Детальный анализ эпиграфических памятников Юго-Востока Татарстана, до сих пор малоизученого как в историческом, так и в культурологическом плане, дает возможность проследить ступени этнической истории, эволюцию культурных напластований в этом полиэтничном регионе, в котором в течение многих веков шли сложные миграционные процессы. Эти камни сохраняют отголоски культуры народов, находившихся в XV-XVII вв. в сфере влияния Ногайской орды, позволяют проследить преемственность традиций от периода владычества Золотой орды, от культуры Тюркского каганата. Эпитафии на надгробиях - существуют в единственном экземпляре и представляют собой несомненную научную ценность в первую очередь своей достоверностью, поэтому их значение неоценимо при изучении истории региона, отдельных поселений и для выяснения роли конкретных личностей в развитии этой части территории Татарстана.

Юго-Восток Татарстана, граничащий по реке Ик с территорией Башкортостана, представляет собой часть Восточного Закамья. Этот удаленный от центра и столицы республики край до сих пор малоизучен как в историческом, так и в культурном плане. Его памятники стали привлекать пристальное внимание ученых Татарстана с середины XX в. Впервые эпиграфические памятники XIV в. обнаружил здесь Г. В. Юсупов в 1966 г. В 1974 г. часть территории была обследована доктором филологических наук М. И. Ахметзяновым, продолжавшим свои исследования до 1980 г. За это время были обнаружены и прочитаны сотни надписей на надгробных камнях, изучены родословные населения Приикского бассейна. Результаты научно-исследовательской работы этого ученого нашли отражение в книгах, монографиях, статьях. В одной из них [Ахметзянов, 2000, с. 2] приводятся описания памятников XIV в., с которых начинается эпиграфическая культура края. Но из-за сложившейся исторической ситуации этот вид творчества татарского народа предается забвению. Обновление татарской эпиграфической культуры начинается с последней четверти XVIII в. Подчеркивая уникальность региона, он отмечает, что даже на все районы Заказанья сохранился лишь один надмогильный памятник, относящийся к XVIII в.

Когда в 1990-х гг. в связи с переменами в политической системе, появлением новых социокультурных ориентиров возрос интерес к культурному наследию прошлого, в Татарстане начала создаваться сеть краеведческих музеев, развернувших научно-исследовательскую работу по изучению истории и культуры народов региона. В столице нефтяного края - городе Альметьевске на базе нефтегазодобывающего управления были организованы фонд и научно-творческая группа для создания фундаментального труда по истории под названием "Альметьевская энциклопедия". К этой работе был привлечен и М. И. Ахметзянов. По заданию научно-творческой группы в 1997 г. он изучил эпиграфические памятники Альметьевского района и опубликовал результаты ис-

стр. 107

следования в книге "Эпиграфика Альметьевского региона". В 2000 г. по приглашению Азнакаевского краеведческого музея он вместе с автором обследовал ранее изученные в 1970 - 1980-х гг. кладбища с интересным фактографическим материалом. В результате надгробия с надписями были сфотографированы, надписи на основе арабской графики были расшифрованы и переведены на современный татарский язык. Итогом этих исследований явилась книга "Летопись одного знатного рода". Позже с включением части обследованного нами материала увидела свет книга "Ногайская орда", где путем научного анализа текстов найденных родословий, надписей на надгробиях М. И. Ахметзянов доказывает, что на части территории региона, находившейся в XV-XVII вв. в сфере влияния Ногайской орды, сохранились остатки культуры народов этого союза.

В этнокультурном плане состав населения Юго-Востока в различные эпохи не был постоянным. По археологическим данным [Казаков, 2000, с. 43], здесь до позднего средневековья прослеживаются миграционные процессы. Южные степные районы, составляющие часть региона, чаще осваивали тюркоязычные кочевники из Ногайской орды. Их приток усилился после монгольского нашествия, когда край вошел в состав Золотой Орды. Такие выводы подтверждаются результатами исследования обнаруженного в 1974 г. курганного могильника у села Байряка Тамак Ютазинского района, где "был заложен раскоп и собраны вещи из разрушенных погребений... Подобные изделия имеют многочисленные аналоги в курганных погребениях поздних тюркоязычных кочевников. Памятник датируется XIII-XIV веком" [Казаков, 1978, с. 93 - 94]. Особенности курганных захоронений и их инвентарь позволяют сделать заключение, что духовная культура кипчаков, оставивших этот памятник, зиждилась на языческих верованиях. "Известная веротерпимость булгар способствовала сохранению языческой религии в этом районе", - так объясняет Е. П. Казаков сохранение до периода позднего средневековья язычества в крае.

О том, что в духовной культуре края существует преемственность традиций от культуры Тюркского каганата, говорят обнаруженные здесь каменные изваяния. "С художественными традициями кочевых племен Тюркского каганата связано сооружение каменных изваяний - так называемых балбалов, или "каменных баб"" [Червонная, 1987, с. 49]. Обнаруженный в 1994 г. Е. П. Казаковым возле села Нижнее Абдулово каменный "балбал" свидетельствует о том, что Юго-Восток между VI-VIII вв. находился под протекторатом Тюркского каганата. М. И. Ахметзянов считает эту находку ценным культурно-историческим открытием, свидетельствующим, что в культуре региона сохранены реликты традиций древних тюркских народов. Изваяние представляет собой примитивное изображение человека с очертаниями туловища и головы. Высеченная из цельного куска доломита, сейчас эта скульптура находится в горизонтальном положении, но, по рассказам жителей села, раньше она стояла, обращенная лицом к востоку. Еще одна особенность - на грудной части изваяния стоит знак тамги [Ахметзянов, 1999, с. 314].

Есть сведения о том, что до 1940-х гг. неподалеку от места кипчакского могильника, описанного выше, на развилке дорог на месте святилища стояло Староуруссинское каменное изваяние, представлявшее собой фигуру беременной женщины с чашей на уровне пупка. Это изваяние, не сохранившееся до наших дней, было неоднократно описано местными краеведами и учеными. В 1999 г. автором данной статьи был проведен устный опрос жителей близлежащих сел, видевших и запомнивших эту статую. По свидетельствам очевидцев, статуя стояла на пути следования из райцентра в окрестные села. Проходя мимо нее, все путники, особенно женщины, останавливались, как у некоего священного места. Эта статуя и была в некотором роде вехой на перепутье. По рассказам пожилых людей, она придавала женщинам силу, после встречи с ней у людей прибавлялось сил, путь казался короче. Хотя изваяния нет уже более полувека (кто-то

стр. 108

разбил его в послевоенные годы), молва о нем жива, старики рассказывают о нем следующему поколению. Годы борьбы с религиозными предрассудками не смогли окончательно искоренить отношение народа к этому древнему памятнику. Люди видели в нем изображение древнего женского божества, выказывали ему уважение, брали от него положительный заряд энергии.

Скульптурные изваяния, сохранившиеся на Юго-Востоке Татарстана до наших дней, свидетельствуют, что здесь в течение длительного периода истории духовная культура населения была неоднородна - сохранялись реликты языческих культов, вера в Тенгри, проповедовался ислам. Большая роль в интерпретации этнокультурных явлений на территории этого своеобразного, многокомпонентного региона должна быть отведена письменным первоисточникам, к которым, в частности, относятся надгробные надписи.

Эпитафии, сохраняя письменность и язык того народа, который их оставил, не просто перечисляют биографические данные человека, раскрывают его мировоззрение, возвеличивают его земные деяния. Они в первую очередь представляют собой четко датированный исторический источник. По ним можно черпать сведения о духовной культуре народа в прошлом, в частности о мифологических представлениях или религии, мировоззрении общества в тот или иной период времени.

Самым интересным в эпиграфическом плане является место старого селения Урсай "Иски йорт", связанное с древним некрополем, расположенным на противоположном берегу Ика в преддверии Уральских гор. М. И. Ахметзянов связывает происхождение кладбища с кочевыми татарскими племенами, переселившимися сюда из Крыма. В пользу этой версии говорит и название самой высокой местной горы - Чатыртау, данное ими, вероятно, по аналогии с горой Чатырдаг в Крыму.

На этом Староурсаевском некрополе находятся самые древние могильные камни региона. Об их древности можно судить и по внешнему виду: они плохо обработаны, некоторые по своему облику напоминают "балбалы", надписи на основе арабской графики нечеткие, во многих местах стерты, даты не всегда можно полностью разобрать. Все это нисколько не умаляет их значения для науки, поэтому крайне важно сохранить этот ценный материал.

Текст одной из надписей в чтении М. И. Ахметзянова звучит так: "Именем Бога милостивого, милосердного. Каждая душа вкусит смерть. После вы вернетесь к нам. Гали ходжи сына Карсака казыя... надмогильный знак (билге). Да будет милость Бога... щедрою". Первые три строки - коранические изречения на арабском языке, а дальше идет текст на татарском. Здесь встречаются как тюркское (Карсак), так и мусульманское (Гали) имена, социальные термины "ходжа", "казый" использованы как титулы "феодал", "судья" [Ахметзянов, 2000, с. 2].

Д. К. Валеева высказывает мысль о философском и литературном характере такого содержания надписей: "Ведь в них - не только имя усопшего и дата его ухода из жизни, но и торжественные, возвышенные строки из Корана о вечности Аллаха, о его великой милости, о бренности жизни. А часто встречающееся изречение: "Смерть - дверь, и все люди войдут в нее" как бы примиряет всех с неизбежным, призывает не отчаиваться и не сокрушаться безутешно, ибо жизнь и смерть - это две стороны одного явления, они постоянно перетекают одна в другую, и потому оставшиеся на земле должны приглушить страдания в своих сердцах. В этих немногословных эпитафиях - столько мудрой, спокойной философии, а, с другой стороны, это уже элемент поэзии, литературы, и от этих текстов не длинна нить до истинных литературных произведений средневекового Востока" [Валеева, 1998, с. 94].

Следующее надгробие особенно интересно своим орнаментальным оформлением, несущим не только эстетическую, но и философскую нагрузку. Бордюр надмогильного камня украшают зигзагообразная и две прямые линии, которые, соединяясь между

стр. 109

собой, образуют треугольники с точками внутри. А верхняя часть надгробия представляет собой трехчастную композицию. На центральном двойном круге - надпись. Между кругами проходит ломаная зигзагообразная линия. Круги, в свою очередь, разделены пополам. Верхняя часть представляет собой орнамент в виде "полусолнца", а нижняя - надпись арабской вязью. По предположению Ф. Х. Валеева, "три розетки символизировали три мира - небесный, земной и подземный, где пребывает душа покойника" [Валеев, 1975, с. 175]. В орнаментах, представляющих трехчастное строение мира, отражена духовная культура народа в XIV в.

Орнамент "полусолнца" на этом надгробии восходит к древним языческим традициям. Это обозначение является "одним из наиболее распространенных у целого ряда древних и почти современных народов символов" [Грач, 1980, с. 62]. Религиозная идеология, связанная с культом солнца, была широко распространена у древних кочевников Великого пояса степей. Язычество древних тюрков было монотеистическим, поэтому в науке его рассматривают как самостоятельную религию - тенгрианство. Ее адепты, обожествляя небо и все, что на нем находится, рассматривали его как духовное начало - Тенгри. А солнце было атрибутом Тенгри.

Поэтому неудивительно, что надгробные камни украшались в основном солярным орнаментом. Это - восьми- и шестилепестковые розетки, вписанные в круг, или более реальное изображение - солнце с расходящимися лучами [Валеев, 1975, с. 48]. Г. В. Юсупов наличие на надгробиях розеток с изображением "солнца" объясняет "преломлением древнейшей идеологии в искусстве земледельческих народов", к которым относились и булгары - народ "достаточно старой земледельческой культуры" [Юсупов, 1960, с. 63]. По-разному трактуют ученые сюжеты розетки - "солнца", "полусолнца". Но нам важно другое. Сохранение данного орнамента позволяет сделать вывод о том, что татарское население Булгарского улуса, хотя в XIV в. и было уже мусульманизировано, до конца еще не освободилось от воззрений, связанных с культом солнца.

В любых земледельческих культурах с понятием "солнце" связывается нечто особо ценное, высокое, от чего зависит урожай и в конечном счете сама жизнь. Д. К. Валеева достаточно точно раскрыла смысл этого знака для населения Булгарского улуса: "Для нас - это знак света, чистоты, вечности. Возможно, в булгарском, золотоордынском искусстве изображения солнца или цветка были символами очищения душ после смерти и устремления их к вечности и свету рая. И для нас важно, что стремление к красоте, к искусству не оставляло булгар, даже когда они украшали последнее пристанище человека, и кем бы он ни был в жизни - в смерти он как бы очищался от всех грехов, был прощен, становился достойным света солнца и чистоты цветка..." [Валеева, 1998, с. 93].

Треугольный орнамент, образованный зигзагообразными линиями, на данных камнях не случаен. Он выражает религиозную форму общественного сознания того времени. Как отмечает Д. К. Валеева, "абстрактное мышление привело искусство ислама к созданию пышных причудливых орнаментов и арабесок, которые меняющимся многократным повторением отдельных элементов и форм как бы подтверждали теорию мусульманских богословов о том, что формы эти непостоянны, но непрестанно воссоздаются Богом". Стало быть, высекая на камне зигзаги, повторы элементов, мастер выражал важнейший смысл бытия - бесконечность времени. Своим искусством он напоминал человеку, что в загробном мире он канет в вечность, "когда дух его станет настолько совершенен, что удостоится чести приблизиться к Аллаху" [Валеева, 1995, с. 196]. Все три розетки заполнены полустертыми изречениями из Корана.

Наиболее существенным компонентом культуры считается письменность. Наряду с арабской вязью на надгробных камнях запечатлены знаки тамги. "Облик тамг, несомненно, является одним из показателей того или иного культурного круга, в который входило или с которым активно общалось оставившее эти тамги население" [Кызласов, 1994, с. 38]. Как известно, древние тюрки владели рунической письменностью.

стр. 110

С принятием ислама она постепенно вытесняется письмом на основе арабской графики. Но население региона в XIV в. было не только булгарским, но и частью многоплеменного кипчакского мира. Именно "ногайская эпиграфика имела свой особенный, древний и дальний, но, несомненно, прослеживаемый источник - рунические письмена на стелах, имевших широкое распространение на территории Тюркского каганата" [Керейтов, 2002 - 2003, с. 183].

Староурсаевский некрополь - не единственное место в юго-восточном регионе, где сохранились надмогильные камни XIV в. И исторический некрополь "Кладбище святых" у села Нижнее Абдулово М. И. Ахметзянов относит к золотоордынскому периоду [Ахметзянов, 2000, с. 10]. Камни плохой сохранности, на двух из них смутно выделяются неразборчивые следы арабской вязи и знаки тамги. Данные надмогильные камни до 1994 г. не были обнаружены учеными, поэтому надписи на них, как ни прискорбно, оказались не подлежащими восстановлению. Это лишний раз напоминает, как важно своевременно выявлять и изучать эти памятники, чтобы закодированная на них информация не оказалась для нас утраченной.

На старинном кладбище села Асей в 2000 г. во время экспедиции с участием М. И. Ахметзянова был обнаружен надмогильный камень 1786 г. с тамгой в верхней части. Частично сохранившаяся надпись гласит, что это надмогильный знак Ахмади, сына Габдельбаки. Тамги прослеживаются и на надгробиях 1858 г. на кладбище села Габдрахманово, даже 1921 г. на кладбище села Миннибаево, обнаруженных ученым во время археографической экспедиции 1997 г. Было выявлено еще четыре камня с разных кладбищ региона с сохранившимися тамгами (надписи не проступают).

Факт наличия камней с тамгами свидетельствует о существовании традиции нанесения подобных знаков, служивших для фиксирования принадлежности покойного к определенному роду. Эта особенность исследованных камней региона позволяет отнести их к памятникам ногайской эпиграфики. Такие виды камней рассматриваются как соединение древней тюркской традиции с мусульманской. Думается, можно согласиться с авторами, рассматривающими тамгу на мусульманском надгробии как "свидетельство прочности и живучести доисламских языческих традиций, оказавшихся в своеобразном синтезе с исламским культовым искусством", и считающими это своеобразным явлением, присущим "прежде всего, может быть, даже исключительно ногайской этнической культуре" [Керейтов, 2002 - 2003, с. 184]. Кроме того, ученые подчеркивают, что в эпиграфике Волжской Булгарии и Казанского ханства такое явление не прослеживается. Значит, это еще раз доказывает, что земли Юго-Востока хранят остатки этнокультурного пласта, уходящего корнями в Ногайскую орду.

Отличительная черта надгробий региона - сохранение реликтов язычества. Так, надмогильная стела 1812 г. в селе Кулшарипово [Ахметзянов, 2000, с. 45] со знаком "солнца" в геометрическом круге и ломаными линиями в виде зубчиков отдаленно напоминает надгробия XIV в. Чтобы выяснить это сходство, сохранившееся в продолжение четырех веков, необходимо обратиться к истории села. Оказывается, село было основано, скорее всего, в XVI в. в результате миграции казанско-татарского населения после завоевания Казани. Здесь "преобладающей была урбанизированная культура казанских татар, имеющая корни в традициях городской булгаро-татарской культуры" [Валеева, 2000, с. 115]. Получается, что автор данного надгробия сохранил традиции, передаваемые из поколения в поколение.

На надгробии начала XIX в. на кладбище села Урсаево, воздвигнутом на могиле ишана - организатора жизни мусульманской общины, человека уважаемого и почитаемого, знак "полусолнца", сплошь озаряющего верхнюю полуциркульную часть стелы, подчеркивает особый сан усопшего. В тексте есть слова "шейх", "мурид", "накшбандийа". М. И. Ахметзянов, прочитав надпись, определил, что ишан относился к роду Нугайбековых и был приверженцем суфизма. Из сохранившихся обрывков слов ясно,

стр. 111

что покойный принадлежал к суфийскому братству накшбандийа, и этот камень поставлен наставнику-шейху от послушников-муридов. "Солнце" как знак Тенгри подчеркивает идеологические воззрения служителя культа, проповедовавшего при жизни суфизм, то есть призывавшего мусульман стойко переносить лишения и оставаться самим собой.

"Солнечный" знак на роскошном надгробии 1857 г., воздвигнутом в честь Шамсизиган из села Чалпы, подчеркивает знатность женщины, дочери и супруги священнослужителей, выражает ее милосердие, щедрость души. А на надгробии 1908 г., сооруженном столетнему старцу из села Кулшарипово, сам текст эпитафии сообщает, что это "светоносная могила". Это - знак уважения его односельчан, родных, считавших, что он несет людям свет, что подчеркивается и мусульманским символом в виде полумесяца, изображенным в верхней части надмогильного камня. А на надгробии младенца Атласа (1925 г.) - изображение полумесяца с солнцем. Что-то общее прослеживается на камнях, сооруженных старцу и младенцу. Возможно, полумесяц здесь изображен не только как знак тюрко-мусульманского единения, а как символ чистоты и безгреховности.

Татары длительное время придерживались тенгрианства, пережитки которого существовали у них в течение долгого времени и после принятия ислама. Имя Тенгри употреблялось наряду с именем Аллаха. Об этом также говорят надписи на надгробиях. На надгробиях XIX в. (с 1808 по 1882 г.), а также на камнях 1922 и 1965 гг. рядом с именем Аллаха стоит имя Тенгри, который выступает синонимом Аллаха. Надпись арабской вязью начинается с выражения: "Нет Тенгри, кроме Аллаха". А на некоторых эпитафийных надписях автор восклицает: "Я свидетельствую: нет Тенгри, кроме Аллаха!", или: "Именем милостивого к людям Тенгри начинаю". Даже в 1965 г. мулла преклонного возраста пишет имя Тенгри на надгробии, что еще раз свидетельствует о живучести религиозного мировоззрения, сформировавшегося у далеких предков.

Татарская эпиграфика, представляющая собой сплав каллиграфии, архитектуры, поэзии, философии, не могла полностью ориентироваться на исламские каноны - в ней наблюдается немало реликтов языческих традиций. К примеру, по своей форме стелы с завершением в виде арки представляют собой "голову" (округлую) на "плечиках", отдаленно напоминая о кипчакских "балбалах". Камень 1781 г., воздвигнутый "казанцу" в селе Кулшарипово, выполнен в форме человеческого бюста, с головой и плечами, отчетливо проступают очертания лица с глазницами, носом, ртом. Надмогильные камни 1908, 1916 гг. по форме сходны с ним, хотя черты лица и незаметны. "Смутные воспоминания о фигурных каменных "балбалах", безусловно, вплетались в такого рода сооружения, и традиция эта оказалась настолько устойчивой, что из языческого она перешла в мусульманское (принципиально отвергавшее пластическое изображение человека) искусство, так что антропоморфные признаки проявлялись здесь довольно четко" [Червонная, 1997, с. 113].

Еще один древний символ сохранен на надгробиях Юго-Востока. В верхней части нескольких камней XIX и одного - XX в. высечена своеобразная чаша для сбора дождевой воды. "Начало такой традиции, - пишет Ю. М. Могаричев, - имеет корни в языческой древности, когда верили, что обильный дождь и полив способствовали очищению души..." [Могаричев, 1995, с. 24]. Он подчеркивает, что мастера-резчики отталкивались от мусульманской формулы: "Смерть есть чаша с вином, которую должно испить все живое". И М. И. Ахметзянов, увязывая эту символику с исламскими канонами, считает, что "певчие птички, утолив жажду из этой чаши, успокаивали, радовали душу покойного" [Ахметзянов, 2000, с. 158]. Трудно не согласиться с этими доводами. Но надо добавить, что этот символ, вероятно, олицетворяет такое выражение, как "испить смертную чашу". Резчик, высекая выем, с одной стороны, пытался показать, что

стр. 112

усопший испил свою смертную чашу, а с другой стороны, подчеркивал, что его душа нуждается в очищении.

Поскольку государственной религией был ислам, постепенно в духовную сферу жизни народа вошло слово, выраженное арабской вязью. Действительно, в основе надмогильных надписей, начиная с XIV в. вплоть до первой половины XX столетия, лежит Слово Божье. Хотя обычай высекать на надгробиях надписи ислам и не одобрял, так как это противоречило его канонам, выход был найден: на камнях стали высекать суры Корана, прославляя Аллаха и заявляя о своем преклонении перед ним. На надгробиях региона превалируют формулы: "Верховный суд принадлежит Аллаху", "Спасаясь от проклятого шайтана, прибегаю к Аллаху", "Именем милосердного, милостивого Аллаха начинаю", "Нет Тенгри, кроме Аллаха", "Мухаммад - посланник его". Далее сообщается информация об имени умершего (имена покойного и его отца), дате смерти и возрасте. Вера в потусторонний мир, куда должны попасть усопшие после смерти, отражается даже в текстах: "Перешел в вечный дом", "Из мира бренного в мир вечности переселился".

стр. 113

Эпитафии не только служат источником информации, но и несут религиозно-философскую нагрузку, в них запечатлелись поверья и ценностные ориентиры людей того времени, к какому они относятся. Вот еще несколько примеров строгого текста: "Я прибегаю к Богу от проклятого шайтана", "Каждый познает горечь смерти", "Да смилостивится над ним Аллах", "Пусть Аллах озарит его могилу", "Пусть простит его Господь". В основном тексты скупы, создается впечатление, что возвеличивающие Аллаха выражения приводятся только как дань традициям. Авторы ограничиваются приведением коранических формул философского толка.

Постулаты Аллаха, доведенные до народа через его пророка Мухаммада, считались совершенными и вечными, но творчески мыслящие авторы эпитафий пытались придать текстам эмоциональность. Подходя к своему ремеслу как к искусству, они допускали выражение своих чувств, красноречие. На надмогильном камне 1912 г. запечатлена такая надпись: "Смерть неминуема, никто, даже мыслители, не может ей помешать". На другом недатированном камне автор обещает: "Кто будет произносить благочестивые речи, тот потом достигнет рая". На камне, установленном в 1922 г., высечено: "Только с Божьей помощью можно порвать со злом и стать достойным человеком".

Умение мыслить, выражать свои взгляды, присущее некоторым мастерам-резчикам, среди которых были и священнослужители, рождало на эпитафиях поэтические строки. Живой всплеск мыслей, выраженный в обращениях к тем, кто посетит могилы, давал положительный импульс, заставлял людей осознавать, что здесь, на кладбище, они соприкасаются с вечностью, и задумываться о смысле жизни, бренности бытия. Авторы призывали ныне здравствующих спешить совершать благородные поступки во имя своей будущей жизни на том свете. Вот, например, фрагмент текста с эпитафии 1802 г. на кладбище села Чалпы, посвященной легендарной личности края Нугайбеку Хасанову: "Ты, человек, навестивший могилу..." (поэтический текст не сохранен полностью). Прямое обращение к неопределенному лицу усиливает эффект воздействия. Хотя полный текст обращения к будущим поколениям отсутствует, можно предположить, что мастер призывает людей жить на благо народу, на благо Родины, не вступать в сделки с совестью.

На камне начала XX в., напоминающем домик (а для мусульман могила - это вечный дом), высечены призывы: "Эй, приверженцы ислама! Будьте едины! Тогда вас ждет благоденствие!" Как нетрудно догадаться, речь здесь идет о том же - о существовании в загробном мире, когда дух человека, достойно прошедшего земной путь, удостоится чести единения с Богом.

Вот эпитафия 1858 г., посвященная Габдельманнану, сыну Рахимкулыя из села Альметьево: "Милостиво прочти молитву, прощенья покойного попроси. Прошли года, прошло время мирских утех. Посмотри, что осталось от меня, и сделай для себя выводы" [Ахметзянов, 2000, с. 15]. Автор от имени погребенного обращается к людям, призывает сделать выводы, то есть прожить жизнь безгрешно, достойно, чтобы спокойно встретить свой смертный час, момент единения с Богом.

На надмогильном камне 1911 г. высечена надпись, сообщающая о том, что покойный Низаметдин, сын Габдулкагира, был знатным человеком села, поэтому заслуживает почестей и в загробном мире: "Пусть с яствами встретит райская гурия!" [Ахметзянов, 2000, с. 24]. Автор просит читателя этих строк сохранить память об усопшем навечно и помолиться о его душе, но свое имя не указывает. Возможно, считал, что его имя ничтожно по сравнению с покойным, человеком, бывшим при жизни достойным всяких похвал. Чувствуется и скромность мастера, резчика и поэта в одном лице, и его благоговейное отношение к погребенному.

На надгробии, воздвигнутом младенцу Атласу, сыну Хабибуллы, поэтическая надпись носит мистический характер: "В раю я, ласкает гурия меня. Но безутешен, вот и плачу: не мама мне она, не мама мне. Подходит ангел, дает игрушку. Но безутешен я и

стр. 114

плачу: не папа мне он, знаю я" [Ахметзянов, 2000, с. 20]. Безгрешный младенец, по канонам ислама, сразу попадает в рай, тем не менее автор с болью выражает горестное состояние покойного: там он сирота, без отца и матери ему нет радости. Эти строки поражают своей эмоциональностью, проникновенностью, затрагивают самые тонкие струны души, к чему и стремился автор строк. А стихотворные строки на камне, поставленном в 1900 г., наполнены философским смыслом. Поэт от имени покойного Мухаметшакира, сына Багмана, выражает его мысли о том, что он, как пришел в мир бренный гол, как сокол, так и отошел в потусторонний мир обнаженным. А в первых строках автор предупреждает, что здесь покоится человек, испытавший много горестей.

С. М. Червонная следующим образом характеризует подобного рода надгробия: "В общей эстетической и смысловой выразительности этих памятников, наряду с архитектурным построением и орнаментально-изобразительным резным декором, огромную роль играло поэтическое слово, запечатленное в эпиграфии... Мастера-резчики сами были авторами этих текстов, которые... нередко поражали своей поэтичностью, красноречием, пронзительным выражением боли и представляли собой частицу высокой восточной поэзии" [Червонная, 1997, с. 118]. Таким образом, эпитафии сохраняют для нас живые образцы народного поэтического творчества.

О том, что поэтов выделяли, чтили, в социальной иерархии у них была своя ниша, говорит надпись на камне XIX в.: "Здесь покоится поэт Шагидулла, сын Ибатуллы из села Митряй". В то же время поэтами, мастерами воспроизведения Слова Божьего и собственного дара Божьего были и резчики надгробий. Владевшие традиционным искусством резных надгробий, они выполняли полифункциональную миссию: были и писцами с каллиграфическим почерком арабской графики, и резчиками камня, и поэтами. В основном это были священнослужители, люди просвещенные, владевшие грамотой и обладавшие, кроме прочего, литературным даром. Не случайно на некоторых надгробиях стоят подписи "мулла Фахретдин, сын Сайфутдина", "Мулла Габдрахман", "Заки мулла, сын Муртаза из Альметьево". Многие из них были известными в округе мастерами, поэтому их работы можно встретить на кладбищах, отдаленных друг от друга на значительные расстояния. "О почетном положении в обществе таких мастеров свидетельствует то, с каким достоинством многие из них вводят в текст свое собственное имя, выражая гордость своим творением" [Червонная, 1997, с. 118]. Поистине они были правы. Имена всех мастеров края навечно запечатлены на камнях. Проходит время, новые поколения любуются их творчеством, отраженным на камнях. Они были истинными летописцами края, благодаря их творениям сохранились ценнейшие сведения о духовной жизни народа, населявшего эту землю испокон веков. Сохранилось и несколько имен заказчиков надмогильных камней. Камень с эпитафией Ярмухамету Нугайбекову в 1833 г. воздвигнут на средства его внука Мухаметгарая из села Чалпы, а Шарифзян Ахметгараев в 1898 и 1926 гг. заказал эпитафии своим родителям.

Надписи на надгробиях запечатлели и социальные термины - ученый, хаджа, казый, наставник, имам и др. На могильном камне 1809 г. высечено сообщение о том, что здесь покоится ученый Тазетдин Мурсалим из села Сарлы. На кладбище села Кама-Исмагилово М. И. Ахметзянов обнаружил камень, воздвигнутый ученому, мулле Габдулзамилю, сыну муллы Ишмухамета из Булгара, относящийся к 1797 г. [Ахметзянов, 2000, с. 11]. А на камне 1923 г. высечена надпись, что это могила мыслителя из села Аксу. В XVIII-XIX вв. люди просвещенные, писавшие религиозно-философские трактаты, переписчики книг жили в селах.

Дух почитания ученых, мыслителей царил в то время и в Восточном Закамье. В его основе "лежит исламское вероучение с его тягой и почтением к образованности" [Давлетшин, 2004, с. 276]. Мыслители, ученые несли в массы идеи суфизма, учение пророка Мухаммада, просвещали население, наставляли на путь истинный. Во всем ислам-

стр. 115

ском мире были широко распространены отношения "учитель-ученик". Получение глубоких знаний, соответствующих уровню высшего образования того времени, зависело от просвещенности учителя. Поэтому титул "учитель" присваивался не каждому. Обычно наставниками были служители культа, обучение велось в открытых при мечетях медресе - учебных заведениях. В поисках подобных учебных заведений ученики приезжали из дальних мест. Как раз надпись на надгробии 1858 г. и повествует об этом. В ней сообщается, что здесь похоронен ученик медресе из отдаленного селения Зай, наставником которого был мулла Мухаметамин из села Сапеево. Упоминание на надгробном камне об учителе подчеркивает большую значимость образования, уважительное отношение к наставникам-учителям. Поэтому автор наряду с покойным шакирдом-учеником увековечил и имя его наставника.

Заслуживает внимания еще один интересный факт, связанный с использованием социального термина на надгробии. На старинном кладбище села Чалпы выявлены эпитафии XIX в., посвященные отцу и сыну. Первая сообщает о том, что скончавшийся Ярмухамет был почтенным судьей, а вторая - о кончине его сына в 35-летнем возрасте. Среди целой серии исследованного материала - это единственный факт, подтверждающий большую значимость судей в социальной иерархии XIX в. Хотя титул судьи не передавался по наследству, тем не менее автор увековечил имя сына заслугами отца перед обществом.

Изучая эпитафии, можно черпать из них сведения по истории заселения региона. Если покойные были неместными, в надписи указывалось место их рождения. К примеру, надгробие 1781 г. воздвигнуто "казанцу", 1809 г. - уроженцу села Макашка Сибирского тракта, 1838 г. - прибывшему из села Сабы Казанской дороги, 1906 г. - из села Малый Шингар Лаишевского уезда. Эти сведения говорят о том, что в начале XX в. основной поток населения прибывал в регион со стороны Казани, что было связано с политическими событиями тех времен. Итак, эпитафии существенно дополняют сведения по истории региона, так как представляют собой своего рода документы с неоспоримыми фактами.

На некоторых эпитафиях XVIII-XIX вв. запечатлены тексты родословных, шеджере. "Термин арабского происхождения, разумеется, не означает, что был заимствован и сам обычай. Последний является культурным наследием современных татар, который достался им от своих тюркских предков" [Ахметзянов, 1999, с. 3]. У тюрков почитание предков было характерной чертой общества. Каждый татарин должен был знать свою родословную как минимум до седьмого колена [Давлетшин, 2004, с. 347].

Родословные на эпитафиях М. И. Ахметзянов относит к эпиграфическим. Они создавались, чтобы навечно закрепить на камне сведения о родственниках усопшего. Этим подчеркивались родовитость человека, высокий уровень его культуры. На исследованных надгробиях в основном представлены родословные колена с антропонимами. Например, на камне 1799 г. с кладбища села Чалпы представлена родословная из четырех колен: покойный Альмамат сын Масгуда сын Тимки сын Пулата. Его эпитафийный характер выражается в том, что имя основателя рода, от которого начинается шеджере, стоит на последнем месте. Хотя в обычных родословных поколения указывают, начиная от основателя фамилии. Эпиграфические родословные отличаются от других видов тем, что главным лицом в них является покойный, поэтому в начале текста упоминается именно его антропоним, а дальше указываются колена. На камне 1783 г. из села Сарлы представлены три колена: покойный Айтмамат, сын Ишмамата, сын Атнагола. По этим двум надписям можно судить о том, каково влияние мусульманской религии на антропонимы. Если Тимка, Атнагол - чисто татарские имена, то Альмамат (Альмухаммед), Айтмамат, Ишмамат - уже арабоязычные. "Древнейшие антропонимы в шеджере во многом совпадают с именами, бытовавшими или бытующими у родственных тюркских народов... Подобное явление нельзя считать простым случайным

стр. 116

совпадением. Татарский народ по происхождению и языку является тюркским" [Ахметзянов, 1999, с. 78].

На надмогильных камнях XIX в. наблюдаются шеджере с примечаниями, то есть сведениями об отдельных предках с их титулами, названиями мест их рождения или службы. На надгробии муллы Закизяна из села Тумутук дана его родословная: мулла Мифтах - мулла Галиакбар - мулла Юсуп из села Кама. Это четырехколенное фамильное шеджере сообщает о том, что все предки покойного были священнослужителями, а один из них происходит из села Кама, что находится примерно в 70 км от места его захоронения.

А на надгробии 1926 г. [Ахметзянов, 2000, с. 39] фамильная родословная представлена отдельно от текста посвящения покойному: Ахметгарай - Шахгарай - Галиасгар - Файзулла - Юсуп - Дуст - Мухаммед - Разяп - Галибай. В примечаниях сообщаются имя заказчика - сына покойного и сведения о прапрадеде, служившем имамом в селе Кама. Интерес представляет еще одна эпитафия, выполненная тем же автором. Состоящая из родословной с примечаниями, она рассказывает о легендарных личностях края, являющихся пращурами покойной. Благодаря приписанной к антропониму фамилии можно сделать вывод о ее причастности к известному в крае родоплеменному шеджере Надира Уразметова - крупного феодала. Упомянутый здесь Кутлыкадам Надиров - праправнук феодала. Есть сведения о том, что он был дворянином, знатной личностью [Ахметзянов, 1995, с. 118 - 119]. Эти надгробия не только содержат ценный материал по истории отдельных родов, к которым принадлежали покойные, но и имеют большое значение для истории края в целом.

Еще одна крайне интересная и богатая информацией эпитафийная родословная была обнаружена на кладбище села Какре Елга. Надпись была высечена муллой села Давлетшой для своего будущего надгробия. Когда он умер в 1908 г. 97 лет от роду, камень был установлен на месте его захоронения. Как человек образованный, занимавший высокое положение в обществе, он еще при жизни запечатлел для потомков расширенный список родословной в форме изложения системы родства. Основателем рода является Туеш из дальнего села Бикбау, а предками - Байкилде, Тилянчы из села Азалак. Сыновья последнего, как гласит текст, уже признаны жителями вышеназванного села. У Кадермета были сыновья Мустафа и Хасан, у Самаркая - Альмет. Здесь отражена легенда шеджере, ее хронологические рамки.

М. И. Ахметзянов нашел разгадку этой родословной [Ахметзянов, 1995, с. 123]. Ее легенда гласит, что Кадермет и Сармакай купили землю у крупного землевладельца края Надира Уразметова, о котором ранее было упомянуто, и основали село Какре Елга, где сохранилось надгробие продолжателя рода. Один из потомков Надира Уразметова всю свою жизнь бережно охранял этот камень, на старости лет был муллой села. Именно он, Аглям Баянов, еще в 1980 г. во время эпиграфической экспедиции показал ученому свою родовую реликвию, тем самым способствовав сохранению и изучению памятника. Он до самой своей кончины в 2003 г. следил за этой могилой с надгробием, отдавая дань уважению своим предкам. И сегодня его сын Хабип Баянов - руководитель хозяйства на этой земле - вносит достойный вклад в процветание села, основанного его далекими пращурами.

Итак, родословные, отображенные на камнях, дают возможность проследить ступени этнической истории, этногенеза татар Юго-Востока, эволюцию культурных напластований в крае. Эпитафии - уникальный памятник истории и культуры. Они существуют в единственном экземпляре и ценны, в первую очередь именно своей достоверностью, поэтому их изучение может внести солидный вклад в историю всего региона, его отдельных поселений и помочь прояснить роль отдельных личностей в этой богатой событиями и миграционными процессами истории. Надписи на надмогильных камнях ценны и с точки зрения их научной значимости как явления, отражающего духов-

стр. 117

ную культуру народа на различных стадиях его развития. Они являются хранилищем языка и письменности, мировоззренческих установок и этических предпочтений, их можно рассматривать и как художественное произведение, и как исторический материал, раскрывающий многие грани творческой устремленности народа. В этом их непреходящее значение для культуры.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ахметзянов М. И. Древний "балбал" // Из истории Альметьевского региона. Казань: Татполиграф, 1999.

Ахметзянов М. И. Татарские родословные. Казань: Таткнигоиздат, 1995.

Ахметзянов М. И. Татарские шеджере. Казань: Таткнигоиздат, 1991.

Ахметзянов М. И. Эпиграфика Альметьевского региона. Казань: Магариф, 2000.

Ахметзянов М. И. Эпиграфические памятники района // Маяк. 30.07.2000.

Валеев Ф. Х. Древнее и средневековое искусство Среднего Поволжья. Йошкар-Ола: Книгоиздат, 1975.

Валеева Д. К. Ислам и татарское изобразительное искусство // Аргамак. 1995. N 12.

Валеева Д. К. Художественная резьба в архитектуре и эпиграфике золотоордынских булгар // Татарская археология. 1998. N 1(2).

Грач П. Д. Древние кочевники в центре Азии. М.: Наука, 1980.

Давлетшин Г. М. Очерки по истории духовной культуры предков татарского народа. Казань: Таткнигоиздат, 2004.

Казаков Е. П., Рафикова З. С. Очерки древней истории Восточного Закамья. Казань: Таткнигоиздат, 2000.

Казаков Е. П. Памятники Булгарского времени в восточных районах Татарии. М.: Наука, 1978.

Керейтов Р. Х., Червонная СМ. Эпиграфика Ногайской степи // Татарская археология. 2002 - 2003. N 1- 2(10 - 11).

Кызласов И. Л. Рунические письменности Евразийских степей. М.: Восточная литература, 1994.

Могаричев Ю. М. Бахчисарайский историко-культурный заповедник. Симферополь: Книгоиздат, 1995.

Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С. Эпиграфические памятники города Булгар. Казань: Таткнигоиздат, 1987.

Червонная С. М. Искусство Татарии. М.: Искусство, 1987.

Червонная С. М. Мусульманская эпиграфика в Крыму // Татарская археология. 1997. N 1.

Юсупов Г. В. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. М. - Л.: Изд-во АН СССР (Ленинградское отделение), 1960.

Постоянный адрес данной публикации: