И Л. ПОПОВ-ЛЕНСКИЙ. Лильборн и левеллеры - (Социальные движения и классовая борьба в эпоху английской революции XVII в).

Английская революция XVII в. принадлежит к тем страницам истории классовой борьбы, которые незаслуженно обошла своим вниманием историческая наука марксизма. В самом деле, мы можем говорить о целой марксистской школе в изучении французской революции, в то время как для английской революции дело ограничивается общими схемами и самым предварительным подступом к исследовательской марксистской работе.

Исходный пункт нашей схемы установлен был самим Марксом в 1848 - 1850 гг. Его фрагментарные замечания, разбросанные в статье "Баланс прусской революции" и в замечаниях на брошюру Гизо "Pourquoi la revolution d'Angleterre a-t-elle reussi?", остаются до сих пор путеводной нитью для всякого историка-марксиста. - "В 1648 г.,- писал Маркс, - буржуазия в союзе с новым дворянством боролась против монархии, феодального дворянства и господствующей церкви" ¹ . "Загадка консервативного характера английской революции, по мнению Маркса, - объясняется длительным союзом между буржуазией и значительнейшей частью крупных землевладельцев, союзом, составляющим существенное отличие английской революции от французской"^2.

Лаконичные обобщения К. Маркса являются лучшим образцом гениальной мощи марксова метода: фрагменты Маркса и сейчас, по прошествии восьми десятков лет, остаются ключом к пониманию крайне запутанных и темных сторон великой буржуазной революции XVII столетия. Вся наша беда заключается не в отсутствии схемы, а в том, что она не обросла живой плотью

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс в эпоху немецкой революции (1848 - 1850) М. 1926, с. 221.

² Там же, с. 441.

конкретного исторического материала. Надо сказать прямо - в марксистском лагере английской революцией занимались компиляторы. Компилятивен был и Бернштейн, которым собственно и открывается марксистская историография революции Главный его грех однако не в компилятивности, а в методологическом эклектизме. О Бернштейне как историке следовало бы написать особую статью. Он имеет, несомненно, крупные заслуги перед историей домарксовского социализма. Он "открыл" Уинстанлея, осветил движение диггеров и т. д. и т. д. Но на то Бернштейн и был отцом ревизионизма, чтобы вульгаризировать метод исторического материализма в конкретном его применении к историческому материалу. Бернштейн ничего не понял в абсолютизме Тюдоров, и поэтому у него встречаются грубые ляпсусы, вроде например, наивного утверждения, что "Сомерсет, опекун Эдуарда VI.. действительно сочувствовал бедным классам.. " ³ , или что Карл I "вооружил против себя массу населения... своенравным и высокомерным поведением в неподходящее время"⁴ .

Бернштейновская книга писана ревизионистом, да еще вдобавок плохо ориентированным в экономической истории XVII в. Этим определено место ее в марксистской историографии. Гораздо выдержаннее и свежее по материалу работа Конради ⁵ .

Его книга, несомненно, самое значительное, что дала историческая наука марксизма по интересующему нас вопросу. К ней в значительной степени примыкают очерки Кудрявцева ⁶ и Кунисского ⁷ , предназначенные служить, в первую голову, учебным пособием. Особо ценен у Конради анализ классовой борьбы в годы республики и протектората. К сожалению, однако, и он обнаруживает слабое знакомство с историей хозяйственного развития Англии в XVI и XVII вв. Особенно ясно это проявляется при анализе аграрной революции. Так, Конради почти совершенно проглядел расслоение английской деревни, незыблемо установленное в трудах Tawney и Савина.

Если мы к названным работам присоединим два отдельных очерка тт. Пашуканиса ⁸ и Кудрявцева ⁹ и главу, посвященную армии Кромвеля в известной работе т. Лукина "Из истории революционных армий", то этим и будет исчерпана вся продукция марксистской школы в области изучения английской революции. Все эти работы носят характер предварительной марксистской разведки, не больше. Громаднейшее количество источников остается неразработанным. До них мы еще не добрались.

Между тем, если приглядеться к параллельному развитию буржуазной историографии, то мы столкнемся с поразительным на первый взгляд явлением. Современники революции лучше разбираются в ее причинах, чем буржуазные современники читателей "Историка-марксиста". Гаррингтон в своей "Oceana", появившейся в 1656 г., объясняет неизбежность революции из условий развития поземельной собственности. Для него "гражданская война была следствием разложения правительства" ¹⁰ , а правительство разложилось потому, что "Тюдоры подорвали феодальное землевладение и лишились своего дворянства".

Даже реакционнейший историк Эдуард Гайд, лорд Кларендон, министр реставрации, сумел дать такой анализ причин расслоения английского дворянства, какому может только позавидовать всякий исследователь-марксист. "За короля стали старые джентльменские роды, издавна владевшие землей и заправлявшие делами в графстве. Но в графстве были семьи, недавно разбогатевшие и накупившие себе джентльменских земель" ¹¹ . Появление этого нового дворянства, как сказал бы Маркс, Кларендон объясняет чисто материалистически развитием шерстяного производства в западных графствах.

Перескакивая в XIX век, мы видим, что и Гизо отмечал в своей "Истории" некоторые моменты классовой борьбы в английской революции. Нужно сказать, что сам Гизо проделал очень любопытную эволюцию. В эпоху реставрации Бурбонов он всячески подчеркивал клас-

³ Бернштейн, Общественное движение в Англии XVII в, Спб. 1899, с. 20.

⁴ Там же, с 48, 49.

⁵ А. Конради, История революций, тт. I - II.

⁶ А. Е. Кудрявцев, Великая английская революция, изд "Прибой", Л. 1925

⁷ С. Кунисский, Очерк истории английской революции, изд. "Буревестник", 1925.

⁸ Е. Пашуканис, О революционных моментах в истории английского государства и английского права, "Революция права" N 1, 1927.

⁹ А. Е. Кудрявцев, Ост-индская кампания в эпоху английской революции, "Известия Ленинградского педагогического института им. Герцена", вып. I, 1928.

¹⁰ Бернштейн, Общественное движение в Англии XVII в., СП Б1899, с. 292.

¹¹ А. Савин, Лекции по истории английской революции, Л. 1924, с. 206.

совый момент. На старости же лет, побывав премьером у короля баррикад и пережив 1848 год, он перестал понимать очень многое из того, что казалось ему раньше простым до очевидности. Но так или иначе для него революция, эта "борьба политических и религиозных партий, скрывала собой вопрос социальный, борьбу различных классов за влияние и власть" ¹² . В дальнейшем буржуазные историки утратили и этот "штандпункт". Корифей английской буржуазной историографии Гардинер был прагматиком в худшем смысле этого слова ¹³ Но даже лучшие представители этой породы, вроде нашего покойного Савина, уже не могли подняться до уровня Гизо. Вы читаете объемистый курс Савина и решительно теряетесь в груде фактического материала, слабо обработанного, нагроможденного в живописном беспорядке, вне какой-либо системы, вне какого-либо обобщающего подхода. А ведь Савин и Маркса читал и был неоспоримым, первоклассным знатоком эпохи. Изложив события первых лет революции, бывших годами напряженнейшей классовой борьбы, Савин останавливается в некотором раздумье и внезапно заявляет: "Ни в личном составе, ни в законодательной деятельности Долгого парламента не видно напряженного состояния классов,... в парламентской истории 1641 и 1642 годов религиозный и политический вопрос безусловно преобладает над социальным". Вот Гизо понимал, что религиозная и политическая борьба "скрывала социальный вопрос", но на то он и был лидером крупной буржуазии накануне июльской революции, а профессор Савин, лекции которого изданы Госиздатом в лето от Октябрьской революции седьмое, этого совершенно не мог понять. Маркс разрешил сложнейшую проблему расслоение английского дворянства, распада его на два враждебных общественных класса в нескольких строках боевой передовицы из "Новой рейнской газеты", а Савин, эрудит и профессор, запнулся, так и недобравшись до сути дела. "Джентльменский состав парламента, - пишет Савин, - заставляет нас сомневаться в том, чтобы в его стенах, шла напряженная классовая борьба" ¹⁴ .

Не нужно думать, что беспомощность Савина вся без остатка может быть сведена на его личные качества как историка и исследователя. Повторяем, Савин был одним из лучших представителей буржуазной исторической науки ¹⁵ . Он только отражал общие тенденции загнивания буржуазной исторической мысли Несомненно к тому же, что он и объективно, и субъективно был более "левым", чем основные кадры английских историков, которые, говоря словами Е. А. Косминского, до сих пор "дебатируют бессмысленный вопрос- лежала ли вообще в основе английской революции борьба классов?" Савин сам был крупнейшим знатоком хозяйственной истории Англии и уже поэтому одному не мог впасть в грубое игнорирование экономической обстановки, характерное для ряда английских историков "после-Гардинеровского" поколения.

Все эти предварительные замечания должны помочь уяснить читателю современное состояние исторической литературы по английской революции XVII в. Отсюда же вытекает и характер очередных задач, стоящих перед марксистской историографией. Очевидно нужно предпринять интенсивное обследование конкретного исторического материала для утверждения и развертывания марксовой схемы. Мы не сомневаемся, что эта в высшей степени благодарная задача привлечет необходимые для ее разрешения научные силы. Интерес к проблемам английской революции у нас несомненно возрастает. Однако мы не в праве считать обеспеченной в этой области гегемонию марксистской методологии. Еще сейчас выходят у нас работы, зовущие к движению... вспять от Маркса и Гизо, к Савину и Гардинеру. Пример тому - новая книга И. Л. Попова-Ленского, посвященная Джону Лильборну, вождю левеллеров.

Книга И. Л. Попова несомненно является результатом длительных и кропотливых изысканий. Автор разработал значительный памфлетный материал, использовав, в частности, богатейшие фонды института Маркса и Энгельса. Зато и поставил он себе довольно серьезное задание. "Автор берет на себя смелость предложить читателю взглянуть на английскую революцию с некоторых новых точек зрения". Он "... будет считать себя удовлетворенным, если его скромная работа вызовет новый интерес к изучению английской экономической и социальной истории XVII в., заставив усомниться в правоте тех догматов, которые до сих пор в применении к ней считались непреложными и

¹² Guisot, Discours sur l'histoire de la revolution d'Angleterre, Paris 1850, p. 17.

¹³ Его основные работы: "History of England from the accession of James I to the outbreak of the civil war" и "History of the great civil war".

¹⁴ . А. Савин, ук. соч. с. 205,206,203.

¹⁵ Ср. заметку о нем М. Н. Покровского в "Трудах института красной профессуры", т. I, с. 327 - 329.

незыблемыми, ибо всякий здоровый скептицизм есть залог новых исканий истины" ¹⁶ .

Если отбросить в сторону витиеватость лога, которой Попов-Ленский неоднократно злоупотребляет и на дальнейших страницах своего труда, то окажется, что он претендует на некоторые новые социологические обобщения, долженствующие повлечь за собою пересмотр старых "догматов". Естественно возникает вопрос, что это за догматы, и в каком направлении собирается Попов-Ленский производить их ревизию.

В поисках научных достижении обобщающей мысли Попова-Ленского читатель обращается к вводным главам исследования, и уже тут его постигает разочарование. Глава I, посвященная экономическим предпосылкам революции, не носит сколько-нибудь оригинального характера. Автор приводит в ней целый ряд данных, заимствованных из литературы предмета, из работ Rogers'a, Hewins'a, Unwin'a и других. Основную проблему предпосылок революции, проблему загнивания и феодализации абсолютизма Попов-Ленский проглядел начисто. Он ограничивается простым перечислением глдвнейших монополий и патентов и констатирует момент "фискального террора" в экономической политике Стюартов (с. 35). Классовая обусловленность этой политики совершенно не выяснена у Попова. Основные противоречия, ведущие к революции, заключаются по Попову-Ленскому в политическом и религиозном конфликте, осложненном борьбой за "материальные интересы".

Достаточно ознакомления с главой I, чтобы убедиться в том, что мы имеем дело с исследователем, далеким от марксизма. Это впечатление только усиливается при дальнейшем ознакомлении с работой Попова-Ленского. Глава II, примыкающая к очерку, помещенному автором в III т. "Ученых записок" института истории Раниона посвящена в высшей степени сложной проблеме "огораживания" в XVII в. Построена она по принципу компиляции новейших английских работ по этому вопросу. Главу эту следует признать одной из наиболее удачных во всей книге. Русский читатель вводится в курс целого ряда свежих фактических данных, извлеченных из трудов английских буржуазных историков. Однако и в данном случае Попов-Ленский оказывается не в состоянии справиться с методологической стороной проблемы. Останавливаясь на поверхности явлений, он совершенно не связывает аграрный переворот XVI - XVII вв. с развитием торгового капитала, благодаря чему сгруппированный им материал лишается какого-либо устойчивого стержня. Далее, Попов-Ленский утверждает, что "крупное перемещение земельной собственности во время революции не означало какого-либо переворота в социальных отношениях", так как "большая часть конфискованной собственности осталась в руках аристократии и джентри" (с. 69). Игнорируя указание Маркса о дифференциации внутри английского дворянства, Попов лишает себя возможности понять основное содержание буржуазной революции XVII в., сводившееся к победе предпринимательской части джентри над феодальной.

Слабые стороны методологии Попова особенно резко сказываются в главе IV, посвященной гражданской войне Анализ классовых сил заменен здесь своеобразным "географическим фатализмом". "Победа неизбежно склонилась на сторону тех, кто с самого начала овладел и мог распоряжаться основными материальными ресурсами страны" (с. 86). Такое объяснение вызывает улыбку у самого неподготовленного читателя, но Попову, к сожалению, так и не приходит в голову подумать о том, в силу каких же причин "распоряжение материальными ресурсами" досталось парламенту и круглоголовым. Зато он тут же вносит невероятную путаницу самого зловредного характера в вопрос о роли крестьянства в революции. "Что касается широких масс крестьянства, то они ничего особенного не ждали от междоусобиц, боролись их господа с ой и другой стороны... По крайней мере, до середины 1644 г. крестьяне в большинстве графств сражались за интересы короля..." (с. 85, 86).

Это утверждение Попова-Ленского означает только то, что он ровно ничего не понял в английской революции и поэтому совершенно исказил истинный ход классовой борьбы. "Вторым великим восстанием буржуазии" называл Энгельс английскую революцию. "Буржуазия городов начала его, - писал Энгельс, - а среднее крестьянство сельских округов добилось победы ..Во всех трех великих буржуазных революциях крестьяне поставляют армию для битв, и именно крестьяне являются тем классом, который после победы непременно разоряется экономическими последствиями этой победы..." ¹⁷ . При сопоставлении этих двух цитат из Попова и

¹⁶ Попов-Ленский, Лильборн и левеллеры, с. 9, 10.

¹⁷ Fr. Engels, Ueber den historischen Materialismus, "Neue Zeit", 1892/93, B. I, S. 43, 44.

Энгельса рассеивается туман, напущенный в предисловии относительно "догматов", подлежащих пересмотру. Увы, к этим "догматам" почтенный автор относит, очевидно, и историческую схему революции, данную Марксом и Энгельсом. Так как автор слишком дипломатичен, то приходится за него ставить точки над i. Пусть не пеняет Попов-Ленский на то, что мы примем в штыки его ученые домыслы, чуждые, без сомнения, всякому "догматизму".

Еще раз просим прощения у автора, но изображать великую буржуазную революцию XVII в, как драку панов, при которой народ безмолствует - значит ничего не понять в этой революции. Точно так же никуда не годится тезис о крестьянстве. Даже буржуазный историк - и даже не из очень борзых - поймет конечно, что нельзя делать заключение о роли крестьянства во французской революции на основании Вандейских войн, или о роли крестьян в нидерланской революции на основании опыта "патерностеркнехтов". А вот Попов-Ленский очевидно этого не понимает. Ну, а армия Кромвеля, спросим мы у Попова, так наз. "Новая модель", из каких слоев она была завербована? Какой класс дал, например, кадры пехоты, в которой большинство солдат не умело даже подписать своего имени? ¹⁸ Нет, уж если начинать борьбу с "догматами", то надо запастись хотя бы видимостью какой-либо аргументации.

Немудрено, что наш автор путает и по вопросу о партиях. Социальные корни религиозных разногласий декларируются, но не разъясняются. По Попову существует "независимый дух индепендентства", который и предпочитается массой иоменов и горожан. Сущность левеллерской доктрины объясняется им как требование "равного права каждого свободнорожденного на проявление своей индивидуальности во всех сферах жизненного опыта" (с. 122). При анализе, напр., такого документа, как левеллерское "Дело армии", религиозные и политические пункты остаются совершенно не связанными между собой Попов глухо говорит об ориентации леволлеров на "средний сорт людей" (sic!) и например совершенно не упоминает о том, что требование борьбы с огораживаниями появилось еще в "Великой демонстрации" 1641 г.¹⁹ . Вообще, вчитываясь в главу V, мы находим все новые перлы и адаманты. Так, возрождение движения левеллеров в эпоху второй гражданской войны объясняется личным вмешательством Лильборна. "Чтобы оживить и влить новые силы в замиравшее движение, -пишет Попов, -понадобился бурный и страстный темперамент Джона Лильберна, его вера в конечное торжество права" и т. д. (с. 131). Чтобы сформулировать эти пустяки, прибавим мы от себя, понадобилось всего несколько риторических фраз, сдобренных каким-то анахронистическими перепевами "субъективной школы". В дальнейшем мы узнаем, что "партия из солдатской и профессиональной делается национальной и государственной" (с. 132) Как она "делается", и под каким соусом подают "национальную и государственную партийность", это конечно секрет изобретателя. К напыщенной риторике Попов-Ленский прибегает постоянно в тех случаях, когда требуется дать конкретный анализ классовой борьбы. Так, про конец 1648 г. он просто пишет: "Страна продолжала молчать и ждать успокоения" (с. 187). Республика рождается у него в "атмосфере пассивного сопротивления сельской Англии и враждебной настороженности со стороны городской.." (с. 138). Понятно, что при такой формулировке начисто смазывается вопрос о классовой базе республики.

Чрезвычайно курьезное впечатление производит также полемика с "некоторыми исследователями, усмотревшими в конфискациях и распродаже земельного фонда нечто вроде социальной революции" "Никакой социальной революции Англия в XVII в. не переживала, - утверждает с глубокомысленным видом И. Л. Попов-Ленский, - и это потому, что революция выдвинула к власти класс, который представлял собою прогрессивное английское земельное дворянство" (с. 145). Попробуйте понять тут что-нибудь, или попробуйте узнать у Попова, что он понимает под "социальной революцией". За ним даже нельзя признать права на оригинальность, потому что он попросту твердит зады буржуазной историографии, на тысячу ладов доказывавшей, что английская революция-это религиозный, политический, но никак не социальный конфликт. В своих общих оценках Попов Ленский следует Н. И. Карееву, подчеркивающему политический и религиозный характер революции, но признающему в то же время ее "социальную сторону". ²⁰ .

¹⁸ С. Н. Firth, Cromwell's army, р. 40.

¹⁹ S R. Gardiner, The constitutional documents of the Puritan revolution, p. 212.

²⁰ Ср. Н. Кареев, Две английские революции, с. 8 - 9. П. 1924- Взгляд А. Л. Попова на роль народных масс в революции представляет простую парафразу собственного места из книги Н. И. Кареева. По Карееву "собственно народная

Столь же решительный шаг назад. Попов-Ленский делает в анализе диггеров. Диггеры фигурируют у него исключительно как левый фланг левеллеров. При таком подходе Попов- Ленский лишает себя последних возможностей какого-либо серьезного анализа классовых отношений эпохи. Попытка истолковать манифест букингэмских диггеров как документ, исходивший от зажиточных, предпринимательских слоев деревни, совершенно бездоказательна и приведет к тому, что затушевывается все своеобразие движения диггеров, как специфической формы борьбы, выдвинутой пауперизованными, обезземеленными низами английского крестьянства.

Это замазывание классовой борьбы внутри деревни тесно связано у Попова-Ленского и с неправильным представлением о революции вообще и с неправильной оценкой роли крестьянства, и с непониманием движущих экономических сил огораживаний первой половины XVII в.

Приведенных примеров достаточно для оценки И. Л. Попова-Ленского как историка английской революции. Сильнее у него конечно биографическая часть. Очень интересны выдержки из лильберновских памфлетов, особенно частые в главах V и VI. Но и эта часть обесценена " сведена к чисто прагматическому изложению фактов, благодаря явной неудовлетворительности общей концепции автора.

И. Л. Попов Ленский дебютировал в свое время исследованием о Барнаве, заслужившим довольно положительные отзывы марксисткой критики. Книга о Лильберне является резким поворотом вправо. В работе над ней Попов-Ленский оформился как буржуазный историк, как путаник и эклектик, кокетничающий с марксистской фразеологией и неспособный к мало-мальски серьезной постановке обобщающих социологических проблем. Перед нами типичный эпигон буржуазной историографии, и "высокие наблюдательные пункты", на которые он зовет читателя, это руины, затерянные у подножья растущего здания исторической науки марксизма.