П. В. ВОЛОГОДСКИЙ. Во власти и в изгнании. Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918-1925 гг.). Сост., предисл. и коммент. Д. Г. Вульфа, Н. С. Ларькова, С. М. Ляндреса. Рязань. 2008. 619 с., ил., карта.

В России впервые полностью изданы дневники видного общественно-политического деятеля первой четверти XX в. П. В. Вологодского (1863 - 1925)¹. Присяжный поверенный, известный в свое время адвокат Вологодский-"одна из центральных фигур Белой Сибири на протяжении практически всего полуторагодичного периода ее существования" (с. 8). К 1917 году за плечами Вологодского было 25 лет успешной адвокатской практики, в течение 15 лет он являлся гласным городской думы и председателем многочисленных городских обществ в Томске, участвовал в организации "Банкетной кампании", был избран во II Государственную думу. Известность ему принесли уголовные процессы 1905 г. в Томске, где он выступал в качестве защитника участников революционных событий и общественного обвинителя по делу о черносотенных погромах. Вместе с Н. М. Ядринцевым и Г. Н. Потаниным Вологодский являлся одним из виднейших деятелей сибирского областничества, сооснователем Сибирского областного союза. В апогее политической карьеры он возглавлял три омских правительства времен гражданской войны - Временное Сибирское, Временное всероссийское, образованное "Всероссийской директорией", и Временное российское правительство, созданное Колчаком после переворота 18 ноября 1918 г. и установления военной диктатуры. Он стал фигурой, устраивавшей на посту премьера различные политические силы и группировки, от эсеров до офицеров-монархистов. Возглавляя "всероссийские" правительства, Вологодский, по сути, оставался обычным адвокатом, знавшим "правила" и номера всех приказов (с. 141), но не обладавшим опытом и навыками практической политической работы, не имевшим собственного веса, и зачастую - возможности самостоятельно влиять на события. Расширяя тезис авторов вступительной статьи, можно утверждать, что вклад Вологодского не только во внешнюю политику Омского правительства, но и в политику в целом "ограничивался самим его присутствием в правительстве" (с. 36).

Образованный, наблюдательный летописец, он начал вести свой дневник за два дня до того, как вступил в должность министра Сибирского правительства, в мае 1918 г., осознав, что "российская революция, по-видимому, переживает новый фазис своего бытия, быть может более сложный и бурный, чем было до сих пор" и что впереди "большие события" (с. 56).

Автор изначально относился к своим записям как к будущему историческому источнику, а также как к материалу для мемуаров и стремился к подчеркнуто бесстрастному изложению фактов. Это делает их довольно оригинальным явлением среди подобных источников.

Во вступительной статье составители, естественным образом преувеличивая значение не

только своего героя, но и его сочинения, делают особый упор на дневниковый характер издаваемого источника (с. 7 - 8). На самом деле "Во власти и в изгнании" - не только дневник, но и записи в форме дневника. В основе, безусловно, классический, довольно развернутый и регулярный (хотя иногда с пропусками в несколько дней и даже недель) дневник; однако иногда Вологодский делал записи и постфактум, порой спустя месяц и более. Вносилась в текст и позднейшая правка: в 1924 г. Вологодский готовил фрагменты дневника для издания в берлинском "Архиве русской революции" и заново переписал дневник практически за весь наиболее интересный период его ведения - с самого начала и до 20 октября 1919 г., то есть почти до того момента, как Колчак отправил своего премьера в отставку. Автор вносил в текст не только уточнения и исправления, но и смысловые изменения. Все это само по себе, разумеется, не умаляет ценности источника, но в любом случае перед нами не вполне "синхронный документ", вопреки утверждениям издателей (с. 7).

Дневник естественно распадается на две близкие по объему части: до конца 1919 г., когда Вологодский был "во власти", и после - в период эмигрантской частной жизни в Харбине. Выделяются три важнейших сюжета: функционирование аппарата омских правительств и политическая борьба внутри и вокруг Совета министров в 1918 - 1919 гг.; история "восточной" русской эмиграции; роль сибирского областничества в попытках восстановления единого российского государства на антибольшевистских началах.

Рассказ Вологодского о собственной деятельности на посту премьера и о Совете министров сосредоточен на повседневной, а не на политической стороне событий. Подробно описано восстановление отмененных большевиками судебных и административных институтов, перечислены персональные назначения, даты, повестки и дебаты на различных съездах и совещаниях; освещены внутриправительственные и закулисные интриги. Даже касаясь кардинальных политических вопросов - отношений с союзниками, проблемы установления единой власти в Сибири и на Дальнем Востоке, организации совместной борьбы с большевиками, Вологодский ограничивается перечислением имен, пересказом чужих сообщений и докладов, слухов, погружаясь в детали и не отвлекаясь на анализ событий.

Во вступительной статье подчеркнута "особая ценность" той части дневника, которая посвящена "восточной", главным образом сибирской, ветви русской эмиграции. В записях Вологодского можно найти "во многих отношениях уникальные" (с. 8) сведения о первых годах жизни русских беженцев в Китае, о процессе перехода КВЖД в совместное советско-китайское управление и начале дерусификации Северной Маньчжурии, которые, вероятно, действительно окажутся полезными для соответствующих будущих исследований, другое дело, что даже историк повседневности сможет найти в описаниях Вологодского лишь немногие бытовые детали. И только тема политического противостояния вокруг КВЖД и борьбы различных сил, включая внутрикитайские группировки, до сих пор практически не привлекавшая внимания историков, описана в мельчайших подробностях, хотя в первую очередь - сквозь призму собственных служебных и жизненных проблем (в те годы Русская Маньчжурия лишилась экстерриториальности, русские потеряли все традиционные права и привилегии, в 1925 г. эмигранты, и в их числе Вологодский, не принявшие советское или китайское гражданство, были уволены со службы на КВЖД).

Дневник может быть интересен для историка русской политической мысли, изучающего областничество раннего послереволюционного периода. Вологодский не ставил перед собой задачу описать эволюцию сибирского областничества как идейного и политического движения, его роль в строительстве новой, демократической, государственности в Сибири в 1918 - 1920 годах. Однако кое-какие сведения, пусть и неэксплицитно, из текста можно почерпнуть, и в этом едва ли не основная ценность публикуемого источника. Из отдельных, скорее, редких замечаний, чаще - из эмоциональной окраски текста вырисовывается и то, какие задачи ставил перед собой Вологодский на посту премьера. "Прежде всего" это "очистка всей Сибирской территории от большевиков", как конечная цель - "восстановление Великой Российской Державы" (с. 68). Борьба за признание Омского правительства единственной законной властью в Сибири и на Дальнем Востоке, задача превращения Сибирского правительства во Всероссийское диктовали Вологодскому и его единомышленникам отказ от радикальных областнических требований вроде создания независимых Сибирских Соединенных Штатов. В их среде обсуждал-

ся вопрос, "как отнестись все-таки к правительствам, создавшимся во Владивостоке - к Сибирскому и Хорвата. Решено было единогласно в целом не признавать ни того, ни другого, и если они откажутся от подчинения нашему правительству, то принять самые решительные [меры] вплоть до ареста их состава" (с. 87). Дневник Вологодского свидетельствует, что сепаратизм не был присущ либеральной сибирской общественности в 1920-е годы, в том числе министрам его правительства; стремление обособиться или отделиться от европейской России разделяла лишь часть левой, лево-радикальной сибирской интеллигенции.

Наиболее интересная часть дневника, написанная Вологодским "во власти", убеждает, что влияние и премьер-министра, и всего его правительства на реальную политику было минимальным. Ни Вологодский, ни Совет министров не имели никакого отношения к военным действиям против большевиков, зачастую довольствуясь слухами о происходящем не только на западе, но и на собственной территории. Правительство лишь в некоторой степени контролировало поставки от союзников; его власть фактически распространялась только на отдельные города и совсем не охватывала деревню. После установления диктатуры Колчака вся власть окончательно перешла к военным; тем не менее формально работа правительства продолжалась практически без изменений, отчеты премьера о заседаниях, докладах и торжественных обедах часто представляются вовсе не соответствующими неустойчивому положению временного правительства в разгар гражданской войны. Колчак на заседаниях правительства почти никогда не присутствовал, ему даже не докладывали о принимаемых решениях - ими верховный правитель обычно не интересовался. Уже само его вступление в должность началось с фарса: "Когда перешли к вопросу о том, кого же избрать диктатором, то решили дать ему название "Верховного Правителя"... Была произведена баллотировка закрытыми записками... записки были поданы за А. В. Колчака" (с. 119). И в дальнейшем Колчак, которого в ходе переворота спешно произвели в адмиралы, не придавал значения своему правительству и его резолюциям, порой прямо диктуя премьер-министру те или иные действия (с. 170), порой едва снисходя до встречи с членами правительства ("адмирал передал все-же... что он готов... с ограниченной группой министров переговорить" - с. 171).

Дневник Вологодского не дает ничего нового для освещения боевых действий, причин прихода Колчака к власти; степень информированности автора в военных делах, как и большинстве прочих, невелика. Лично Колчака он знал очень мало и почти не общался с ним. Дневник не заставляет по-новому взглянуть и на такие события, как падение колчаковского режима, роль в них союзников или чехословацкого корпуса, на эмиграцию значительной части либеральной общественности.

Сибирь не знала крепостного права, но своей политикой Колчак сумел настроить против себя самые широкие слои сибирского населения, включая сравнительно зажиточное крестьянство, не склонное поддерживать большевистский аграрный радикализм. Вологодский это понимал, неоднократно открыто об этом говорил и писал в своем дневнике. Реквизиции и поборы, принудительные мобилизации в армию и т.п. - "все несчастья белого движения" глава гражданского правительства видит в "авантюризме военных властей" (с. 440 - 441); по его словам, "система управления была построена на реквизициях, арестах, порках без разбора, расправах без суда" (с. 221). И как общий вывод - "наше правительство вовсе не имеет друзей, большинство учреждений, общественных организаций, партийных группировок настроены к правительству если не враждебно, то по меньшей мере оппозиционно. В особенности все возмущены произволом и своеволием военных властей и слабостью власти правительства перед их притязаниями и действиями. Однако ни одна из организаций, ни одна из партийных группировок ничего не представляет положительного, к творчеству никто не способен. Наиболее сильными по своей организованности и влиятельности являются все-таки большевики" (с. 215). Признание, звучащее с особой силой из уст "всероссийского" премьер-министра, формального главы антибольшевистской государственности, однако вполне вписывающееся в общеизвестную историографическую картину.

Слабость премьера Вологодского была не только его личной как политика, но и слабостью сибирского областничества. Сама программная установка областников противоречила их стремлению решать общероссийские задачи. Областничество помогло Вологодскому выйти на авансцену политической жизни, но реального значения в ней не имело.

Антибольшевизм Вологодского - не политический, а, скорее, практический, связанный с

конкретными претензиями: он пишет о необходимости "восстановления учреждений, упраздненных большевиками" (с. 58), о "разграблении большевиками государственной казны" (с. 59), о "разрушениях, которые произвели большевики в области бытовой и хозяйственной жизни страны" (с. 61), о том, что "население, в том числе рабочие и крестьяне, крайне тяжело пережили период властвования большевиков-коммунаров" (с. 221) и т.д. Однако идеологическая платформа большевизма, по-видимому, не интересует автора дневника, равно как чужды ему и личные политические искания. Из записей Вологодского трудно понять, во имя чего сражаются белые армии. Власть как источник любого рода возможностей, влияния, благополучия, его, видимо, не интересовала; он вел скромный образ жизни, много и напряженно работал, часто в ущерб здоровью. Постом премьера не дорожил, если не тяготился им; неоднократно размышлял об уходе, писал прошения об отставке.

Вторая часть дневника дополнительно раскрывает масштаб фигуры Вологодского как политика. В очередной период борьбы за власть в верхах колчаковского правительства он легко уступил пост премьера В. Н. Пепеляеву, которого еще за полгода до этого считал "фигурой неприемлемой" даже на посту министра (с. 163). Рассказывая о жизни в Харбине, попытках частной адвокатской практики и перипетиях своей работы на КВЖД, Вологодский детально выписывает множество подробностей, в меньшей степени останавливаясь на бытовых реалиях (переживания по поводу своих вещей, библиотеки, заработка или его отсутствия), в большей - на взаимоотношениях различных, в основном, малоизвестных персонажей, и крайне мало - на событиях политических.

В эмиграции он не играл никакой политической роли - об этом свидетельствуют все его записи. О его премьерстве вспоминают лишь изредка, случайно, и в основном иностранцы: характерен эпизод, когда некий китайский генерал, услышав его фамилию, с трудом припомнил, что "в правительстве Колчака был какой-то министр Вологодский" (с. 339). Подавляющая масса записей посвящена борьбе за существование, поиску заработка, интригам коллег и начальства на КВЖД (в основном китайцев). Редкие записи политического характера типичны для слабо информированных эмигрантов, живущих слухами и надеждами; он пытается разобраться во внутрикитайской борьбе за власть и во взаимоотношениях центрального китайского правительства, автономных маньчжурских властей и большевиков - в основном оценивая свои шансы удержаться на службе КВЖД. Читая исторические исследования, мемуары своих бывших коллег или соперников, Вологодский обычно мягко с ними полемизирует, иногда размышляет о России, сохраняя при этом, вероятно, выработанный в годы премьерства взгляд "сверху"; судьбы сибирских избирателей и сподвижников его не интересуют.

Общую оценку и записей, и их автора можно предоставить самому Вологодскому. В ней отразилась его интеллигентская скромность и склонность к максимально объективной манере изложения: "Я действительно на пост председателя Совета министров попал сильно постаревшим, с ослабленной волей, которой я никогда не был силен, и с такими же умственными силами" (с. 440); "Я перечитал свой дневник. Нашел, что он не блещет особенным интересом. События, прошедшие перед моими глазами, не подвергались глубокому анализу, на многих событиях я не останавливал своего внимания, хотя они заслуживали большого внимания. Нет ни интересных характеристик, ни проникновенности событий. Но все же мои летописные записи дают некоторый материал для исторического освещения и анализа явлений общественной и политической жизни страны" (с. 450).

Незадолго до смерти Вологодского дневник был частично опубликован в Харбине². В последние годы было предпринято еще несколько изданий³. Во всех этих случаях речь идет о публикациях в большей или меньшей степени фрагментарных. В 2002 г. дневник был впервые издан полностью - в США, на русском языке (за исключением вступительной статьи), двумя авторами из трех, участвовавших в подготовке рецензируемой книги⁴. Рецензируемое издание выгодно отличается от предшествующих, имевших невысокий археографический уровень и, соответственно, оцениваемых как осуществленные "вопреки элементарным правилам научной публикации документов" (с. 50). По сравнению с полным американским изданием, в данной книге устранено множество опечаток, дополнены комментарии и т.д. Вступительная статья впервые столь обстоятельно характеризует Вологодского и его дневник; подробный именной указатель, по сути, приближается к биографическому справочнику. Проделана огромная работа по сбору и систематизации данных, о многих лицах приводятся уникальные данные, особенно это

касается малоизвестных деятелей местного масштаба. Книга снабжена обширными комментариями, указателем географических названий, списком источников и литературы, картой, фотографиями. Составители издания прокомментировали немалое количество замеченных у автора неточностей, а также упоминаемых в тексте событий, адресов и т.д.

Из спорных моментов настоящего издания можно отметить стремление авторов буквально следовать за оригиналом рукописи, включая отклонения от современных норм правописания; выделение позднейших авторских исправлений и дополнений разным шрифтом и т.п. без нужды загромождет текст и порой затрудняет восприятие. В ряде фрагментов остается неясным вопрос, на какой вариант текста ориентировались авторы публикации. Существует автограф из семи тетрадей, хранящийся в архиве Гуверовского института войны, революции и мира; переписанный автором позже "Дневник за 1918 г.", ныне находящийся в личном архиве З. П. Поповой, дочери Вологодского; и хранящийся в ГАРФ машинописный фрагмент дневника, специально подготовленный Вологодским для издания в "Архиве русской революции". Во вступительной статье указано, без более подробных объяснений, что записи за 1918 - 1919 гг. только в рукописи редактировались трижды. В ряде случаев критика авторами своих предшественников-публикаторов, археографическая характеристика всех вариантов дневника и проблема изъятых или исправленных позднее самим автором фрагментов изложены неясно⁵. Тем не менее очевидно, что с каждым новым изданием научный уровень публикации возрастает.

В целом дневник премьер-министра сибирских правительств дополняет все еще мало изученный взгляд на события со стороны "белых". В современной России наблюдается мифологизация белого движения, в частности фигуры Колчака. На страницах дневника Вологодского раскрывается реальная картина событий, наполненная не столько великими деяниями, сколько ежедневной рутиной, заботой не об идеалах, но о деньгах, крупными, но и мелочными интригами, антагонизмом гражданских и военных властей и т.д. Уровень информированности автора, степень его способности выйти за рамки кругозора провинциального адвоката вынуждают считать дневник не самым значимым источником. Но его достоверность, добросовестность автора, напротив, заставляют отнестись к дневнику Вологодского с вниманием и интересом.

Примечания

1. Книга выпущена как 9-й том серии "Новейшая российская история: исследования и документы", издаваемой совместно специалистами США, Германии и России.

2. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Из хроники антибольшевистского движения в Сибири. Харбин. 1924.

3. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Дневник. В кн.: Россия антибольшевистская. М. 1995; Дневник Петра Васильевича Вологодского. В кн.: За спиной Колчака. Документы и материалы. М. 2005; имеются также журнальные публикации.

4. Хроника гражданской войны в Сибири и изгнания в Китае: Дневники Петра Васильевича Вологодского, 1918 - 1925. Подготовка текста, вступительная статья и примечания Семена Ляндреса и Дитмара Вульфа. A chronicle of the Civil war in Siberia and exile in China. The diaries of Petr Vasil'evich Vologodskii, 1918 - 1925. Vol. 1 - 2. Stanford, Ca., 2002.

5. Археографическую критику издания см.: Отечественные архивы, 2008, N 1 (рец. В. М. Рынкова).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - К. Н. ЦИМБАЕВ:

Комментарии: