Вечером, 14 ноября, в Пекине выпал небольшой снег. Поутру, собираясь в аэропорт, соответственно оделся. Но едва вышел из самолета в городе Фучжоу, почувствовал, что экипировался не по погоде. Было плюс 20 градусов по Цельсию. Первое впечатление такое, что оказался где-то в районе Сочи. Окрест мягкие очертания гор, влажный воздух, пальмы.

В салоне автомобиля, что повез меня из аэропорта в город, бросилась в глаза табличка справа от шоферского места. Желтым по красному надпись: "Нань у Амитофу". Поначалу ее полного смысла я не понял. Ясно было только, что это какое- то благопожелание Амитофу, одному из божеств буддийского пантеона. Потом, уже в гостинице, разобрался, что это как бы китайский вариант санскритского "намо" - сложить пригоршней руки и склонить голову в благоговении (1).

Такое же обращение к Амитофу виднелось на здании неподалеку от отеля "Дун ху", где я поселился, и потом встречалось еще не раз. Неужели вопреки тому, что читал доселе о Фучжоу, здесь обитают одни буддисты? Но закравшееся было сомнение улетучилось, когда во второй половине того же дня, пройдя по оживленной, заполненной толпой улице, где теснились друг к другу лавчонки и магазины, я оказался у мечети, чей зеленый купол с полумесяцем на шпиле взметнулся

стр. 68

над крышами соседних домов. Из бокового придела вышел улыбающийся человек в белой шапочке. "Салам алейкум", - приветствую его. Представляемся. Мой визави -Ибрахим Ли Жэнь Цзюн. Он один из руководителей провинциальной и городской исламских организаций и управляющий делами этой мечети.

Ей более четырех веков. Сейчас на территории мечети идут рестав-рационно-ремонтные работы: кругом кирпичи, бревна, кучи песка. Обычная картина, которая бывает на стройках. Любезный хозяин посетовал, что не может показать памятник старины, достойный внимания. "В следующий раз, - говорю ему. - Если удастся снова побывать здесь". И добавляю: "Иншал-ла" ("Все в руках всевышнего").

С улыбкой, уже в другой части Фучжоу, встретил меня Амитофу, восседавший в одной из дянь (2) буддийского монастыря Сиданьсы. У входа в него два льва настороженно скосили головы. Но, видно, они больше пекутся не об обитателе храма, а о своем детеныше. Львица для верности даже прижала его лапой.

Играет музыка, снуют монахи в желтом. Но остается недвижным Амитофу - Будда долголетия, глава западного рая.

И снова он же. Уже в другом помещении. Справа от Шакьямуни - Будды настоящего, который расположился в центре, а слева от него врачеватель Яо Ши, глава восточного рая. Все отливают золотистым цветом.3

За ними четверорукая богиня милосердия Гуаньинь в окружении бодхисатв Пусяньпусы и Вэныну.

И ниже их - скопление молящихся монахов.

Монотонно звучат их голоса, и им вторит гонг, и в ответ бухает барабан.

У входа в молельный зал раздается сильный треск. Это взрываются хлопушки, которыми изгоняют злых духов и бедность. Сейчас такое уже увидишь не везде, как раньше. Во избежание несчастных случаев власти запретили их применение. Но запреты одно, а сила многовековых обычаев - другое. Похоже, китайцы продолжают верить, что боги не только более отзывчивы на просьбы, но и возможностей у них больше, чем у чиновников. На такую мысль навела женщина с ребенком, что пришла к Гуаньинь. Она благоговейно кланяется огромному бронзовому изваянию богини. Смирно стоит ребенок. Рядом с женщиной монах бьет по какой-то металлической чаше. Начал размеренно, потом ускоряет темп. И все это - и поклоны и звуки - обращено к милосердной Гуаньинь.

На внутренней стороне арки монастыря Сиданьсы надпись, на которую поначалу я не обратил внимания. А теперь, на выходе, она прямо перед глазами: "Если исправить ошибки вовремя, то результаты будут хорошими". Расхожая истина, но подходит ли ко всем случаям жизни? Да и все ли можно исправить в самом Сиданьсы? Он мало что сохранил от своего первоначального вида. Поначалу, в V веке, здесь построили обитель даосы, добытчики эликсира бессмертия. В середине VIII века их сменили буддисты. В годы приснопамятной "культурной революции" храмы монастыря подверглись такому разрушению, что от прежнего ансамбля в сущности ничего не осталось.

За последние годы многое сделано для восстановления монастыря. Средства идут и из-за рубежа: из Сингапура, Таиланда, Филиппин, Канады, США. И сейчас территория монастыря местами напоминает строительную площадку.

На нижнем этаже одного из восстанавливаемых зданий размещены деревянные скульптуры. Общее у них одно - несоразмерно большие уши. Каждое изваяние - не похоже на другие. Одно смеется, другое задумалось, третье смотрит вопрошающе. Вся эта монашеская братия ждет своего постоянного пристанища.

ЧУАНЬ ЧАН ИЗ ФАХАЙСЫ

Похоже, у монахинь монастыря Фахайсы особых проблем с размещением уже нет, хотя и там идут строительные и отделочные работы. С позволения хозяев заходим в одну из первых попавшихся комнат. Ничего общего с традиционным представлением о монашеской келье с узкими зарешеченными окнами нет. Скорее, это больше похоже на комнату в женском общежитии. Цветочки, какие-то флакончики говорят сами за себя. В каждом таком помещении живут по двое, а всего в обители более 50 монахинь.

Ведя разными переходами и знакомя с разносторонней жизнью монастыря, преподобная Чуань Чан на ходу отдает какие-то указания рабочим-строителям. В жизни она не такая, как на виденном мною снимке, где Чуань Чан сидит рядом с главой Буддийской ассоциации Китая Чжао Пучу, чинно сложив руки на коленях. Сейчас на ней вместо длинного до пят халата блеклая блуза, такого же цвета штаны до колен, тапочки. Есть, правда, неброские знаки, удостоверяющие принадлежность к монашеству. На бритой голове небольшие пятнышки, словно от оспы. Это следы от древесного угля, который горячим кладут на голову, когда человек проходит третью, последнюю, ступень посвящения. Только после этого он становится буддийским монахом или монахиней. А в остальном преподобная Чуань Чан внешне ничем не отличается от окружающих ее обитателей монастыря. Но есть в настоятельнице то, что заставляет выделять ее среди остальных. Притягивает к себе лицо. Округлое, матовое и гладкое, без морщин. Жизнь словно не оставила на нем своего следа. И, конечно же, глаза. Что в них, утверждать не берусь. Одно лишь могу сказать - они запоминаются. Глаза, кажется, не меняют выражения, что бы она ни делала, что бы ни говорила: бросала на ходу замечания строителям или давала мне объяснения. Так же неизменно ровно звучит голос. Только движения, легкость, с которой настоятельница поднимается по ступенькам переходов, показывая то или иное помещение, выдают ее внутреннюю силу и энергию.

Свежим лаком блестят столы учебных комнат местной семинарии. Внушительное впечатление оставляет оборудование: современная звукозаписывающая аппаратура, видеотехника. И как связующее эпох - свастика на новенькой кафедре. Этот знак считается четвертым из 65 благоприятных знаков на отпечатке ноги Будды. Новое также и помещение библиотеки. Говоря протокольным языком, обеспечение благоприятных условий для жизни и для учебы монахинь делается при непосредственном участии Чуань Чан. Она ведь еще и замдиректора богословской семинарии.

И снова книги. Буддийский канон. "Он напечатан здесь, в Фучжоу, - поясняет Чуань Чан. - У нас свой издательский отдел, и мы рас-

стр. 69

сылаем книги в другие места". И этим тоже занимается она, уже как представитель Буддийской ассоциации Китая в провинции Фуцзянь и городе Фучжоу.

- А вот эти книги, - берет она несколько штук из стопы, - можете взять. Как вещественное свидетельство посещения буддийского женского монастыря и семинарии в Фучжоу (кроме визитной карточки, врученной преподобной Чуань Чан) получаю на память популярное изложение буддийских заповедей, назидательные истории.

ХРИСТОС С АЗИАТСКИМ РАЗРЕЗОМ ГЛАЗ

За оградой - серое здание. Окна у него зарешечены, что придает постройке строгий, казенный вид. Такой может быть деловая контора или исправительное учреждение. Над воротами двуязычная надпись: иероглифами "Тянь чжу тан" и латинскими буквами "Экклезия католика" ("Католический храм").

В глубине двора белая статуя Христа. Пьедестал в окружении горшков с цветами. От фигуры Христа такое впечатление, что он словно задержал движение, выйдя навстречу входящему. Лицом Спаситель светел, следов перенесенных страданий не видно. Но если всматриваться в облик Христа, то невольно отмечаешь, что разрез глаз у него какой-то азиатский. Сознательно это сделал ваятель или нет, - кто знает? И это смешение христианских атрибутов с чисто китайским убранством в приемной настоятеля Сюй Цзыхуа: черный крест с распятым Христом, картины в традиционно китайском стиле, на левой стене в рамке иероглифы сентенции, поучающей, как чтить святые предписания. Внешний вид самого преподобного Сюй Цзыхуа никак не говорит о его сане. На нем голубоватый китель, такого же цвета брюки, на худом гладком лице очки в тонкой оправе. Дело, конечно, не в одежде и не во внешности. Не это собирает трижды в воскресный день сотни людей в церковь.

В ней светло от солнечного света. Лучи его переливаются в витраже. От их прикосновений буквально светится лак дерева. Сейчас в самом храме пустынно, малолюдно и во дворе: не настало время богослужения. А когда-то здесь с утра до вечера кипела работа: до 1985 года в церкви размещалось предприятие по производству электрических батареек.

В протестантской же семинарии города Фучжоу в этот час царило оживление. Такое, какое бывает, наверное, в любом учебном заведении во время перерыва между занятиями. В одном из залов семинаристка старательно что-то разучивала на фортепьяно. Засмущалась, когда заметила, что оказалась в центре внимания. Шумная разноголосица доносилась из помещения, на котором красовалась надпись: "Да здравствует отечество!" Это трапезничали семинаристы. Ни дать, ни взять "Восьмая" (как она называлась в мою бытность) студенческая столовая Ленинградского университета, что находилась на Васильевском острове. Молодые лица, оживленные разговоры. Разница разве что в выборе блюд.

Ну а что касается пищи духовной, то ее набор определяется характером учреждения. 60 процентов учебной программы занимают собственно религиозные дисциплины. Далее - история христианства, новейшая история Китая, китайский и английский языки.

- Сейчас, - рассказывает директор семинарии Ян Цзыци, - срок учебы - два года. Этого, конечно, мало. Скоро установим четырехлетнее обучение. Тогда уровень подготовки у наших учащихся будет, как у студентов вузов.

- Пока же, - продолжает директор, - расширяем само здание. Вернее сказать, оно растет вверх. Этим летом надстроили два этажа. Пойдемте посмотрим, а заодно и полюбуемся на Фучжоу сверху.

Со смотровой площадки, что венчает семинарию, открывается вид на реку Миньцзян, зелень деревьев и крыши домов. Из тех зданий, что ближе к семинарии, ни одно не может сравниться с ней по высоте.

На прощанье Ян Цзыци дарит "Библию" на китайском языке. Издана она в Нанкине два года назад.

стр. 70

ВДАЛИ ОТ ШУМА ГОРОДСКОГО...

Из глубин памяти возникли эти слова при виде монастыря, до которого ехать проселочной дорогой около десяти километров. Расстояние не бог весть какое, но то, что находишься вне города, ощущаешь сразу. Нет толчеи, машины не ревут. Попадаются лишь одинокие путники.

Над монастырскими строениями высится покрытая зеленью гора Сянфэн. Монастырь как бы в прикрытии и словно норовит сам себя не выпячивать. Как человек в годах, знающий себе цену: не я к вам, а вы ко мне.

И действительно, монастырь Чунфусы стар: ему более тысячи лет. А женской семинарии, что расположилась в его стенах, - каких-то 15.

Мирское и духовное тут вместе: сохнут на веревке белье и одежда, а рядом - хранилище священных книг и изваяния божеств.

Пребывание в стенах монастыря его обитательниц вовсе не означает полной изоляции от повседневной жизни страны. В коридоре висит стенгазета, посвященная очередному юбилею КНР. В одной из статей монашенка рассказывает о тех изменениях, что произошли в Фуч-жоу за последние годы. Но, как оказалось, это не для чужих глаз. И потому в читальном зале допустил оплошность. На столе лежали книги, судя по заголовкам - о заповедях поведения. Не удержавшись, взял было одну посмотреть, о чем конкретно идет речь. Сопровождавшая монахиня спокойно заметила: "Книги непосвященным брать нельзя". Извинился, сославшись на незнание. Что ж, век живи - век учись.

Здесь тоже надо учиться два года. Зачисляют в семинарию выпускниц начальных и средних школ - тех, кто решил посвятить себя буддизму. Но для этого мало просто покинуть родной дом - нужна еще рекомендация соответствующей организации Китайской буддийской ассоциации.

По словам начальницы-монахини, женщины проявляют больше решимости, нежели мужчины, держаться сделанного выбора. Они, как правило, не сходят с избранного пути - жить по буддийским заповедям. Чего нельзя сказать о монахах. Случается, они возвращаются к мирской жизни.

Но не все дождутся того времени, когда на бритой голове появятся такие отметины, как у преподобной Чуань Чан из Фахайсы. Вот на фотографии милое лицо. Рядом урна, стоят несколько цветков. Эта послушница уехала учиться в Японию. Там умерла. Прах ее здесь, в этом керамическом сосуде. И не один - таких сосудов немало расставлено на полках. По желанию родных или близких в Чунфусы можно поставить и урну с прахом мирянина.

По нескольким переходам попадаем в трапезную. На столах посуда, накрытая куском ткани. Пища монахинь проста и постна. Не чувствуется запахов разносолов и пряностей, как на улицах Фучжоу, особенно в вечернее время. А вот апельсины, что разложили хозяева в приемной для гостей, выглядят заманчиво. "Ешьте, ешьте, - угощает монахиня- хозяйка, - это экологически чистые фрукты. Их выращивают наши послушницы без химических удобрений".

Где-то раздались звуки, напоминающие уханье барабана, и приглушенное гуденье колокола. Монашенки стайкой устремились в молитвенный зал. Деревянной колотушкой монахиня бьет в деревянную подставку: звучит как барабан. Неподалеку отвечает невидимый колокол. Им дружно вторят женские голоса: "А...а...а...а". Время вечерней молитвы.

Молятся и в этом боковом приделе, где матово-молочным цветом отливает изваяние Гуаньинь. Яркий свет не задерживается на ее недвижном безжизненном теле, и такое ощущение, что за этой бесплотной оболочкой ничего нет. Так блестит снег под электрическим освещением.

Отдельно от всех остальных одна монашенка, встав на колени, бьет поклоны. Другие стоят. У той, что ближе к оконному проему, нежный изгиб шеи, тонкий профиль. Лицо ее бесстрастно. Веки опущены. Она не обращает никакого внимания на какого-то иноземца. Что он для нее?..

Когда покидаем стены храма, повторяющееся "А...а...а...а" тянется за нами, как аккомпанемент прощальным словам, которыми обменялась с нами хозяйка, молитвенно сложив ладони.

ДА МО И ВЛАДЫКА ПРЕИСПОДНЕЙ

Седьмой час утра. С балкона отеля "Дун ху" открывается вид на проснувшийся город. Особого оживления еще нет, но чувствуется, что ночное оцепенение уходит. Внимательно приглядевшись, заметил трех девушек, что проникновенно делают утреннюю гимнастику на площадке между домами. По их движениям видно, что они занимаются серьезным делом...

Часа через два мы снова в дороге, которая ползет все выше и выше. Машина натужно одолевает горную дорогу. И, предупреждая водителя встречного транспорта, который может выскочить из-за поворота, наш шофер то и дело нажимает на клаксон. Вокруг буйство растительности. Но живая природа - не полновластная царица. Теснят ее здесь вовсю. Нельзя не поразиться тому, с каким упорством, располагая самыми простыми орудиями труда, человек заставляет безжизненный камень отступать, возводя плодоносящие террасы.

Внизу остается речка Минь-цзян. Ее так сдавили пески, что русла почти не видно. Отсюда и название места - "Бай ша" ("Белые пески").

Дважды попадали в большую пробку. Поехали было в объезд, как посоветовала проходящая мимо старушка. Но и здесь затор. Причина - работы по расширению дороги. Поэтому машины идут по одной колее навстречу друг другу, и двум сразу не разъехаться. Пока пережидаем, есть время посмотреть, как производится ремонт. Все делается вручную. Никаких дорожных машин. Кирки, ломы, лопаты, дробленый камень перетаскивают в больших железных совках.

Проселок выводит нас к деревне Баосицунь. В самом ее названии - Деревня драгоценного потока - преклонение перед животворящей силой горных рек. Дальше идем пешком. Минуем сельский храм - обитель местных божеств, сооружение, возведенное в честь богини Мацзу. Открытые взору чашки и миски со снедью говорят сами за себя - здесь можно перекусить. Развешанная одежда, разложенная обувь - местный "универмаг". Идем дальше, цель нашей поездки уже близка.

стр. 71

Красная стена как бы разделяет два мира: здесь повседневная жизнь с ее житейскими заботами, а там - пекутся о душе. Разношерстные торговцы, продающие всякую всячину, от снеди до путеводителей, остаются позади, еще на подступах к кирпичной ограде монастыря Жуйфэнлиньянсы. В ней небольшой проход, за которым дорога, изгибаясь, все время идет вверх. Так незаметно, не видя цели, совершаешь восхождение. И тут, за очередным поворотом, перед тобой вздымается громада храма. К нему ведут широкие ступени. Распахнуты, вроде призывно, его врата, но сразу так порог не переступишь. Монах спрашивает входной билет. Новые веяния проникли и за монастырские стены.

В храмах, в которых мне уже довелось побывать, видеть этого святого еще не доводилось. В особом зале с надписью "Храм изначального учителя" восседает Да Мо, Бод-хидхарма ("Голубоглазый брамин"). В свете многочисленных свечей у него отливают золотом курчавая борода и усы. Бодхидхар-ма, выходец из Индии, с именем его связывают распространение учения Будды в Китае. Вниманием Да Мо не обойден: один за другим зажигают перед ним курения входящие.

Зал, где разместился Дицзан-ван, владыка преисподней, в сравнении с обителью Да Мо гораздо больше по размерам. Но все в нем просто и обыденно. Да и сам хозяин ада не бросается в глаза. За то время, что я простоял здесь, никто сюда не заходил. В центре внимания Дицзанван оказывается в последний день седьмой Луны, когда его изображение выносят для поклонения и умилостивления. Еще бы: Дицзанван волен открывать ворота чистилища и освобождать страждущие души. Но задобрить владыку ада посильным подношением можно и сейчас. В стоящий перед его изваянием ящик с прорезью опускаю несколько юаней.

А вокруг земная жизнь идет своим чередом. В просторном помещении в каменных, плоских чанах сунского периода (960- 1279) лысый монах стирает одежду. Неподалеку другой монах возится около огромного котла. "В нем можно сварить рис сразу на 1000 человек", - говорит он, предвосхищая мой вопрос насчет размеров котла.

Посреди утоптанной земли двора - словно прямоугольник дерна - зеленая поверхность пруда. Она лишь кажется недвижной. Вот красным живчиком мелькнула рыба. И только ли она здесь обитает? Под толщей воды, наверное, таится черепаха. А то и не одна. Истовые буддисты в положенный день исполняют обряд дарования жизни: на берегу пруда выпускают в небо птиц из клеток, а в водоем запускают рыб и черепах.

Птицам раздолье здесь. Со всех сторон деревья и кустарники окружают монастырь, теснятся они и во дворе. Дружным семейством держится "те шу" ("железное дерево"): одно мужское и две женские особи. Только в таком сочетании оно цветет и приносит диковинные плоды. "У нас есть притча, - замечает сопровождающая нас Шэнь Ипэн, - она гласит: когда расцветает железное дерево, немой начинает говорить". Коли цветет не часто, то и живет, наверное, долго, подумал я? " Растет более 1000 лет, - словно услышав меня, продолжала Шэнь Ипэн. - Название же получило не из-за особенностей древесины, а из-за того,

стр. 72

что растет только на богатой железом почве".

Монастырь и его окрестности с незапамятных времен привлекали внимание людей, в том числе и очень известных. Об их пребывании здесь напоминают многочисленные надписи и разные отметки на скалах. "Не хочу возвращаться домой", - начертал знаменитый сунский каллиграф Цай Сян. Где-то здесь излагал свое учение слушателям древний философ Чжу Си. Ученый Го Можо отозвался на это надписью: "Чжу Си нет, а место осталось". И, словно полемизируя с Го Можо и утверждая, что Чжу Си остался в памяти людей, кто-то вырубил нишу с изображением Чжу Си. Перед ним три чаши, одна с курениями, в другой лежат печенье и помидор.

Из этой расщелины когда-то с шумом била вода. И некий монах, не выдержав, воскликнул: "Перестань шуметь! Мешаешь мне читать молитвы". И внял, как говорит легенда, увещеванию родник, забил в другом месте, подальше от монашеского скита, и изливается теперь изо рта быка, чью голову приладили неведомые искусники.

ХОЧЕШЬ РОДИТЬ СЫНА, ПОМОЛИСЬ ЧЭНЬ ЦЗИНГУ

А эту воду, что из источника в селении Дацяочжунцунь, можно взять уже в пластиковой бутылке. Понятно, за деньги. Вода эта минеральная, обладает целебными свойствами. Но не она влечет сюда паломников, а храм "Линьшуй гун", единоличной владычицей которого является Чэнь Цзингу, божество даосского пантеона.

Подробнее о ней самой. Родилась Чэнь в 767 году в Сяду (Фучжоу). "Однажды, - гласит преданье, - она ушла в горы Люйшань постигать тайны мастерства даосов. И в этом довольно преуспела: в возрасте 24 лет могла повелевать ветрами и дождями, карать зло и помогать бедным. Она погибла в Линьшуе, сражаясь со злыми силами. После смерти стала богиней "Помогающей рождению, защищающей беременных, поддерживающей народ". Местные жители построили в 792 году храм в ее честь. За образец было взято дворцовое строение государей династии Тан (618-907). На протяжении веков он неоднократно перестраивался и расширялся. Один из китайских государей пожаловал ему название "Линьшуй гун", о чем свидетельствует мемориальная доска у входа в храм.

При осмотре многочисленных помещений храма кажется, что попал в женское царство, - столько здесь изваяний Чэнь Цзингу, в том числе со своей матерью - госпожой Гэ, с сестрами. В одном из залов - 36 женщин. И каждая из них или уже с ребенком, или же готовится стать матерью, судя по внешнему виду. Словом, женское, жизнедаю-щее начало - вот что олицетворяет собой Чэнь Цзингу и ее обитель. И сама Чэнь Цзингу выступает в ипостаси местной "Сунцзы няннян" ("Богини - подательницы сыновей"). Ей молятся женщины в надежде родить сына.

Память о Чэнь Цзингу не только в стенах храма, но и за его пределами. Над ручьем поднялся "Мост тысячи цветов". Отсюда, как гласит легенда, богиня Чэнь Цзингу ниспосылала души в плоть будущих младенцев. А вот от этого моста остались лишь руины. Но в памяти живет как место, где Чэнь Цзингу прихорашивалась, а божественная дева Линь Цзюнян обворожила черта Чжан Гэна. Над входом в приземистое строение без окон надпись: "Дворец, которому благоволит Небо". Это то, что сохранилось от дома Лю Цзи, мужа Чэнь Цзингу. Колышется серо-зеленая вода в "Омуте госпожи". Купалась будто бы здесь Чэнь Цзингу. А вот ничем на вид не приметная впадина в земле. Это, как утверждают, след ноги Чэнь Цзингу. Здесь она сражалась с духом Белой Змеи.

Богиня Чэнь Цзингу и поныне в чести не только у местных жителей, но и у зарубежных китайцев. Служитель показал мне пачку писем с иностранными адресами, присланными в храм "Линьшуй гун". Поступают в монастырь и деньги. Хуацяо из Сингапура недавно сделали пожертвование - об этом повествует бетонная доска в духе традиционной "бэй" (стелы).

Достигнув высшей точки своего подъема, солнце неспешно поползло вниз, чтобы передохнуть где-то за горными вершинами. И словно в едином порыве с ходом дневного светила наша машина неслась под уклон, прервав свой бег у стен монастыря Сюефэншэнсы. Мы спешим, чтобы засветло осмотреть его. Два огромных дерева встретили у монастырских ворот. Свыше 1000 лет стоят они здесь, эти вечнозеленые гиганты. И тоже не меняет цвета "Та линь" ("Лес ступ"), что поднялся на окраине монастырской территории. Каменные сооружения отмечают места, где покоятся останки усопших монахов. А те, что во плоти, сейчас мотыжат землю, считай, напротив "Леса ступ" - живым надо кормиться.

В монастырской столовой за плату нам дали поесть. Нехитрая снедь: овощи, лапша с грибами. Но вполне хватило, чтобы встать из-за стола с чувством сытости. И вспомнились монахи, что работали неподалеку на земле. Впечатления изможденных они не производили.

Правило "кто не работает, тот не ест" сейчас определяет уклад монашеской жизни. И свидетельство тому - не только грядки в монастырском дворе. В одном помещении теперь нечто вроде аптеки. Выставлены разные склянки и баночки со снадобьями. Их можно купить. А рядом мастерская: там пилят, клеят, красят какие-то поделки...

Увозила меня в аэропорт Фуч-жоу машина, в кабине которой была знакомая дощечка "Нань у Амитофу".

Буддийские священнослужители и верующие буддисты в течение всего дня как можно чаще упоминают имя Амитофу. Никого не удивят такие фразы: "Доброе утро, Амитофу!", "Возможно будет дождь, Амитофу!", "Я ем рис, Амитофу", "У меня сильно болит голова, Амитофу" и другие. Они убеждены, что, произнося много раз это имя, человек может попасть в рай, приобрести сверхъестественную силу. Поднимаясь по трапу в самолет, я тоже произнес: "До свиданья, Амитофу!", "Нань у Амитофу!"

1. "Нань у Амитофу" можно перевести как "Услышь нас, о Амида Будда". Слово "Амитофу" означает "бесконечный свет". Это божество - символ райского счастья, лучший защитник от всякой нечисти.

2. Дянь - основной зал.

3. Согласно буддийским канонам. Вселенная состоит из огромного количества миров. Над миром, в котором живут люди, есть три высших рая: их двери открыты для буддистов после смерти и ухода с земли. Этими раями управляют три могущественных будды: Шакьямуни, Яо Ши и Амитофу.

Постоянный адрес данной публикации: