления, каково словесное табу", для которых Д. К. Зеленин, совершенно непоследовательно и в разрез с только что приведенным его мнением, готов допустить одну общую "древнейшую основу", - те же явления у других народов должны иметь, по Д. К. Зеленину, иные объяснения.

Впрочем, сам Д. К. Зеленин не слишком скрывает свои взгляды субъективного идеалиста. Если более "левые" этнографы, как В. Г. Богораз-Тан, еще стыдливо прикрывают свой идеализм лосятами, выхваченными из марксизма, то Д. К. Зеленин открыто говорит: "Прежде чем перейти к изложению фактического материала о словесных запретах по отношению к промысловым животным, мы должны остановиться на психологических предпосылках, которые содействовали созданию словесных запретов у первобытного охотника - промышленника" (с. 9 - 10). И вторую, еще ненапечатанную часть своего исследования он обещает начать "также с выяснения психологических предпосылок" (с. 10). "Осторожные" обороты речи ("предпосылки", "которые содействовали"), невидимому, должны создать у читателя впечатление вдумчивого подхода автора к исследуемой проблеме. Не последует ли за выяснением "содействовавших созданию" табу "предпосылок" - социологический их анализ? Не будет ли установлено автором единое социально- экономическое обоснование, которое было коренным условием возникновения табу и., этих самых "психологических предпосылок"? Не будет ли показано автором, в чем конкретно сказалась роль вторичных факторов (психологических предпосылок) в развитии табу? Дальнейшее знакомство с работой Д. К. Зеленина приводит к отрицательному ответу на все эти вопросы. На последующих страницах своего труда автор говорит более понятным языком, и становится очевидным, что "предпосылки" равнозначны у него "основным условиям", "содействовать"- означает "обусловливать". "Ниже мы увидим, что на той же психологической основе возник большой ряд охотничьих запретов и других правил, предписывающих охотнику во время охоты тишину, молчание и строгое соблюдение тайны" (с. 23): "На этой именно психологической основе мы склонны объяснять некоторые половые табу охотников" (с. 23); "Анимистические запреты., выросли на почве гораздо более сложного мировоззрения" (с 39); "Ниже мы приводим факты, относящиеся к гораздо более поздней, к христианской эпохе. Но они сохранили старую психологическую основу и интересны для нас именное этой точки зрения" (с. 68); "Изложенное выше раскрывает перед нами все те же психологические предпосылки, на почве которых развивались словесные запреты охотников и рыболовов (с. 88) - такие и им подобные утверждения, которыми пестрит работа Д. К. Зеленина, не оставляют никаких сомнений насчет того, какое содержание вкладывает Д. К. Зеленин в понятия "предпосылки" и "содействие".

Идеалистическая концепция Д. К. Зеленина по вопросу о возникновении табу сводится, в кратких словах, к следующему.

Первобытные народы верят, что животное во всем сходно с человеком, что все животные понимают человеческую речь и даже способны сами говорить человеческим языком, что животные при всем том имеют очень острый слух, острое зрение и тонкое обоняние. Мнение об остром слухе, остром зрении и тонком обонянии животных имеет под собою вполне реальную почву. Всеми этими качествами животные, действительно, обладают, например, "охотники знают, что олень ощущает запах пороха за 7 верст и далее" (с. 24). Первобытные народы имели основание все это подметить, так как сами обладали гораздо более сильным зрением, острым слухом и тонким обонянием, чем высокоразвитые в культур-

ном отношении народы, напр. Бр. Пилсудский видел на о. Сахалине одного айна, "который заболел от медвежьего запаха", и в аинском языке имеется даже специальный термин, означающий "медвежья болезнь" (с. 23). Открытие упомянутых выше качеств у животных и привело первобытных охотников к необходимости наложить запрет на все то, с чем связаны, так сказать, человеческие запахи, отпугивающие дичь, а вера в способность животных понимать человеческий язык при наличии тонкого слуха у животных, заставила ввести запреты и на некоторые слова, употребление которых тоже могло бы разгонять на охоте дичь.

Итак, психологические основания возникновения табу, по Д. К. Зеленину, заключаются в наблюдении первобытных охотников над свойствами животных.

Идеалистическая концепция Д. К. Зеленина по вопросу о возникновении табу находит себе полное соответствие и в классификации Д. К. Зелениным слов - табу. Все запреты он делит на производственные, мужские и внепроизводственные, женские. Первые возникли в сфере охоты, вторые - в кругу первобытных "обывателей" (sic!) (с. 7). Эта классификация, понятно, остается не только не обоснованной автором, но им же самим в дальнейшем опровергается, так как основной признак табу второй категории (желание "отпугнуть") обнаруживается и в отношении табу первой категории (напр., с 15, 18, 19 и др.). Не сомневаюсь, что фактический материал не подтвердит и положения Д. К. Зеленина, будто бы запреты второго рода возникали вне производства первобытных народов.

Идеалистическая концепция Д. К. Зеленина по вопросу о табу находит себе полное соответствие и в его взглядах на возникновение тех или иных форм социально-экономических отношений. Так, в работе, Д. К. Зеленина встречаются такие утверждения: "На почве половых табу охотников возникло резкое отграничение в этом промысле мужчин и женщин" (с 27), хотя автору ничего не стоит сказать и прямо противоположное: "На почве резкого отграничения в охоте мужчин и женщин развились также и словесные запреты" (с. 37). В другом месте встречается утверждение: "Охотничьи табу по отношению к менструальной крови старше социальной изоляции менструирующих" (с. 36), т.е., сначала идея "нечистого", а после уже - социальная форма.

Какими же приемами "доказывает" Д. К. Зеленин свою концепцию, в которой, впрочем, сам он особенно не уверен, предпочитая, несмотря на огромный привлеченный им фактический материал, называть ее "рабочей гипотезой" (с. 9)? Его основной прием заключается в том, что каждое выдвинутое им положение иллюстрируется набором фактов, которые Д. К. Зеленин, без стеснения, заимствует у самых различных народов СССР Перед глазами ошеломленного читателя проходят пестрой лентой якуты, айны, белорусы, гольды, опять якуты, вогулы, украинцы, снова айны, остяки, алтайские турки и т. д. Таким же точно образом перемешан материал о животных-тут и пчелы, и волки, и медведи, и быки, и лоси, и соболи, и змеи и проч., и проч. Д. К. Зеленин молчаливо исходит из положения, что тотемистического строя, под которым он почему-то разумеет только совокупность религиозных понятий (с. 89), никогда у народов СССР не существовало, не задаваясь в то же самое время целью в точности проверить это положение специальным исследованием вопроса и не обращая внимания на то, что по этому вопросу установлено другими исследователями, напр. Н. Я. Марром. Большой фактический материал, которым Д. К. Зеленин оперирует в работе, понятно, "не обнаруживает" и "не доказывает" наличия тотемистического происхождения табу, - потому что весь материал подобран под определенным углом зрения и обработан соответствующим методом. Автор не выясняет, в каком случае он имеет дело с собственным верованием того или иного народа, в каком случае верование "навязано" соседом-победителем, в каком случае-оно представляет собою простое заимствование, обусловленное сходством социально-экономического строя заимствующих с соответствующим строем тех, у кого данное верование заимствовалось. Обстоятельств происхождения того или иного верования Д. К. Зеленин никогда не устанавливает и этим вопросом вообще не интересуется. Ни одного культа в его целом он не берет, выхватывая у разных народов те или иные отдельные детали какого-нибудь одного культа или же даже совершенно разных культов разных животных. Из этого видно, что Д. К. Зеленин не имеет никакого представления о правильном, научном решении проблемы "общего" и "индивидуального" в культурной истории человечества. Без всякого обоснования, по чистому произволу им объединяется то, что объединению не подлежит, и, напротив, единое целое произвольно рассекается на части. Этому сопутствует некритическое отношение к материалу. Пока-

зания первобытных охотников Д. К. Зеленин принимает за твердый факт. Сказал охотник, что "олени чуют порох за 7 верст и далее" (с. 24), -Д. К. Зеленин этому верит. Сказал айн о своей болезни, что заразился от "медвежьего запаха", что у него - "медвежья болезнь" (с. 23), Д. К. Зеленин верит и этому, потому что это показание соответствует его предвзятой мысли. Между тем, все эти свидетельства первобытных охотников доказывать ничего не могут, так как являются в подавляющем большинстве случаев позднейшим осмыслением явлений, возникающих совсем на иной почве. Д. К. Зеленин, несомненно, пятится во всех этих случаях "раком" от современных научных представлений о методах работы - к мировоззрению первобытных людей. Научный подход к исследованию соответствующих вопросов требует предварительного выяснения, с чем имеет дело исследователь, с осмыслением, или с реальным объяснением наблюдаемого явления. В сомнительных случаях, когда этого выяснить нельзя, свидетельства первобытных людей должны быть оставлены в стороне.

Отражением интересов какой социальной среды является разобранная концепция Д. К. Зеленина? Да простит мне уважаемый Д. К. Зеленин, - которого я вовсе не хочу заподозрить в сознательном служении нашим классовым врагам, но его концепция объективно является отражением буржуазных интересов - даже не мелкобуржуазных.

Как было видно из сказанного выше о полемике Д. К. Зеленина с Дж. Фрэзером и из соответствующих цитат из его работы, Д. К. Зеленин стоит на той точке зрения, что "культурный круг" народов Д. Фрэзера - один, "культурный круг" народов СССР-другой. В соответствии с этим выдвигается без всяких доказательств тезис: одни и те же культурные явления могут иметь у различных народов разные основания. Естественным продолжением этой мысли служит и другая мысль такого же порядка: "Даже и общечеловеческие явления, каково словесное табу, в своей дальнейшей истории расходились в разные стороны, отклонялись в различных культурных кругах от своей первичной, древнейшей основы" (с. 4). Вторая часть этого утверждения не очень вяжется с концепцией Д. К. Зеленина, так как предполагает (и это совершенно правильно) одно общее древнейшее основание всех общечеловеческих культурных явлений. Но суть дела заключается не в непоследовательности Д. К. Зеленина, а в допущении предположения (на деле Д. К. Зеленин пользуется этим предположением как данным, при том - бесспорным данным), что одни и те же культурные явления у народов "разных культурных кругов" могут иметь различную историческую судьбу. А это означает, что Д. К. Зеленин занимает позицию, противную точке зрения монизма. Это значит, что он теоретически допускает для определенных случаев индивидуальную историю для тех или иных народов. Теперь становится понятным, почему и изложение своего материала он начинает не с установления запретных слов, а с выяснения "предпосылок" запретов. Фактический материал в данном случае может "помешать". В результате, исследование Д. К. Зеленина становится одним из кусков того строительного материала, который нужен нашим классовым врагам для сооружения "теории" особых исторических судеб отдельных народов. Практическое применение этой "теории" могло бы означать, например, следующее: пролетарская революция в бывшей России есть достояние народов определенного "культурного круга"; у народов другого "культурного круга" пролетарской революции никогда не будет. Ленинизм-достояние народов определенного "культурного круга", это - азиатский социализм, у народов другого "культурного круга" существует "научный социализм", ничего общего с "азиатским" не имеющий. Этих мыслей Д. К. Зеленину я не приписываю, но они составляют логическое развитие его социологических взглядов и концепций.

С точки зрения господствующих классов прошлого времени, времени империализма в дореволюционной России, все народы, населявшие эту старую Россию как в ее европейской, так и азиатской части, - одинаково являлись подданными "великой", "неделимой" "великорусской" "державы". Свою индивидуальную физиономию инонационалам, которых презрительно звали "инородцами", иметь не разрешалось. Признавалась только единая "великорусская" культура. И вот этот-то признак как раз и положил в основу своей концепции Д. К. Зеленин. Он, конечно, рационализирует. Он ищет оправдания этому взгляду, указывая и на территориальную близость и на возможность заимствований Заимствования, конечно, теоретически возможны, но Д. К. Зеленин ничего не предпринял для того, чтобы установить, действительно ли у народов СССР одна культура, действительно ли заимствования столь велики, не подпадают ли некоторые сходные

факты под "закон конвергентности". Д. К. Зеленин заранее, а не на почве тщательного исследования материала, предполагает, что культура народов СССР - одно целое, ничего индивидуального в культурной истории отдельных народов нет. Он тщательно перемешал весь собранный материал о разных народах, представив этот материал в своем исследовании в форме груды разрозненных фактов.

В работе Д. К. Зеленина, в результате невольного отражения чуждой нам идеологии, все получилось наоборот. Где надо было увидеть общее, автор ухитрился рассмотреть индивидуальное. Там, где надо было исследовать индивидуальное, он это индивидуальное даже не заметил. Результат - невольное служение нашему классовому врагу.

Новый труд Д. К. Зеленина, конечно, имеет свою научную ценность. Эта научная ценность заключается в составленном им перечне запретных и подставных слов, равно в части библиографических указаний. Но обработка материала и выводы автора - для науки бесполезны. В этом отношении новый труд Д. К. Зеленина является позором и для него самого, и для Академии Наук, которая этот труд издала.

С. Н. Быковский