В последние годы проблема возникновения империи Чингисхана привлекает все большее внимание ученых и общественности. В немалой степени это связано с приближающимся 800-летием этого исторического события. Появилось большое количество переизданий работ прошлых лет, активизировались научные исследования в данной области, к этой теме обратились журналисты и литераторы.

В 2004 г. состоялось несколько мероприятий, посвященных данной проблеме. В обзоре речь пойдет о двух из них. Первое прошло в Кембриджском университете (Великобритания) с 18 по 19 марта. Организатором конференции, посвященной изучению искусства и технологии государственного управления во Внутренней Азии, выступил Центр исследований Монголии и Внутренней Азии (кафедра социальной антропологии), возглавляемый Д. Снисом. В конференции приняли участие более 30 человек из Великобритании, Германии, Израиля, Монголии, Новой Зеландии, Сирии, США, Франции, Чехии. Нашу страну представляли Н. Н. Крадин (Владивосток) и Т. Д. Скрынникова (Улан-Удэ). На четырех секционных заседаниях было прочитано 23 научных доклада. Программа конференции была составлена так, что одновременно работала только одна секция, поэтому участники конференции и гости имели возможность прослушать все доклады.

Первый день с полным основанием можно назвать "историческим", поскольку все доклады были посвящены древней и средневековой истории номадов.

Конференция открылась работой секции "Искусство имперского и административного строительства". Известный американский монголовед, автор многих книг о монгольской империи Т. Олсон отметил, что монголы использовали несколько разных стратегий управления в завоеванных странах. Специфика регионального администрирования, по его мнению, в немалой степени была обусловлена экологическим фактором. В докладе Н. Де Космо (Новая Зеландия) была охарактеризована роль харизматического фактора в легитимизации власти в маньчжурском обществе. М. Биран (Израиль) посвятила свое выступление выявлению исламских, степных и китайских политических институтов в кочевой империи каракиданей. Выдающийся американский тюрколог и славист П. Голден раскрыл эволюцию институтов управления в тюркской имперской традиции. Д. Морган (США) остановился на специфике управления монголами Ирана после его завоевания, а П. Джаксон (Великобритания) обратился к анализу таких дипломатических методов монгольской политики, как уговоры и угрозы.

Секция "Институты, идиомы и технологии власти" фактически явилась продолжением первой. К. Атвуд (США) остановился на роли в монгольском средневековом обществе местных вождей, кешиктенов, дипломатических браков. Болдбаатар (Монголия) рассказал об административно-политическом устройстве Монголии в начале XX в. М. -Д. Эвен (Франция) проанализировала социальные и религиозные источники политической легитимизации у средневековых монголов. Т. Д. Скрынникова продемонстрировала, что термины социального неравенства (богол - раб) или карачу - "черная кость") в раннесредневековом монгольском обществе нередко использовались не для обозначения неполноправных категорий, а для маркирования более низкого статуса лиц, принадлежащих к элите кочевников. Энхтувшин (Монголия) выступил с популярной в последние десятилетия идеей развития государственной традиции у кочевников Внутренней Азии, начиная с хуннского времени до монголов. Н. Н. Крадин, основываясь на интерпретации ряда нарративных источников в свете этнографических паралле-

стр. 146

лей, отметил, что власть в кочевых империях базировалась на перераспределении ханами военной добычи и вымогаемых от земледельческих цивилизаций так называемых подарков. В результате обсуждения разгорелась дискуссия между сторонниками "исторического" и "антропологического" подходов к изучению средневековых номадов. Первые настаивали на ограниченной интерпретации летописных текстов. Вторые призывали к привлечению сравнительно-исторических данных, к использованию богатого опыта Школы Анналов в исследованиях по истории кочевников евразийских степей.

Второй день работы конференции был посвящен этнологическим проблемам. Многие доклады базировалось на этнографических материалах. Третья секция называлась "Политические образы и методы управления". К. Капловски (Чехия) на примере анализа изображений отдельных личностей показал, как конструируется политическая идентичность в монгольском обществе в разные периоды XX в. В докладе Г. Делапласа (Франция) рассказывалось о взаимоотношениях политической власти и буддийской идеологии в МНР после официального запрещения захоронения умерших открытым способом в 1955 г. Урадын Булаг (США) рассмотрел вопрос о том, как в китайской идеологии конструируется новая история взаимоотношений между монголами и китайцами. Если в конфуцианской традиции номады обычно изображались как воинственные варвары, то современные СМИ создают новый образ взаимоотношений в терминах родства, что должно способствовать единению двух народов. А. Уилер (Великобритания) проанализировал представления о территории и границах у оленеводов современной Северной Монголии, показав, что они по-прежнему очень далеки от современных реалий национальной государственности.

Последние два доклада были связаны с основной темой симпозиума. П. Финке (Германия) обратился к изучению механизмов наследования власти в тюркских династиях в государствах на территории Восточного Туркестана. Д. Снис (Великобритания) отметил типичные черты политических образований кочевников Внутренней Азии от хунну до монголов. Как и Энхтувшин, он пытался выявить общие черты номадических политий, хотя не привязывал их напрямую к государственности.

Секция "Идеология, инновации и практика лидерства" открылась докладом Р. Амайон (Франция) о взаимоотношениях шаманов и власти в Сибири в дореволюционный период и практике неошаманизма в наши дни. Главный организатор конференции - зав. кафедрой социальной антропологии Кембриджского университета К. Хэмфри и монгольский ученый Хурэлбаатар рассказали об изменении содержания термина toru в монгольской политической культуре, начиная с XIII в. Х. Димбергер (Великобритания) охарактеризовала роль жен царствующих особ в тибетской политической практике в XX в. Ч. Рэмбл (Великобритания) рассмотрел те изменения в тибетском королевстве, которые произошли в VII в. в связи с заимствованием из Индии важных буддийских институтов власти.

В целом конференция показала важность и актуальность обсуждения вопросов, связанных с исследованием трансформации политических институтов кочевников Внутренней Азии. Задача конференции, как и других подобных научных совещаний, состояла не только в том, чтобы показать данные процессы в контексте современных научных знаний, но и в том, чтобы способствовать распространению в СМИ более объективных и политически взвешенных суждений на этот счет.

Второе мероприятие, о котором пойдет речь, - "круглый стол" "Истоки монгольской государственности: Чингисхан и его время", финансировавшийся Иркутским межрегиональным институтом по общественным наукам, являлось одним из этапов проекта "Монгольская империя. К типологии кочевых обществ" (грант РФФИ 02-06-80379). Сам проект направлен на изучение причин формирования величайшей из кочевых империй - Монгольской - и характера ее социально-политической организации. Предварительно был издан сборник "Монгольская империя и кочевой мир" (Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004), в котором нашли отражение разработки ведущих российских и зарубежных ученых в области монголоведения и кочевниковедения, что определило дискуссионное поле и наметило основные проблемы дальнейших исследований.

"Круглый стол" прошел на территории Бурятии в пансионате Энхалук на восточном берегу Байкала с 6 по 10 сентября 2004 г. Обсуждались проблемы исследования и попыток реконструкции основных этапов политогенеза у древних и средневековых кочевников Евразии через описание систем этнополитической стратификации конкретных кочевых обществ и выяв-

стр. 147

ления их характера. В контексте этой проблематики вновь был поставлен вопрос и сформулированы дальнейшие пути его решения: "Кочевые империи: вождество или государство?" (С. Г. Кляшторный - СПб., Н. Н. Крадин - Владивосток, Д. Д. Амаголонова - Улан-Удэ), в обосновании которого прозвучали предложения о необходимости дальнейших типологических разработок теории государства и альтернативных путей эволюции политически сложных обществ. Если Н. Н. Крадин для решения вопроса о том, соответствуют ли кочевые империи и средневековое общество уровню государства и цивилизации, предлагает комплексный подход, включающий неоэволюционизм, цивилизационный и мир-системный подходы, то С. Г. Кляшторный применяет метод линейной эволюции кочевых обществ, согласно которому власть развивалась от родоплеменных и военно-демократических институтов до раннего государства - надплеменной политической организации. По мнению С. Г. Кляшторного, своего классического воплощения новая социально-политическая структура достигла в VI-VIII вв., когда в рунических текстах орхонских тюрков и енисейских кыргызов появились собственные термины, обозначавшие как государственную политическую организацию (эль), так и сохраняющуюся этноплеменную общность (бодун).

Другой важный вопрос, который рассматривали участники "круглого стола", - сложность выявления различных уровней этносоциальной организации кочевых обществ. Так, Л. Билэгт (МНР) высказал мнение о несоответствии классическому определению рода монгольского обока. Согласно его исследованиям, обок не был гомогенным, а представлял собой полиэтническую структуру. Д. Г. Савинов (СПб.) высказал предположение, поддержанное другими докладчиками (А. А. Тишкин - Барнаул, Т. Д. Скрынникова - Улан-Удэ, С. А. Васютин - Кемерово), о системе этнополитической стратификации кочевых обществ, которая по сути своей не менялась в рамках вновь созданных государственных объединений, представляя собой своеобразный "стержень" социальной организации скотоводческих обществ, начиная с хуннского времени и до периода создания Монгольской империи включительно (Д. Г. Савинов). Развивая эту мысль, Д. Г. Савинов сказал: "Основные силы этноса-элиты всегда были направлены на создание полиэтнического государственного образования с целью использования экономического потенциала различных в культурно-хозяйственном отношении областей... Зависимые племена, особенно относящиеся к тому же (или близкому) хозяйственно-культурному типу, что и этнос-элита, всегда стремились к выходу из сложившейся системы протектората, к смене политической гегемонии и созданию собственной государственности... В данном контексте приобретает конкретный смысл известное положение А. Д. Грача о том, что в сложении раннесредневековых политических объединений "принимали участие одни и те же племена, а появление новой государственности сводилось чаще всего к смене политической гегемонии при сохранении (конечно, с достаточной долей условности) состава населения всей страны"".

Иллюстрацией последнего утверждения стал доклад Т. Д. Скрынниковой "Монголы и тайджиуты - братья-соперники?", в котором на конкретном монгольском материале периода сложения Монгольского улуса рассматривался характер взаимоотношений внутри общности и формирование этноса-элиты. Показано, что, с одной стороны, монголы и тайджиуты составляли единство (борджигин), что декларируется общей генеалогией. С другой стороны, одновременно отмечается борьба за власть внутри сообщества - противостояние тайджиутов монголам. Кроме терминов, подчеркивавших общность, используются дифференцирующие маркеры. Монголы и их власть связываются с именем Кабул-хана, который называется родоначальником племени кият. В свою очередь, и идентичность тайджиутов моделируется другими кодами: сведения о нукуз содержатся в разделе о тайджиутах. При этом возглавляемые этими этническими группами объединения представляли собой полиэтничные сообщества. По этой причине описываемые в "Сокровенном сказании" и в "Сборнике летописей" процессы монголизации - не процесс этногенеза, а процесс иного качества и уровня - политогенеза.

Дискуссия по проблемам власти и властвования в очередной раз показала недостаточную разработанность проблем типологии общественно-политических структур и формирования государственных институтов вообще и в кочевых обществах в частности. Дискуссия о возможности складывания государственности у кочевников свидетельствует о необходимости выработки общих критериев оценки номадных управленческих систем и их классификации. Решение такого рода задачи осложняется тем, что выявить четкую грань между суперсложным вождеством и ранним государством у кочевников достаточно трудно. Даже в отношении коче-

стр. 148

вых империй приходится говорить о двойственной природе власти - вождеской и раннегосударственной (С. А. Васютин).

Следует заметить, что уже в процессе обсуждения докладов участники конференции пришли к выводу, что используемая в докладах терминология, обозначающая социальную (род, племя) и политическую (вождество, раннее государство) организацию кочевых обществ, требует дальнейшего осмысления и уточнения. Так, совершенно справедливо Л. Билэгт показал, что род (обок) периода формирования Монгольской империи представлял собой открытую систему, в состав которой входили не только кровные родственники, что согласуется с мнением Т. Д. Скрынниковой.

Несомненно, доклады о Монгольской империи - от проблем ее зарождения до реконструкции социальной и политической организации кочевого монгольского общества - и составили ядро дискуссионного поля "круглого стола". Ряд докладов был посвящен проблематике монгольского этно- и культурогенеза (Б. Б. Дашибалов, Б. Р. Зориктуев, оба - Улан-Удэ), мировоззрению монголов средневековья и более позднего времени (Х. Сампилдэндэв - МНР, М. М. Содномпилова - Улан-Удэ), особенностям градостроительства у монголов (С. В. Данилов - СПб.). Рассматривались также проблемы периферии Монгольской империи, взаимоотношения ее элиты с завоеванными как земледельческими (А. Ш. Кадырбаев - Москва, Ц. Энхчимэг - МНР, Ю. В. Кривошеее - СПб., В. В. Трепавлов - Москва), так и кочевыми и таежными народами (Д. Б. Батоева и Д. В. Цыбикдоржиев - Улан-Удэ, А. В. Харинский - Иркутск, А. А. Тишкин - Барнаул).

В контексте исследований властных отношений и проявлений форм легитимации верховной власти в лице хана/хагана у кочевников были рассмотрены характер верховной власти и типы правителя не только на материалах конкретных исторических сочинений (древних эпико-генеалогических, средневековых буддийских или китайских династических), но и на фольклорных текстах. Было показано, что первоначально власть концентрировалась в руках одного лидера, который позднее передавал часть своих прерогатив (в частности, военную, хозяйственную, жреческую) особым улусным магистратам, формировавшим улусную администрацию (В. В. Трепавлов). Дальнейшее развитие Монгольского улуса и влияние иных мировоззренческих установок изменили и характер власти хана: переход от властителя начального типа (всесильного вождя) (Х. Сампилдэндэв) к формированию образов хана-чакравартина и императора - главы династии (А. Д. Цендина - Москва). Сакральность правителя у алтайских народов в сравнительно-историческом аспекте, символы власти (инсигнии) рассматривались в докладе Х. Гокеньяна (Германия).

Особое место в монголоведческих исследованиях всегда занимали проблемы права, его возникновения и применения в социальной практике. Поэтому большой интерес представлял доклад Б. Сумьяабаатара (МНР) о новых данных о "Ясе" Чингисхана, следы которой были обнаружены им в древнекорейских летописных источниках. Примыкающий к предыдущему доклад Р. Ю. Почекаева (СПб.), который показал не только законотворческую деятельность правителей, но и влияние права на их статус, по-новому сформулировал проблему соотношения власти и права, зафиксированного не только тору и ясами, но и ярлыками ("текущее законодательство", заполнявшее "пробелы в праве" и дополнявшее ясы ). Оба доклада вызвали дискуссию о типологии права и необходимости решения проблемы характера известных юридических материалов периода Монгольской империи: чем они являются - обычным правом, указами, постановлениями, уставами или кодифицированным правом.

С точки зрения современных идентификационных практик монголоязычных народов, безусловно, рассматриваемые проблемы важны для изучения. Сейчас Монголия и монголоязычные народы Российской Федерации находятся в процессе воссоздания своей социальной и культурной идентичности, и среди множества различных факторов, влияющих на этот процесс, представления о значимости образования Монгольской империи и роль в этом процессе Чингисхана занимают особое место, поскольку имеют знаковый характер. В процессы строительства нации, а именно в социальные практики по перестройке монгольского общества в посткоммунистическую эпоху конца XX - начала XXI в., включаются знаки и символы Монгольской империи, используемые в идеологическом и политическом дискурсах. Например, государственным символом Монгольской Республики является современная реконструкция знамени Чингисхана (сульдэ Чингисхана), ставшего центральным атрибутом государственного ритуала, значение которого в легитимации власти показал Х. Гокеньян. О месте Чингисхана в современном политическом дискурсе говорил Б. В. Базаров.

стр. 149

Аналогичные тенденции отмечаются и в современном процессе национально-культурного возрождения бурят, в котором одним из уровней идентификации является соотнесение себя с монгольской общностью. Обращение к данной тематике необходимо, поскольку парадигма бурят-монголы ныне актуализируется в процессе национально-культурного возрождения. Эта проблема освещается как в научных, так и в псевдонаучных публикациях. Идея единой монгольской государственности как инструмент национального строительства - тема доклада М. Н. Балдано (Улан-Уде).

И последнее, что вызвало огромный интерес и стало предметом бурного обсуждения - это место Монгольской империи в отечественной (российской) истории, нашедшей отражение в современной отечественной учебной литературе. Е. И. Лиштованный (Иркутск) убедительно показал преобладание негативных тенденций в изложении авторами учебников характера Монгольской империи и ее места в истории России. По мнению участников конференции, необходимы новые учебные пособия, показывающие реальное значение как Монгольской империи, так и других кочевых обществ в истории нашей страны и в мировой истории.

Результатом трехдневных дискуссий, в ходе которых подчеркивалась необходимость междисциплинарных и типологических исследований альтернативных путей политогенеза кочевников степей Евразии с целью выработки понятийного аппарата, стало формулирование основных направлений дальнейших фундаментальных исследований в кочевниковедении и изучении Монгольской империи: 1) определить соответствия между понятиями "Монгольская империя и Монгольское государство", для чего необходимо уточнить систему соответствующих понятий и терминов в политической культуре кочевых обществ, с одной стороны, и терминологию современной европейской науки - с другой; 2) определить критерии уникальности Монгольской империи и роль Чингисхана в ее укреплении; 3) выявить механизмы и характер взаимодействия центра и периферии кочевых империй и Монгольской в частности; 4) определить адекватность употребления понятия "монгольская цивилизация" и выявить отличающие ее черты; 5) продолжать исследования характера социально-политической структуры кочевых обществ: насколько их властные структуры соответствовали бюрократическому типу государственных институтов; 6) изучать уровень этносоциальной и потестарно-политической стратификации кочевых обществ и их идентификационные практики, механизмы господства-подчинения: этнос-элита, "двойная элита", смена элит; 7) реконструировать представления о власти (верховной власти) и выявить типы (образы) правителей, типы наследования власти; 8) исследовать вопросы права в кочевых обществах и определить его характер; 9) изучать специфику хозяйственно-культурных типов в пространстве степей Евразии и способы адаптации кочевников к ландшафтной среде; 10) продолжить исследования, направленные на формирование образа кочевников и их вклада в общечеловеческую цивилизацию (например, международная торговля); 11) написать разделы для учебников по отечественной истории, посвященные месту и роли кочевников евразийских степей и Монгольской империи в российской истории.

стр. 150

Постоянный адрес данной публикации: