Информационная революция, глобализация мирохозяйственных связей и возросшая неустойчивость экономического роста стран Запада и Японии, наблюдаемые в последние десятилетия ¹ , оказали, без преувеличения, огромное и весьма противоречивое воздействие на экономическое и социальное положение в развивающихся государствах. Степень, масштабы и последствия этого воздействия оцениваются специалистами, однако, по-разному, что является хорошим поводом для обсуждения возникших вопросов.

1. ТЕМПЫ, ВНУТРЕННИЕ И ВНЕШНИЕ ПРОПОРЦИИ РАЗВИТИЯ

Если попытаться дать общую характеристику итогов экономического развития стран Азии, Африки и Латинской Америки за длительную ретроспективу, например, за последние полвека (для многих из них это период независимого существования), то можно отметить, что они крайне неоднозначны. Представляется, однако, что, несмотря на немалые сложности и трудности, попятные движения и кризисные явления, а также вопреки многим пессимистическим прогнозам, сделанным рядом известных экономистов в первые послевоенные десятилетия, развивающиеся страны достигли в целом существенного, хотя и не вполне устойчивого прогресса, как в экономической, так и социальной сферах.

В 1950-x-l 990-х гг. несколько десятков афро-азиатских и латиноамериканских государств, составляющих 1/6 - 1/5 их общего числа, но сосредоточивших не менее 2/3 - 3/4 населения и валового продукта развивающегося мира, так или иначе вступили на путь современного экономического роста (описанного в трудах С. Кузнеца, Х. Ченери, П. Бэрока, А. Мэддисона и др.) ² .

Завоевание политической независимости, осуществление деколонизации, проведение аграрных реформ, импортозамещающей, экспортоориентированной индустриализации, создание экономической и социальной инфраструктуры, налаживание и совершенствование систем макроэкономического регулирования, мобилизация собственных ресурсов, а также - подчеркнем - широкое использование капитала, опыта и технологий развитых государств, применение на практике модели догоняющего развития (в котором огромную роль играет так называемый демонстрационный эффект) способствовали относительно быстрой модернизации социально-экономических структур периферийных стран. При этом данный процесс охватил не только маленьких и средних "тигров" (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Малайзия, Таиланд), но и ряд крупных "драконов" (Бразилия, Мексика, КНР, Индия, Индонезия и др.).

Все это вызвало значительное ускорение экономической динамики слаборазвитых стран: если в 1900 - 1938 гг. подушевой ВВП в периферийных странах возрастал в среднем ежегодно на 0.4 - 0.6%, то в 1950 - 1999 гг. среднегодовой темп прироста этого показателя достиг 2.6 - 2.8%. Конечно, не во всех слаборазвитых государствах экономическая результативность была столь впечатляющей.

стр. 69

Если в передовых странах в послевоенный период наблюдалась тенденция к конвергенции, сближению уровней развития, то на периферии и полупериферии просматривалась иная закономерность - по многим характеристикам усиливалась дивергенция, что заставило многих ученых изучать тенденции их экономической эволюции в рамках типологических групп ³ . По расчетам экспертов ЮНКТАД, в 1960 - начале 1990-х гг. коэффициент вариации подушевого дохода в развитых странах сократился с 0.51 до 0.34, в то время как в развивающихся государствах он вырос с 0.62 до 0.87, в том числе в странах Африки - с 0.49 до 0.68 и особенно резко в азиатских государствах - с 0.46 до 0.81 ⁴ .

Однако средневзвешенный индикатор подушевого экономического роста для афро-азиатского и латиноамериканского мира оказался в два раза выше, чем для Запада в период их "промышленного рывка" конца XVIII-начала XX в. и в целом соответствовал показателям развитых государств в послевоенный период. В то же время, судя по данным, рассчитанным по паритетам покупательной способности валют ⁵ , если в развитых странах отмечалась тенденция к сокращению темпов прироста подушевого ВВП (с 3.8 - 4.0% в год в 1960-е гг. до 2.4 - 2.6% в 1970-е, 2.1 - 2.3% в 1980-е гг. и 1.4 - 1.6% в 1991 - 1999 гг.), то в развивающихся государствах, несмотря на кризисные явления во многих странах Юга, темпы прироста ВВП в расчете на душу населения в целом повышались: с 1.9 - 2.1% в 1960-е гг. до 2.3 - 2.5% в 1970-е гг., 2.7 - 2.9% в 1980-е гг. и 3.4 - 3.8% в 1991 - 1999 гг. ⁶

Отмеченный феномен связан не только с успехами восточноазиатских "тигров", но и стремительным наращиванием в последние два десятилетия экономического потенциала супергигантов развивающегося мира - Китая и Индии ⁷ . Сочетание двух факторов - значительных абсолютных размеров ВВП (в паритетах покупательной способности - второе и пятое места в мире), а также относительно высоких темпов его роста - позволило КНР и Индии занять в 1990-е гг. соответственно первое и третье места по показателю абсолютного прироста ВВП среди крупнейших стран мира (США, КНР, Япония, Германия, Индия ⁸ ).

Сравнительно быстрые (хотя и снижающиеся) темпы демографического роста, а также относительно высокие показатели увеличения подушевого ВВП развивающихся стран способствовали повышению их доли в совокупном продукте мира примерно с 27 - 29% в 1950 г. до 34 - 35% в 1990 г. и 40 - 42% в 1999 - 2000 г. ⁹ Если в 1950-е гг. по доле в мировом ВВП развитые капиталистические государства более чем вдвое превосходили развивающиеся страны, то ныне разрыв не превышает 12 процентных пунктов.

Характерно при этом, что некоторые индикаторы, отражающие меру нестабильности и несбалансированности хозяйственного развития в быстро модернизировавшихся странах развивающегося мира, оказались в среднем не хуже, чем в ведущих капиталистических государствах, как на этапе генезиса современного экономического роста, так и в послевоенный период.

Если в эпоху досовременного экономического роста (середина XIX-30-e гг. XX в.) коэффициент флуктуации погодовой динамики ВВП составлял в среднем по ряду крупных стран Востока и Юга (Индия, Индонезия, Бразилия, Мексика) 260 - 280% ¹⁰ , то в период их современного экономического роста (в наших расчетах - ориентировочно 1950 - 1990-е гг.) отмеченный индикатор сократился в целом в три-четыре раза -до 70 - 80%. При этом, если в 1950 - 1970-е гг. коэффициент флуктуации темпов экономического роста в Индии все еще достигал 110 - 120%, а в КНР - 150 - 160%: то в 1980 - 1990-е гг. показатель неустойчивости роста уменьшился в вышеупомянутых странах до 30 - 40%. Разумеется, далеко не во всех быстро (не говоря уже о медленно) развивающихся странах отмечался такой прогресс в стабилизации экономической динамики. Однако факт повышения устойчивости хозяйственного развития (по данному

стр. 70

критерию) в крупнейших, густонаселенных странах, отягощенных многими социально-экономическими и демографическими проблемами, не позволяет однозначно считать развивающийся мир зоной повышенной экономической нестабильности ¹¹ .

Существенное увеличение темпов экономического роста развивающихся стран в последние полвека было во многом связано с процессом ускоренной индустриализации (а в некоторых из них - с появлением сегментов постиндустриальной экономики), с распространением демонстрационного эффекта, со значительными сдвигами в структурах занятости населения, основного капитала, валового продукта, а также совокупного спроса.

Следует подчеркнуть, что происходящие в странах Востока и Юга метаморфозы в значительной мере определяются интенсификацией международного разделения труда, реиндустриализацией, а затем быстрым развертыванием информационной революции (ИР) в развитых странах и передислокацией в менее развитые государства, обладающие необходимым инвестиционным климатом и другими благоприятными возможностями и сравнительными преимуществами (дешевая, в меру обученная и дисциплинированная рабочая сила, достаточно емкий внутренний рынок), различных производств и технологических цепочек.

Вместе с тем структурные изменения в экономике стран Азии, Африки и Латинской Америки оцениваются специалистами по-разному. Выделяя важнейшие особенности и факторы современного экономического роста стран Востока и Юга, российские и зарубежные ученые нередко подчеркивают значительную диспропорциональность их хозяйственного развития, очаговость передовых форм производства. Эти характеристики действительно свойственны многим молодым капиталистическим (развивающимся) странам. Однако их не следовало бы абсолютизировать и, тем более, рассматривать как признаки и факторы устойчивой, долговременной специфики, присущей только афро- азиатским и латиноамериканским государствам.

При оценке степени рассогласованности экономических и социальных составляющих народнохозяйственного развития периферийных государств некоторые исследователи у нас и за рубежом нередко используют показатель соотношения доли сельского хозяйства в общей занятости и ВВП тех или иных стран. Этот показатель, фиксирующий меру отставания аграрного сектора по относительной производительности труда от народнохозяйственного уровня, принятого за единицу, по группе развивающихся стран обнаружил в целом определенную тенденцию к росту: с 1.4 - 1.5 в 1900 г. до 1.8 - 1.9 в 1950 г., 2.8 - 2.9 в 1973 г. и 3.3 - 3.4 в 1996 - 1998 гг. ¹²

Причины и характер отмеченного явления во многом различались в колониальный и постколониальный периоды. Судя по данным за первую половину нынешнего столетия, отставание первичного сектора периферийных стран по относительной производительности труда было связано не только с уменьшением доли сельского хозяйства в ВВП, но и с увеличением степени аграризации занятости, вызванной усилением колониальной и полуколониальной эксплуатации слаборазвитых стран, разрушением некоторых видов традиционных промыслов, обусловившим стагнацию и относительное сокращение занятости в индустриальных отраслях и сфере услуг ¹³ .

Переход развивающихся стран к современному экономическому росту привел к снижению удельного веса занятых в агросфере (примерно с 3/4 в 1950 г. до 1/2 в 1994 - 1998 гг.) ¹⁴ . Вместе с тем, несмотря на определенное ускорение динамики сельскохозяйственного производства, еще больше возросли темпы роста продукции в промышленности, строительстве и сфере услуг, в результате чего разрыв в относительной производительности труда существенно увеличился.

Полезно, однако, напомнить, что и в ныне развитых капиталистических государствах экономический рост в течение длительного периода времени сопровождался

стр. 71

обострением отмеченной диспропорции. Показатель отставания аграрного сектора по уровню относительной производительности труда возрос в среднем с 1.3 - 1.4 в 1800 г. до 1.8 - 2.2 в 1913 г., 2.7 - 3.2 в 1950 г. В целом по индустриально развитым странам этот показатель стал падать лишь в последние три-четыре десятилетия: он уменьшился с 3.6 - 3.8 в 1960 г. до 1.7 - 1.9 в 1973 г. и 1.2 - 1.3 в 1994 - 1998 гг.

Что касается проблемы рассогласованности изменений в отраслевых структурах производства и занятости, то интенсивность сдвигов в структуре производства ВВП развивающихся государств возросла по сравнению с периодом их колониального и полуколониального существования в 2 - 2.5 раза, во столько же раз превысив соответствующие средние показатели по странам Запада и Японии в период их промышленного переворота. Еще больше (в 8 - 10 раз!) ускорились темпы изменений в отраслевых пропорциях распределения занятости. В 1960 - 1990-е гг. развивающиеся страны по этому индикатору значительно опережали ныне развитые страны на этапе их промышленного "рывка" (соответственно 0.9 - 1.0 и 0.3 - 0.4% в год).

Если в первой половине XX в. в колониях и полуколониях наблюдалась значительная разнотемповость в изменениях отраслевой структуры ВВП и занятости (0.4 и 0.1% в год), то в последние три-четыре десятилетия ситуация в развивающихся странах во многом изменилась. В условиях осуществления, а в ряде государств - завершения первичной индустриализации, широкого развертывания процессов урбанизации, а также "сервисизации" их экономики была достигнута определенная согласованность в динамике приведенных выше показателей. При этом во многих периферийных и полупериферийных странах темпы прироста сдвигов в структуре занятости стали опережать изменения в пропорциях производства. Феномен такого рода "опережения" наблюдался в ныне развитых государствах в текущем столетии, приняв ярко выраженный характер в послевоенный период.

Кроме того, вопреки некоторым из имеющихся представлений, ускорение темпов экономического роста развивающихся стран (примерно с 1.5 - 1.7% в год в 1900 - 1950 гг. до 5.0 - 5.4% а 1950 - 1999 гг.) было связано не столько с увеличением вклада индустриального, сколько третичного сектора экономики (соответствующие вклады аграрной сферы, промышленности (включая строительство), а также сектора услуг в повышение темпов общеэкономического роста составили соответственно 5 - 7, 37 - 39 и 55 - 57%). Данные пропорции важнейших секторных источников экономического роста в гораздо большей мере характерны для постиндустриальной модели развития.

Отмеченные тенденции свидетельствуют не только об иногда недооцениваемых исследователями значительных темпах трансформации обществ развивающихся стран, но и об относительно быстром - по историческим меркам - вызревании сравнительно эффективных экономических структур. В этой связи достаточно убедительными представляются следующие данные.

Если в 1900 - 1950 гг., когда наблюдался процесс относительной аграризации структуры занятости в периферийных странах, а темпы их экономического роста были сравнительно низкими, вклад межсекторного перераспределения рабочей силы в увеличение их ВВП был отрицательным, то в 1960 - 1999 гг. этот показатель составил 20 - 25%, что вдвое превышает соответствующие данные по ныне развитым государствам в период промышленного переворота и первые послевоенные десятилетия. По нашим расчетам, в результате перемещения занятости в отрасли с более высокой капиталовооруженностью и продуктивностью труда темпы роста народнохозяйственной производительности труда в развивающихся странах увеличились по сравнению с колониальным периодом более чем наполовину, а соответствующий показатель динамики ВВП возрос на 2/5.

стр. 72

Хотя в афро-азиатских и латиноамериканских обществах традиционный сектор по абсолютным и относительным размерам остается весьма внушительным, доля нетрадиционных видов хозяйства в общей численности занятых периферийной зоны (без Тропической Африки) повысилась, по нашим расчетам и оценкам, с 30 - 35% в 1970 - 1975 гг. до 50 - 55% в 1990 - 1995 гг. При этом удельный вес современного сектора вырос примерно с 1/10 до 1/5, а промежуточного - с 20 - 25 до 30 - 35%. Эти показатели (первая половина 1990- х гг.) в среднем были значительно выше для латиноамериканских государств (соответственно 28 - 32 и 45 - 50%), несколько ниже для стран Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока (20 - 25 и 38 - 42%) и существенно ниже для Южной и Юго-Восточной Азии (15 - 17 и 25 - 30%) ¹⁵ .

Чтобы оценить масштаб перемен в развивающемся мире, сопоставим приведенные выше показатели с данными исторической статистики по развитым странам. В странах Запада доля собственно традиционного сектора (в котором использовались не машинные, а инструментальные технологии) в одной из наиболее передовых отраслей производства - обрабатывающей промышленности, составляла в общей численности занятых в 1860 г. 50 - 60% ив 1913г. 30^0%. С учетом данных по другим отраслям экономики можно предположить, что к началу первой мировой войны, когда промышленный переворот в ряде ключевых звеньев народного хозяйства большинства западных стран завершился, удельный вес современного сектора в общей численности их занятого населения достигал 20 - 25%, а промежуточного - 35 - 40% ¹⁶ . При этом перевод на индустриальные методы большинства отраслей первичного и третичного секторов экономики стран Южной и Западной Европы не был полностью закончен ни в межвоенный период, ни в первые годы после второй мировой войны.

Это означает, что охват их населения современными формами занятости не был полным, а кое-где (Греция, Португалия, Ирландия, Испания, Южная Италия) сохранились достаточно заметные "очаги" полутрадиционных форм производства.

Таким образом, нестабильность, неравномерность, рассогласованность, а также "очаговый" характер современного экономического роста свойственны как развивающимся, так и ныне развитым странам на этапе их промышленного "рывка". Кроме того, судя по приведенным данным, многие развивающиеся страны в целом значительно быстрее ломают свои отсталые, традиционные структуры производства и занятости, чем государства Запада и Япония в XIX-начале XX в., и даже опережают последних по темпам отмеченных преобразований в послевоенный период.

Следует особо подчеркнуть возросшую, во многом катализирующую роль внешнеориентированного развития и собственно экспорта в хозяйственном подъеме отсталых стран ¹⁷ , значительные сдвиги, произошедшие в его структуре (в целом по развивающемуся миру доля готовых промышленных изделий возросла с 1/10 в начале 50-х гг. до 1/6 в середине 60-х гг. и свыше 2/3 во второй половине 90-х гг.) ¹⁸ . Весьма существенное, в целом стимулирующее воздействие на процесс экономической модернизации и создание экспортоориентированных производств, в частности, оказывают филиалы ТНК, обеспечивающие поступление новых (пусть не всегда новейших) технологий и передового опыта ¹⁹ . Наиболее интенсивно происходило наращивание чистого притока прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в развивающиеся страны в 1990-е гг. - он вырос в 8 раз. В результате доля этих стран в общемировом объеме ПИИ увеличилась с 12 - 14% в 1988 - 1990 гг. до 36 - 38% в 1997 - 1999 гг. (В отличие от портфельных инвестиций, банковских кредитов, их объем продолжал расти во время и сразу после Азиатского кризиса.) Однако распределение этих инвестиций остается крайне неравномерным - 80% их объема приходится на 20 стран, в том числе около половины - всего на 5 стран ²⁰ .

стр. 73

ТНК и их филиалы контролируют значительную часть экспорта развивающихся стран. В азиатских НИС этот показатель составляет в среднем около 1/3, а в КНР -44 - 46% ²¹ .

Отмечая существенную роль внешнего спроса в экономическом развитии стран Востока и Юга, полезно, однако, учитывать, что в целом по афро-азиатской и латиноамериканской (полу)периферии ускорение темпов роста ВВП в 1950 - 1990-е гг. лишь на 1/5 - 1/4 может быть связано с эффектом экспорторасширения (у азиатских НИС эта пропорция была выше - в Южной Корее и на Тайване отмеченный показатель составил 3/5). В целом же доля развивающихся стран в мировом экспорте возросла меньше, чем в мировом ВВП - с 23 - 24% в начале 1960-х гг. до 28 - 29% в конце 1990-х гг. ²² , что говорит в целом о сравнительно невысоком уровне интеграции большинства из них в мировое хозяйство и необходимости дальнейшего наращивания экспортного потенциала.

Судя по расчетам, особенно по крупным и средним странам, не менее важное значение имело расширение внутреннего спроса. За счет этого фактора в 1960 - 1999 гг. было обеспечено в Таиланде 84 - 86%, в Индонезии 90 - 91%, в Индии и КНР - 94 - 96% прироста ВВП ²³ . Успешное развитие внутреннего рынка (речь при этом идет не только об импортозамещающих, но и импортоупреждающих производствах) во многом зависело от создания нормальных условий для функционирования множества мелких и средних предприятий на конкурентной основе, что предполагало огромные усилия государства и общества по формированию надежных правовых и экономических институтов.

В целом можно констатировать, что достаточно высоких и устойчивых результатов в экономическом развитии добились страны, проводившие политику дозированного либерализма, стимулировавшие как экспортоориентированные, так и импортозамещающие/импортоупреждающие производства. Это позволило им не только не подорвать местное производство, но и обеспечить повышение его международной конкурентоспособности в соответствии с принципами динамических (а не статических) сравнительных преимуществ. Здесь, вероятно, уместно вспомнить, что большинство стран Запада и Япония в период своего созревания до уровня развитых государств, то есть в эпоху промышленного "рывка" в XIX-начале XX в. наращивали свою экономическую мощь и экспорт, проводя политику достаточно жесткого, хотя и выборочного протекционизма, нацеленного на всемерное укрепление внутренних и внешних позиций национальной индустрии и других секторов экономики ²⁴ .

В данном контексте хотелось бы остановиться на одном весьма актуальном и принципиальном вопросе. В современной зарубежной и российской научной и публицистической литературе нередко высказывается известный тезис: чем больше уровень экономической открытости страны (об этом много писали в частности Дж. Сакс и А. Уорнер ²⁵ ) или чем выше индекс экономической свободы в той или иной стране ²⁶ (среди российских исследователей эту тему активно разрабатывает А. Илларионов ²⁷ ), тем больше (подчеркнем, при прочих равных условиях, которые обязательно нужно оговорить) показатели ее экономической результативности.

Казалось бы, этот тезис имеет достаточно веские обоснования, так как многие из ныне богатых стран действительно занимают высокие позиции на шкале экономической свободы и по рейтингам международной конкурентоспособности. Однако не все здесь так просто. Дело в том, что достигнутый уровень экономической свободы в ряде процветающих стран - не только и часто не столько важнейшее условие, сколько результат длительного и сравнительно быстрого экономического развития, осуществления, как правило, гибкой, прагматичной политики, в которой реальные интересы национальных производителей, предпринимателей, а также наемных (и самостоятельных) работников, потребителей и обывателей с их социальными гарантиями

стр. 74

Взаимосвязь индекса экономической свободы и темпов роста ВВП в 1990-е гг.

нередко стояли (и стоят) выше некоторых, в том числе международных и иных принципов экономической свободы.

Данные таблицы, построенной на материалах последнего десятилетия (в 1990-е гг. уровень экономической свободы в мире был, как известно, существенно выше, чем на предшествующих этапах мирового развития) весьма противоречивы. В целом по значительной выборке стран мира (105 стран, по которым были сопоставимые данные) отмеченная связь положительна (0.211), хотя трудно установить направленность причинной связи (то ли свобода способствует росту, то ли наоборот). К тому же сам показатель невысок (а коэффициент детерминации - не более 4 - 5%).

Он - выше, хотя по-прежнему не очень значителен для группы развивающихся стран (0.323). Показатель детерминации (10 - 11%) можно интерпретировать следующим образом: более высокие темпы экономического роста среди менее развитых стран лишь в десяти-одиннадцати случаях из ста связаны с более высоким индексом экономической свободы.

Что касается развитых государств и стран с переходной экономикой, то для них характерна весьма слабая отрицательная взаимосвязь отмеченных показателей. Допуская возможные погрешности в измерениях базовых индикаторов (субиндексов экономической свободы, темпов прироста ВВП), в лучшем случае следует констатировать отсутствие жесткой зависимости между этими макроэкономическими переменными. Более серьезный анализ с учетом весовых значений отдельных стран (например объем ВВП) и разбивки стран по уровням и типам развития может, на наш взгляд, дать более неожиданные результаты - весьма предметные и полезные для уточнения эффективной политики реформ и стратегии экономического "прорыва" отставших/стагнирующих/менее развитых стран ²⁸ .

Детализируя сказанное и в какой-то мере объясняя полученные прямо-таки невысокие коэффициенты взаимосвязи отмеченных показателей, отметим следующее. Среди двадцати стран, лидеров по индексу экономической свободы, у семи государств темпы экономического роста оказались не выше общемировых (далее: первая цифра - рейтинговое число, вторая - темп прироста в 90-е годы):

Великобритания - 3/2.2; Швейцария - 5/0.4; Нидерланды - 7/2.6; США - 8/2.9; Канада - 10/2.2; Бельгия - 12/1.6; Дания - 18/2.8; Япония - 20/1.3.

Напротив, ряд азиатских стран имели невысокие рейтинги, ибо их финансовые институты были не вполне развиты по современным меркам, государство осуществляло весьма часто интервенционистскую политику, не вполне либерализованы были и внешнеэкономические связи. Соответствующие индикаторы составили: для Южной Кореи 49/5.1, Тайваня - 62/6.3, Индии - 85/6.1 и КНР - 86/7.6 ²⁹ .

Еще один парадокс. По индексу экономической свободы Польша (74) и Словения (80) заметно отставали от ряда других стран с переходной экономикой, имея при этом положительную динамику ВВП: в среднем ежегодно в 1990 - 1998 гг. соответственно 4.5 и 1.4%. У ряда других "переходных" стран гораздо лучше обстояло дело с экономической

стр. 75

свободой, но хуже - с ростом: Эстония 44/-2.1; Венгрия 45/-0,2; Литва 51/-5.2;

Чехия 60/-0.2; Латвия 63/-8.5; Болгария 73/-3.3 ³⁰ .

2. НАКОПЛЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОГО И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КАПИТАЛА

Вопреки прогнозам ряда отечественных и зарубежных экспертов, вычертивших еще в 50 - 60-е годы каскады "порочных" кругов отсталости и бедности развивающихся государств, последние, в особенности страны Восточной и Юго-Восточной Азии, достигли значительных успехов в наращивании физического и человеческого капитала. Норма валовых капиталовложений, едва ли превышавшая в колониальных и зависимых странах в 1900 - 1938 гг. 6 - 8% их ВВП, возросла в среднем по развивающемуся миру с 10 - 12% в начале 1950- х гг. до 24 - 26% в 1980 - 1990-е гг. В целом, если базироваться на данных в национальных ценах и полученных на их основе синтезированных оценках, то группа развивающихся стран по этому индикатору перегнала развитые государства примерно на два-три процентных пункта. При этом норма инвестиций в ВВП в 1996 г. (накануне азиатского финансового кризиса) достигала в Южной Корее 38%, в Малайзии, Таиланде и КНР 41 - 42% ³¹ , что при сравнительно невысоких, хотя и повышавшихся, показателях предельной капиталоемкости роста в 80-х-первой половине 90-х гг. обеспечило достаточно высокие темпы увеличения их ВВП. (Заметим, что в среднем по развивающемуся миру в 1980 - 1999 гг. эффективность капиталовложений, составившая примерно 0.2, оказалась примерно на 3/4 выше, чем в развитых странах.) ³²

Повышение нормы капиталовложений в целом по группе развивающихся стран в 1950 - 1990-е гг. произошло, несмотря на пессимистические прогнозы, в основном за счет внутренних источников финансирования, тогда как доля притока иностранного капитала не превышала в среднем 10 - 15% (это не больше, чем во многих развитых странах второй "волны" капиталистической модернизации) ³³ .

В то же время было бы неправильно недооценивать значение внешних инвестиционных ресурсов в финансировании внутренних капиталовложений многих периферийных стран, особенно на начальных этапах их развития. В этой связи нельзя не вспомнить, например, о солидном вкладе американской помощи Южной Корее и Тайваню в 50-х-первой половине 60-х гг., без которой модернизация этих стран была бы крайне затруднена ³⁴ .

К тому же, в отличие от ряда крупнейших стран развивающегося мира, таких как КНР, Индия, а также Бразилия, Мексика, и азиатских НИС, в основной массе периферийных государств доля внешних источников финансирования капиталовложений по-прежнему достаточно высока. В 1995 - 1998 гг. соответствующий индикатор достигал в Турции, Пакистане, Марокко, Египте и Бангладеш 23 - 37%, в наименее развитых странах Тропической Африки - в среднем 40 - 70% ³⁵ .

Процессы либерализации и приватизации, усилившиеся во многих развивающихся экономиках в 80 - 90-е годы, вызвали существенное увеличение доли частных инвестиций в общем объеме внутренних капиталовложений, что в целом явилось немаловажным фактором повышения их абсолютного уровня и нормы. В среднем по развивающемуся миру доля частных инвестиций повысилась с 58 - 60% в 1980 г. до 68 - 70% в 1996 - 1997 гг., в том числе в КНР примерно с 2/5 до 1/2, в Индии - с 53 - 55 до 70 - 73%, в Пакистане - с 36 - 37 до 60 - 65%, в Египте - с 30 - 33 до 63 - 67%, в Индонезии -с 56 - 57% до 75 - 77%, в Таиланде - с 68 - 69 до 72 - 74%, на Филиппинах - с 68 - 69 до 79 - 81%. В 1995 - 1997 гг. он достигал в Южной Корее 74 - 76%, в Турции, Мексике, Аргентине и Бразилии - 79 - 89% ³⁶ .

Одновременно со значительным увеличением инвестиций в основной капитал для многих развивающихся стран был характерен существенный рост затрат на формирование человеческого потенциала. Хотя удельный вес государственных расходов в

стр. 76

общих инвестициях в человеческий капитал в среднем по афро-азиатским и латиноамериканским странам не превышал, как правило, 40 - 60%, а в ряде стран имел тенденцию к снижению, государственная поддержка, оказанная сфере образования и здравоохранения), была достаточно весома (судя хотя бы по процентному вкладу в ВВП) и в целом эффективна, так как способствовала привлечению (crowding-in effect) частных инвестиций в отмеченную сферу. Совокупные частные и государственные расходы на образование, здравоохранение и НИОКР, не превышавшие в развивающихся странах в начале 60-х годов 4 - 5% валового продукта, возросли в среднем до 10 - 11% ВВП в 1994 - 1998 гг.

При этом данные по странам Востока и Юга существенно варьировались. В наименее развитых государствах, основной массе стран Тропической Африки совокупные расходы на формирование человеческого капитала составляли на более 6 - 8% их валового продукта. Сравнительно невысоким был и показатель в ряде крупных, густонаселенных стран. В Индонезии, Пакистане и КНР отмеченный индикатор (8 - 9%) и в Индии (10 - 10.5%) был ниже, чем, например, в Таиланде, Аргентине, Бразилии и Мексике (11 - 12% ВВП). По Тайваню и Южной Корее удельные затраты на развитие человеческого фактора, достигавшие, по неполным подсчетам, соответственно 13 - 14 и 14 - 15% валового продукта были сопоставимы с индикаторами по Великобритании (14.4%), Японии (15.4%) и Италии (15.9). В то же время Тайвань и Республика Корея заметно уступали Германии (16.7%), Франции (18.1%) и США (24.0% ВВП).

Если учесть, хотя бы частично, некоторые неформальные виды обучения, например профподготовку, обеспечиваемую предприятиями, то отмеченный показатель в 1994 - 1998 гг. мог составлять по Тайваню и Южной Корее примерно 18 - 19% их ВВП, в Японии - 20 - 21 %, а в США - 30 - 31% соответственно ³⁸ .

Сделанные корректировки позволяют оценить в первом приближении общий фонд развития, включающий обычные капиталовложения, а также рассмотренные выше текущие расходы на образование, здравоохранение и НИОКР. Во второй половине 90-х годов его величина, отнесенная к ВВП, достигала в среднем по развитым государствам 42 - 43%, причем индикаторы по Великобритании (36.1%) и Италии (39.1%) были ниже, а по США (46.3%) и Японии (49.6%) заметно выше средних показателей по группе передовых стран.

В целом по афроазиатским и латиноамериканским государствам доля инвестиций в совокупный фонд развития (% к ВВП, расчет по данным в национальных ценах) выросла значительно - с 7 - 10% в 1920 - 1930-е гг. до 19 - 20% в начале 1960-х гг. и примерно 35 - 37% ³⁹ в середине 1990-х гг. Однако этот показатель был существенно меньше, чем в среднем по развитым странам. В то же время азиатские НИС в целом опережали развитые государства как по норме традиционных капиталовложений, так и по доле фонда развития в ВВП (50 - 51%). Подчеркнем при этом, что среди "тигров" - "драконов" также наблюдалась значительная дифференциация. По Индонезии последний показатель составил 40 - 41%, по Тайваню-41 - 42%, в КНР-50 - 51% (для сравнения в Индии - 35 - 37%), в Малайзии - 53 - 54%, в Таиланде и Южной Корее - 56 - 57% ВВП.

Эти успехи развивающихся стран и азиатских НИС можно было бы только приветствовать. Однако настораживает не вполне сбалансированная структура накопления физического и человеческого капитала. Если в среднем по развитым государствам доля последнего в фонде развития превысила 1/2 (здесь различаются две модели:

в США она достигла 66 - 68%, в Японии лишь 40 - 45%), то в целом по развивающемуся миру ситуация иная. Отмеченный индикатор вырос с 14 - 15% в 1920 - 1930-е гг. до 23 - 24% в начале 1960-х гг. и 28 - 29% в середине 1990-х гг., но он значительно (почти вдвое) был ниже, чем в развитых странах.

стр. 77

Интересно, что в целом по группе азиатских "тигров" на долю инвестиций в развитие человеческого потенциала приходилось всего лишь немногим более 1/4 от общего фонда развития, то есть меньше, чем в среднем по развивающемуся миру (это во многом объяснялось повышенным удельным весом расходов на обычные капиталовложения). Чрезвычайно низкие показатели в Индонезии (20 - 21%), Таиланде и Малайзии (22 - 25%). К этой группе примыкала и Южная Корея, хотя данные по ней все же лучше - 32 - 33%. Наиболее благоприятное соотношение компонентов общего капиталонакопления - по Тайваню, где вышеупомянутый показатель достигал 43 - 44%.

Хотя разрыв по сравнению со странами Запада значителен, Тайвань, возможно, догнал или, с поправкой на ориентировочность расчетов, максимально приблизился в данном измерении к Японии, намного опередив новейшие индустриальные страны - Индонезию, Таиланд и Малайзию, а также КНР (17 - 18%) и Индию (29 - 31%). Представляется, что сложившаяся в большинстве азиатских НИС структура накопления, быть может, приемлемая в целом для периферийных государств, базирующихся на экстенсивно-интенсивной модели роста, не вполне адекватна для перехода на более интенсивную модель развития. Эта серьезная структурная диспропорция, наряду с другими, в том числе институциональными, "слабостями" (неконкурентный по мировым масштабам уровень финансово-банковской системы, чрезмерные государственные гарантии и др.) в значительной мере способствовали развитию азиатского кризиса 1997 - 1998 гг.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Этим вопросам посвящена обширная литература. Оценки и расчеты автора см.: В.А. Мельянцев. Информационная революция, феномен "новой экономики", закон Мура и парадокс Р. Солоу. - Мировая экономика и международные отношения. 2001, N 2.

² Минимальный критерий, принятый нами для отнесения страны к группе государств, развивающихся по пути современного экономического роста, предполагает поддержание ею не менее полуторапроцентного подушевого роста ВВП в среднегодовом исчислении за последние три-четыре десятилетия. (К числу важных характеристик относятся также интенсивные сдвиги в отраслевых пропорциях распределения валового продукта и занятости в технологической, функциональной и стоимостной структурах накопления, повышение темпов роста и вклада в увеличение ВВП совокупной производительности основных факторов производства.) Минимальный критерий выбран исходя из того, что средний невзвешенный индикатор прироста подушевого ВВП по ныне развитым государствам на этапе их промышленного "рывка" не превышал 1.3 - 1.5% в год на протяжении жизни примерно двух поколений людей, живших в условиях генезиса современного экономического роста.

³ См.: Л.А. Фридман. Процесс глобализации и его воздействие на развитые и развивающиеся страны. М., 1999; Ю. В. Шишков. Эволюция мирового сообщества: поляризация или возрастание гомогенности. - Мировая экономика и международные отношения. 1998, N 9; А. Я. Элъянов. Перспективы и проблемы развивающихся стран. М.,1999.

⁴ UNCTAD. Trade and Development Report, 1997. N.Y., 1997, p. 86.

⁵ Рассчитано по: A. Maddison. Monitoring the World Economy, 1820 - 1992. P., 1995, p. 194 - 206; World Bank. World Development Report, 1999/2000. Washington, 1999, p. 231, 235, 251; IMF. World Economic Outlook. Washington, 1999, May, p. 3, 135; 2000 April, p. 113 - 114, 120 - 122.

⁶ Эти сопоставления носят в определенной мере условный характер. Здесь приведены де скорректированные на повышенные качества темпы прироста подушевого ВВП. Возможные корректировки по развитым странам см.: В.А. Мельянцев. Информационная революция, феномен "новой экономики", закон Мура и парадокс Р. Солоу. - Мировая экономика и международные отношения. 2001, N 2. Справедливости ради следует предположить, что в обстановке крупных структурных изменений, происходящих в экономике (полу) периферийных стран, и технологического трансферта из разных государств темпы прироста качества продукции (а возможно, и производительности труда) в быстро развивающихся странах Востока и Юга могут также в известной мере недооцениваться (хотя мы не располагаем точными

стр. 78

сведениями о масштабах такой недооценки). Поэтому, чтобы избежать искажений, связанных с "односторонними" поправками в пользу стран Запада и Японии, приведенный выше расчет дан без корректировок.

⁷ В 1997 - 1998 гг. совокупный ВВП двух основных групп восточноазиатских НИС - Сингапура, Гонконга, Тайваня, Южной Кореи, Индонезии, Таиланда, Малайзии (и Филиппин) - не превышал 2/3 ВВП КНР, исчисленного по паритетам покупательной способности (ППС). (World Bank. World Development Report, 1998/99, p. 190 - 191; 1999/2000, p. 230 - 231).

⁸ "Иерархия" мест в "пятерку" представлена по состоянию на 1998 г. Этот расчет может быть существенно скорректирован, если принять во внимание данные за 1999 г. В 1998 г. ВВП/ВНП Германии и Индии, рассчитанный на основе ППС, соответственно составлял 1708.5 млрд. и 1660.9 млрд. долл. Поскольку в 1999 г. темп прироста ВВП в первой из двух отмеченных стран составил 1.3%, а во второй - 7%, то в 1999 г. ВВП Германии (1730.7 млрд. долл.), рассчитанный в ценах 1998 г. и по ППС оказался меньше, чем в Индии (1777.2 млрд. долл.). (Рассчитано по: World Bank. World Development Report, 1999/2000, p. 230; Risque Pays 2000/Le MOCI, Paris, 2000, N 1426, p. 11, 158). Следовательно, в четверке крупнейших (по размеру ВВП) стран мира три - азиатские державы.

⁹ Рассчитано по: World Bank. World Tables, 1983. Washington, 1984, p. 488^90; World Development Report, 1983, p. 150 - 151, 184 - 185; 1998/99, p. 190 - 191, 194 - 195, 210 - 211, 232; IMF. World Economic Outlook. Washington, 1999, May, p. 3, 135; April, p. 192. По расчетам А.Я. Эльянова, выполненным в ценах и по паритетам покупательной способности валют 1995 г., в 1950 - 1995 гг. доля развивающихся стран выросла в мировом ВВП с 27.3 до 39.8% и в совокупной промышленной продукции мира-с 20.6 до 41.1% (А.Я. Эльянов. Индустриализация развивающихся стран в интерьере мирохозяйственных связей и Россия. - Мировая экономика и международные отношения. 1999, N 2, с. 3). В то же время, по расчетам Б.М. Болотина, произведенным в ценах и по паритетам покупательной способности валют 1993 г., в 1997 г. доля развивающихся стран в совокупном ВВП и промышленной продукции мира составила соответственно 43.0 и 47.3%, а развитых капиталистических стран - 52.5 и 46.9% (Б. М. Болотин. Международные сравнения: 1990 - 1997 гг. - Мировая экономика: тенденции 90-х годов. М., ИМЭМО, 1999, с. 268 - 269, 280 - 281).

¹⁰ То есть усредненная величина отклонений в ежегодных темпах прироста валового продукта от их среднего темпа примерно в 2.5 - 3 раза превышала среднегодовой темп увеличения ВВП.

¹¹ В среднем по шести крупным ныне развитым странам, по которым были сделаны соответствующие расчеты (Великобритания, Франция, Германия, Италия, США и Япония), коэффициент флуктуации темпов экономического роста на этапе их промышленного рывка (конец XVIII-начало XX в.) составлял 190 - 210%, а в послевоенный период 60 - 70%, в том числе в 1951 - 1973 гг. - 40 - 50% и в 1974 - 1998 гг. - 80 - 90% (рассчитано по: В.А. Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии. М., 1996. С. 103, 152; World Bank. World Tables, 1994; World Bank. World Development Indicators 1999 (CD-ROM). Washington, 1999; A. Maddison. Chinese Economic Performance in the Long-Run.1 P., 1998, p. 157). Следовательно, мера нестабильности хозяйственного роста в ряде крупных и средних стран Востока и Юга, вступивших на путь современного экономического роста, оказалась, вопреки ряду прогнозов, не выше, а существенно ниже, чем в странах Запада и Японии на этапе их индустриализации. В двух-трех десятках развивающихся стран отмеченный показатель в последние три-четыре десятилетия не превышал (а в Индии и КНР, как отмечалось выше, в 1980 - 1990-е гг. он был ниже) соответствующего индикатора развитых государств.

¹² Рассчитано по: Р. Bairoch. Le Tiers-monde dans Г impasse. P., 1992, p. 250; A. Szirmai. Economic and Social Development: Trends, Problems, Policies. L" p. 85 - 87; World Bank. World Development Indicators, 2000, p. 50 - 52, 186 - 188.

¹³ Доля самодеятельного населения, преимущественно связанного с сельским хозяйством, увеличилась в Бразилии с 60 - 62% в 1872 г. до 67 - 71% в 1920 г., в Мексике - с 62 - 64% в 1895 г. до 67 в 1910 г. и 71 - 72% в 1921 г., в Индии - с 62 - 65% в 70 - 80-е гг. XIX в. до 67 - 69 в 1901 г. и 72 - 74% в 1911 г., в Таиланде - с 75 - 77% в 1929 г. до 79 - 80% в 1937 г., в Индонезии - с 72 - 73% в 1905 г. до 73 - 74% в 1961 г. В Египте этот показатель, составлявший, по некоторым оценкам, в 1882 г. 61 - 63%, повысился до 68 - 69% в 1937 г. Вряд ли понизился индикатор "аграризации" занятости и в Китае: по крайней мере в 1933 г. он достигал примерно 78 - 80%, а в 1950 г. - уже 82% (B.R. Mitchell. International Historical Statistics. The Americas and Australasia. L., 1983, p. 155; C. Clark. The Conditions of Economic Progress. L., p. 499, 514 - 515; С.Т. Morris, F. Adelman. Comparative Patterns of Economic Development, 1850 - 1914. Baltimore, 1988, p. 305 - 307; T.G. Rawski. Economic Growth in Prewar China. Los Angeles, 1989, p. 345; L.G. Reynolds. Economic Growth in the Third World, 1850 - 1980. New Haven, 1985, p. 17).

¹⁴ В КНР, например, доля занятых в сельском хозяйстве снизилась с 82 - 83% в начале 1950-х гг. до 71 - 73% в 1976 - 1978 гг. и 52 - 53% в 1995 г. И это огромный прорыв. Что касается среднего невзвешенного показателя по группе развивающихся стран, то он ниже средневзвешенного индикатора - 44 - 46%. (Рассчитано по: World Bank. China 2020. Washington, 1997, p. 150; World Bank. World Development Indicators,

стр. 79

1998, р. 58 - 60; 2000, р. 50 - 52.) Таким образом, к концу столетия развивающийся мир утратил в целом один из важнейших своих атрибутов. По отраслевой структуре занятости он перестал быть преимущественно аграрной периферией.

¹⁵ В Тропической Африке доля современного сектора в общем числе занятых не превышает 10 - 12% (World Bank. World Development Report, 1995. Washington, 1995, p. 147 - 148; UNDP. Human Development Report, 1990. N.Y., 1990, p. 26, ILO. World Labour Report, 1992. Geneva, 1992, p. 38, 39).

¹⁶ Des economies traditioinnelles aux societes industrielles. Geneve, 1985, p. 177, 186; F. -W. Henning. Die In-dustrialisierung in Deutschland, 1800 bis 1914. Paderbom, 1989, S. 130.

¹⁷ Коэффициент линейной парной корреляции, рассчитанный нами по 15 относительно динамичным крупным и средним развивающимся и новоиндустриальным странам (Бразилия, Мексика, Колумбия, Турция, Египет, Кения, КНР, Индия, Пакистан, Бангладеш, Индонезия, Таиланд, Филиппины, Южная Корея, Тайвань) за 1960 - 1997/98 гг. составил 0.77 (рассчитано по: World Bank. World Tables, 1976, 1994; World Bank. World Development Indicators 2000. Washington, 2000).

¹⁸ Некоторые развивающиеся и новые индустриальные страны при этом стали крупными экспортерами высокотехнологичных продуктов, доля которых в вывозе готовых промышленных товаров составила в 1996 - 1997 гг. в Мексике, Таиланде и Южной Корее 32 - 36 - 39%, в Малайзии, на Филиппинах и в Сингапуре 62 - 71%. Этот показатель равнялся, однако, в Египте и Индии 9 - 10%, в Бразилии, Индонезии и КНР 18 - 21% (Для сравнения: в Японии, Великобритании и США - 39 - 43%. См.: Р. Bairoch. Le Tiers-monde dans l'impasse. P., 1983, p. 242; World Bank. World Development Indicators, 1998, p. 188 - 190, 298 - 300; World Development Report, 1999/2000, p. 268 - 269).

¹⁹ Global Good Guys. - Economist, January 8.2000, p. 87.

²⁰ В 1998 г. в КНР общий объем накопленных прямых иностранных инвестиций превышал 260 млрд. долл., что примерно в 6 раз было больше, чем для Тропической Африки (World Bank. World Development Report, 1999/2000. Washington, 1999, p. 38; UNCTAD. World Investment Report, 1998. N.Y., p. 361 - 365; World Bank. Global Development Finance, 2000. Overview. - http: // www. worldbank.org/prospects/gdf2000/voll.htm, p. 36; М. Wolf. The Big Lie of Global Inequality. - Financial Times, February 9, 2000. - http: // www. ft. com/hip-pocampus/q3439da.htm.)

²¹ Правда, в Индии, куда направляется еще сравнительно небольшой объем ПИИ, ТНК контролируют лишь 1/20 часть ее экспорта (UNCTAD. World Investment Report, 1999. N.Y., 1999, p. 33).

²² Рассчитано по: И.Н. Устинов. Мировая торговля. М., 2000, с. 25, 28.

²³ В связи с изложенным заметим, что в обозначенный период вклад экспорторасширения в прирост ВВП был также далеко не одинаковым в малых и крупных развитых странах: например, в Нидерландах соответствующий показатель достигал 74 - 76%, тогда как в Японии и США соответственно 19 - 21 и 14 - 16% (В.А. Мельянцев. "Восточноазиатская модель" экономического роста. М., 1998, с. 7; IMF. World Economic Outlook. 2000. April, p. 113 - 115, 119 - 120, 141 - 148).

²⁴ Хотя в современных условиях правительства западных стран, представители МВФ, Всемирного банка и ВТО активно выступают за повышение степени внешнеэкономической открытости в странах Востока и Юга, на практике США и западноевропейские государства нередко прибегают к протекционистским мерам. Часто устанавливаются весьма высокие и даже запретительные пошлины на импортируемые из развивающихся стран текстильные, продовольственные товары и металлы. Все это, по-видимому, свидетельствует о наличии элементов двойного стандарта во внешнеэкономической политике развитых государств. К тому же страны Запада и Япония, как известно, осуществляют активную протекционистскую политику в отношении своих рынков рабочей силы (См.: American Trade Policy. - Economist, 1999, N 5 (8104), p. 65 - 67.)

²⁵ J.D. Sachs, A. Warner. Economic Reform and the Process of Gobal Integration. - HID, Dev. Disc. Paper, N 552, Cambridge (Mass). 1996.

²⁶ Индекс рассчитывается примерно по двум десяткам индикаторов, которые характеризуют в частности неприкосновенность частной собственности, уровень налогообложения, меру государственного интер- венционализма в экономику, свободу внешней торговли, свободу перемещения капиталов.

²⁷ А. Илларионов. Как заработать 100 триллионов долларов (только либеральная экономическая политика способна сделать страну богатой. - Эксперт, 28 февраля 2000 г., N 8.

²⁸ Кстати, коэффициент корреляции между такой частной характеристикой экономической открытости, как доля экспорта в ВВП, рассчитанного на основе ППС, и темпом прироста ВВП (расчет по 1990-м гг.) оказался следующим: по группе небольших (с населением до 10 млн. человек), развивающихся стран (выборка из 33 стран, по которым имелась сопоставимая информация) он оказался равен 0.302, по группе развитых стран (22) - 0.233, по средним и крупным развивающимся странам - 0.069. Все показатели положительны,

стр. 80

но малозначимы. В определенной мере это можно объяснить тем, что экономический рост - результирующая многих составляющих. Что касается степени внешнеэкономической либерализации, то этот фактор, несомненно, важен для роста и процветания любой страны, но его позитивное воздействие, нейтрализирующее негативные экстерналии внешнеэкономической нестабильности (условий торговли, неустойчивости и переменчивости потоков капиталов, валютных курсов) зависит в решающей мере от прагматичного и гибкого курса государства, учитывающего состояние, степень готовности страны активно адаптироваться к изменчивой мирохозяйственной ситуации. Даже эксперты МВФ (особенно после серии валютно-финансовых кризисов 1990-х гг.) стали чаще фиксировать внимание на том, что степень внешнеэкономической либерализации не подлежит безусловной максимизации в кратчайшие сроки. В частности, Ст. Фишер советует переходить к большей степени внешнеэкономической либерализации по мере созревания (и активного формирования) соответствующих внутренних эффективных институтов.

²⁹ По КНР приведены не официальные, завышенные, а скорректированные зарубежными экспертами в сторону снижения темпы экономического роста.

³⁰ Составлено по источникам к таблице.

³¹ См.: В.А. Мелъянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии. М., 1996, с. 131 - 132; A. Maddison. L'economie mondiale au 20e siecle. P., 1989, p. 79; World Bank. World Development Indicators. 1998, Washington, 1998, p. 204 - 206. (В 1998 г. отмеченный индикатор в Южной Корее снизился до 21%, в Таиланде и Малайзии-до 25 - 27%. См.: World Development Indicators 2000, р. 214 - 216). Ничуть не желая поставить под сомнение реальные достижения развивающихся стран в сфере наращивания капиталовложений, заметим, что при расчетах в международных ценах (а это более адекватная основа для сопоставлений) показатели их инвестиционной активности выглядят скромнее. Дело в том, что по сравнению с передовыми государствами в слаборазвитых странах относительная цена капитала (редкий фактор), как правило, выше. По подсчетам С. Коллинз и Б. Босворта, произведенным на основе паритетов покупательной способности валют, в 1960 - 1994 гг. доля валовых капиталовложений в ВВП в развитых капиталистических государствах составила в среднем 24 - 25% (в национальных ценах - 20 - 21%), в странах Латинской Америки - около 17% (21 - 22%), Ближнего Востока - 12 - 13% (18 - 20%), Южной Азии - 11 - 12% (18 - 19%), Африки - 9 - 10% (18 - 20%).

Во многих странах Восточной и Юго-Восточной Азии, являющихся крупными производителями и экспортерами готовых, в том числе капитальных, товаров, в которых государство прямо или косвенно субсидировало инвесторов, цены на капитальные товары не были завышены (относительно потребительских товаров и услуг) и поэтому разрыв в отмеченных показателях был меньше. По КНР соответствующие индикаторы оказались равными 20 - 21 и 22 - 23%, в Восточной Азии (без КНР и Японии) - 18 - 19 и 20 - 22% ВВП, в том числе в Таиланде - 17 - 19 и 25 - 26%, по Филиппинам - 15 - 16% и 19 - 20%, в Индонезии - 17 и 18%, в Малайзии - 23 - 24 и 25 - 26%, в Сингапуре - 31 и 33%. В Южной Корее они практически совпали -23 - 24%, а по Тайваню показатель в международных ценах (22%) был выше, чем в национальных (20%). (См.: S. Collins, В.Р. Borsworth. Economic Growth in East Asia: Accumulation versus Assimilation. - Brookings Papers on Economic Activity. Washington, 1996, N 2, p. 147.)

³² Коэффициент предельной капиталоемкости прироста ВВП достигал в этот период в развивающихся странах примерно 5 относительных единиц, а в развитых - 8 - 9.

³³ В конце XIX-начале XX в. в ряде индустриализировавшихся стран Северной и Южной Европы из внешних источников финансировалось от 15 - 20 (Швеция) до 30 - 40% (Дания, Италия) и 50 - 60% (Норвегия) внутренних чистых капиталовложений, а в таких переселенческих странах, как Австралия и Канада, - 50- 70% (см.: S. Kuznets. Modem Economic Growth. New Haven, 1966, p. 237 - 238). Доля внешних средств в общем объеме валовых инвестиций была в этих странах примерно вдвое меньше.

³⁴ Согласно нашим расчетам и оценкам, произведенным с использованием специальных паритетов по инвестициям, разработанных американскими учеными Р. Саммерсом и А. Хестоном, доля внешних источников финансирования капиталовложений по Тайваню составляла 30 - 35% в 1950-е г. и 10 - 12% в 1960-е г. Начиная с 70-х гг., страна превратилась в чистого экспортера капитала, размеры которого к середине 90-х годов были эквиваленты 4 - 5% ее ВВП. В Южной Корее соответствующий показатель доли внешнего финансирования, достигавший в 1953 - 1960 гг. 48 - 55%, уменьшился до 20 - 25% в 60-е годы и 10 - 15% в 70-е, составив в 1980 - 1995 гг. 4 - 6% от общего объема внутренних капиталовложений.

В первой половине 90-х гг. произошло существенное увеличение абсолютных размеров чистого притока иностранных инвестиций в развивающиеся страны, особенно Восточной и Юго-Восточной Азии, что определялось высокой прибыльностью и (казавшейся тогда) гарантированностью вложений в быстрорастущие экономики. Однако, подчеркнем, доля внешнего финансирования в общем объеме валовых капиталовложений на фоне быстрого роста внутренних сбережений в целом оставалась достаточно умеренной, не превышая в Малайзии и Таиланде в 1995 г. и в Южной Корее в 1996 г. - 12% (Рассчитано по:

стр. 81

A. Maddison. Economic Progress and Policy in Developing Countries. N.Y., 1970, p. 307, 310 - 311; A. Chandiavakar. Saving Behaviour in the Asian-Pacific Economic Literature. Vol. 7, 1993, N 1, p. 10, 12; World Development Report, 1991, p. 119; Global Competitiveness Report, 1996, p. 185; R. Summers, A. Heston. Improved International Comparisons of Real Product and Its Composition: 1950 - 1980. -The Review of Income and Wealth. New Haven, 1984, N 2, p. 220 - 259; Korea Annual, 1997. Seoul, 1997, p. 237; World Development Indicators, 1997, p. 174 - 176, 214 - 216.) Разумеется, при этом не следует забывать об интенсивном вливании краткосрочного капитала, роль которого в "детонировании" финансово-экономического кризиса 1997 - 1998 гг. была особенно значительна.

³⁵ Рассчитано по: World Bank. World Development Indicators, 1998, p. 204 - 206; World Development Report, 1998/99, p. 214 - 215; 1999/2000, p. 254 - 255.

³⁶ World Bank. China 2020. Washington, 1997, p. 121; World Bank India. Sustaining Rapid Economic Growth. Washington, 1997, p. 62; World Development Indicators, 1998, p. 254 - 256; 1999, p. 274 - 276; World Development Report, 1998/1999, p. 220 - 221.

Существенный рост внутренних сбережений в странах Азии, Африки и Латинской Америки, а также привлечение ими внешних средств привели к быстрому развитию их финансовых рынков. Если в среднем по ведущим странам Запада и Японии объем рыночной капитализации (% от ВВП) увеличился в 1990 - 1996 гг. примерно на 2/5 (с 56 - 57% до 78 - 79%), то в развивающихся странах он за отмеченный период почти удвоился (с 18 - 19 до 34 - 35%). К примеру, в Бразилии этот показатель вырос с 3 - 4 до 29%, в Мексике -с 12 - 13 до 31 - 32%, в КНР-с 0.5 до 14%, в Индии с 12 - 13 до 34 - 35%, в Египте и Марокко-с 3 - 4 до 21 - 24%, в Индонезии - с 7 - 8 до 40^1% и в Таиланде - с 27 - 28 до 53 - 54%. Валютно-финансовый кризис, начавшийся в 1997 г., привел к падению показателя по последним двум странам соответственно до 13 - 14 и 15 - 16% (впоследствии, после завершения кризиса, он стал повышаться). В то же время в ряде других азиатских стран отмеченный показатель продолжал расти. Например, в КНР он повысился в 1997 г. до 22 - 24%.

Развитие фондовых рынков сопровождалось также определенным прогрессом в эволюции банковского сектора. В частности, объем квазиликвидных, то есть долгосрочных пассивов (M3-MI), отнесенных к ВВП, увеличился в развитых странах в 1990 - 1997 гг. ненамного - всего лишь с 73.1% до 74.6%, в то время как в развивающихся государствах он вырос более чем на треть - с 25.6 до 35.2%, в том числе в странах Восточной и Юго-Восточной Азии - с 41 - 42 до 67 - 69%. Растущая дифференциация развивающегося мира проявляется и в том, что в целом ряде периферийных государств отмеченный показатель не увеличился, а в некоторых странах он сократился: в Нигерии - с 10 - 11 до 4 - 5%, в Мозамбике - с 6 - 7 до 4 - 5%, в Конго - с 6 - 7 до 2 - 3%, в Иране -с 31 -32 до 22 - 23%. В то же время значительный рост наблюдался в Пакистане -с 10 до 21 - 22%, в Мексике и Марокко - с 18 - 19 до 27 - 29% (1996 г.), на Филиппинах - с 28 - 29 до 54 - 56%, в КНР - с 41 - 42 до 70 - 72%, в Южной Корее - с 45^6 до 73 - 74% (см.: World Bank. World Development Indicators, 1998, p. 258 - 260,266 - 268;1999,p.274 - 278,282 - 284).

Приведенные данные весьма неоднозначны. Сам по себе рост отмеченных показателей по ряду развивающихся стран (и субрегионов), в которых он наблюдался, - важное, быть может, необходимое, но еще не достаточное условие повышения эффективности их экономик. Но в целом указанные перемены отражают возросшую роль финансовых систем прежде всего в азиатских странах, способствующих аккумуляции и передислокации индивидуальных, семейных и институциональных сбережений.

³⁷ В 1920 - 1930-е гг. в периферийных странах текущие вложения в образование и здравоохранение не превышали в среднем 0.8 - 1.5% их ВНП.

³⁸ Здесь не приняты во внимание другие виды неформального обучения ("learning by doing, watching or playing"), связанного с широким использованием компьютеров, других информационно-механических товаров длительного пользования.

По нашим расчетам, выполненным по шести ведущим капиталистическим странам (США, Япония, Великобритания, Германия, Франция и Италия), доля "невещественного" человеческого капитала (капитализированные расходы на образование, профподготовку, НИОКР и развитие здравоохранения) в их совокупном национальном богатстве (включающем природные ресурсы, физический, вещественный и невещественный человеческий капитал) выросла с 9% в 1913 г. до 12 - 13% в 1950 г. и 29 - 31% в 1996 г. Немалый прогресс отмечался и в группе крупных развивающихся стран (Китай, Индия, Бразилия, Мексика, Индонезия и Египет), где она в целом повысилась соответственно с 1 до 3 и 10 - 11%. То есть, если в развитых странах отмеченная пропорция их национального богатства увеличилась за большую часть двадцатого века втрое - вчетверо, то в периферийных и полупериферийных странах Востока и Юга она выросла на порядок (примерно в десять раз), и относительный разрыв как будто сократился - был девятикратным, стал трехкратным (правда, одновременно увеличилось отставание слаборазвитых стран от передовых по уровню подушевого дохода и национального богатства).

стр. 82

Однако из приведенных данных можно сделать и другой вывод. В начале XX в. абсолютный разрыв по доле "невещественного" человеческого капитала в национальном богатстве между передовыми и слаборазвитыми странами не превышал в целом восьми процентных пунктов, а в конце столетия он уже составил 19 - 20 процентных пунктов, то есть вырос в два-три раза. По этому весьма важному структурному параметру развивающиеся страны еще не достигли "рубежей" развитых стран полувековой (а многие из них и вековой)давности.

Симптоматично, что подобная закономерность просматривалась и по бывшему СССР, в котором за годы советской власти (в наших расчетах - в 1913 - 1990 гг.) в результате проведения форсированной индустриализации, наращивания инвестиций в ВПК, а также иных преобразований произошли крупные сдвиги в структуре совокупного производительного капитала: существенно, в 2.7 - 3 раза повысился удельный вес физического капитала (основных производственных фондов и материальных запасов) в национальном богатстве (примерно с 13 до 35%), а также "невещественного" человеческого капитала - с 4 до 12%. При этом прирост первого показателя составил около 22 процентных пунктов (!), а второго - 8 пунктов. Иными словами, происходило преимущественное наращивание не столько интеллектуальных, сколько материально- вещественных компонентов производительных сил. Подобная модель развития была характерна, как отмечалось выше, в целом для периферийных стран в XX в. и для ныне развитых государств примерно до последней трети-четверти XIX в., когда там, по-видимому, сменилась модель развития: в XX в. в странах Запада и Японии опережающими темпами увеличивалось количество и качество человеческого "невещественного" капитала. Что касается СССР, то он по структуре важнейших компонентов совокупного производительного богатства в конце 80-х гг. оказался заметно ближе не к развитым, а периферийным странам. (К тому же добился таких неоднозначных, а в чем-то и сомнительных результатов ценой огромных экономических, социальных и экологических жертв.)

Рассчитано по: ПРООН. Доклад о развитии человека за 1996 год. Нью Йорк, 1996, с. 160 - 161, 164 - 165, 192, 198; В.А. Мельянцев. Россия, крупные страны Востока и Запада: контуры долговременного экономического развития. - Россия и окружающий мир: контуры развития. М., 1996, с. 145; Global Competitiveness Report, 1996, p. 206; J.Н. Woo. Education and Economic Growth in Taiwan. A case of Successful Planning. - World Development. Vol. 19, 1991, N 8, p. 1040; A. Choundhury. I. Islam. The Newly Industrialising Economies of East Asia. L., 1993, p. 122; D.R. Snodgrass. Education in East Asian Development. - HID, Dev. Disc. Paper, N 547, Cambridge (Mass.), 1996, p. 23; World Bank. World Development Indicators, 1998, p. 72 - 74, 88 - 90; 2000,p.90 - 92.

³⁹ При расчете на основе ППС этот показатель, вероятно, на 4 - 5 процентных пункта меньше.

(Продолжение следует)

Постоянный адрес данной публикации: