9 декабря 2007 г. в Люксембургском дворце в Париже начала работу международная научная конференция "1937 - 1938: апогей большого сталинского террора"¹, организованная ведущими исследовательскими центрами Франции: Национальным центром научных исследований (CNRS), Институтом новейшей истории (ШТР - CNRS), Центром изучения России, Кавказа и Центральной Европы (CERCEC - CNRS), Центром истории Института политических исследований (Centre d'histoire de Sciences Po), а также Международным обществом "Мемориал". В обсуждении приняли участие исследователи из Франции, России, Украины, США, Германии, Швеции, политические и общественные деятели, работники СМИ - всего около 300 человек. Открыл конференцию предста-

витель сенатора Парижа Ива Поццо ди Борго, подчеркнувший важность изучения драматического прошлого России для понимания современных политических и социальных процессов.

Известный французский историк, профессор Высшей школы социальных наук (EHESS) Марк Ферро, выполнявший роль модератора пленарного заседания "Механизмы террора", отметил, что в зале собрались "те, кто любит Россию", и что осмысление "большого террора" в СССР необходимо прежде всего в контексте развития современной России. В докладе председателя правления Международного общества "Мемориал" А. Б. Рогинского (Россия, Москва) был рассмотрен вопрос о количестве репрессированных во время "большого террора". Рогинский заметил, что статистика жертв политических репрессий - тема крайне сложная и противоречивая, но начиная с 1921 г. некоторые оценки предлагать можно. По подсчетам докладчика, с 1921 г. (и, видимо, до 1953 г. - уточнение мое. - С. К.) в СССР на преследуемых по политическим мотивам было заведено 5 млн. уголовных дел. Если учесть, что примерно 10% из них были осуждены несколько раз, число жертв политического террора составит 4.5 млн. человек. К ним следует прибавить примерно 7 млн. депортированных. Таким образом, количество пострадавших от массовых политических репрессий в СССР составляло около 11.5 - 12.5 млн. человек. В это число не входят жертвы голода 1921 - 1922, 1932 - 1933, 1946 - 1947 гг., а также иные категории граждан, дискриминированные по политическим, социальным, этническим, религиозным и иным мотивам после 1917 г. К ним, например, можно отнести раскулаченных, политических эмигрантов, тех, кого отправили на принудительное "лечение", и другие категории незаконно репрессированных граждан.

С обстоятельным докладом "Переосмыслить большой террор" выступил на пленарном заседании исследователь проблемы массовых политических репрессий в СССР Н. Верт (ШТР), проанализировавший современные публикации, посвященные этому вопросу. Указав на ответственность лидеров СССР за массовые политические репрессии (в 1937 - 1938 гг. И. Сталин принял наркома внутренних дел СССР Н. Ежова 300 раз и провел в беседах с ним 900 часов), автор доклада интерпретировал "большой террор" как узел радикализации, которая была вызвана наложением друг на друга нескольких репрессивных логик. С одной стороны, политические чистки были направлены против элит и являлись выражением острых политических противоречий между "сталинской клановой логикой" и логикой административно-командной системы, возникшей в 1930-е гг. С другой стороны, "большой террор" являлся высшей стадией политики полицейского управления обществом, которая с начала 1930-х гг. специализировалась на "массовых секретных операциях" против "социально-опасных" или "этнически подозрительных" элементов.

Один из организаторов конференции, профессор Высшей школы социальных наук (EHESS) и Центра изучения России, Кавказа и Центральной Европы (CERCEC) Алан Блюм свое выступление "1937 год: научные и административные элиты" посвятил анализу репрессий в отношении партийных, административных, армейских и иных элит. Особое внимание он уделил механизмам и публичному использованию "признаний", полученных в ходе преследований людей этих категорий, репрессии против которых усилились начиная с 1928 г. и продолжались на протяжении 1930-х гт. Докладчик проследил роль личных решений Сталина в отношении ряда руководителей и их исполнение репрессивным аппаратом.

Ю. Шаповал (Институт политических исследований, Украина, Киев) выступил с докладом "Большой террор в Украине: основные этапы и особенности". На основе изучения ранее недоступных документов, он проанализировал особенности отношения наркома внутренних дел СССР Ежова и его адептов к Украине, деятельность наркомов ВД УССР И. Леплевского (1937 г. - январь 1938 г.) и А. Успенского (январь - ноябрь 1938 г.) по развертыванию "большого террора". Докладчик показал последствия наиболее крупных дел, политических процессов и массовых репрессивных операций, проведенных сталинским режимом на Украине в середине 1930-х гг.

В течение двух последующих дней работа конференции проходила в Институте политических исследований (Sciences Po). Темой заседания были "Институты и авторы большого террора". Заседание вела модератор Жюлиет Кадио (CERCEC - EHESS). В ходе обсуждения возникали дискуссии, дополнявшие и развивавшие мысли выступавших. С докладом "Опыт и практика 1930 г, как пролог "большого террора"" выступил заместитель директора Института истории СО РАН д. и. н. С. А. Красильников (Россия, Новосибирск). Он подчеркнул, что события 1930 г. и 1937 - 1938 гг. в СССР типологически являются явлениями одного порядка. Государственный террор был встроен в модель социальной мобилизации, системно разработан и применен политическим режимом в огромных масштабах против отдельных (целевых) групп собственного населения. Красильников выделил 7 общих признаков (черт) в событиях 1930 г. и 1937 - 1938 гг.: 1) синхронность разработки политических решений и их реализации спецслужбами; 2) осуществление репрессий в упрощенном виде, наличие квазисудебных органов; 3) определение категорий населения, подвер-

гавшихся репрессиям, и лимитов на его численность в регионах; 4) резкое увеличение штатов и финансирования репрессивных органов; 5) формирование и воспроизводство системы принудительного труда; 6) проведение гигантской идеолого-пропагандистской кампании по борьбе с различными категориями "врагов"; 7) реализация репрессий в условиях номенклатурно-кадровых революций с частичной или значительной сменой элит и масштабными ротациями. Все эти явления породили феномен "квазигражданской войны" в двух вариантах: в 1930 г. провоцирование режимом крестьянских масс на реальный протест и его подавление методами государственного террора (феномен "спровоцированного террора"); в 1937 - 1938 гг. - осуществление превентивного террора в форме "выявления" и "подавления" мифических заговоров (феномен "спланированного/охранительного террора") для недопущения недовольств.

"Правосудие и логика советской системы: парадигма времен террора" - тема доклада Габора Риттерспорна (CERCEC - EHESS). В его выступлении речь шла о положении номенклатурных кадров в условиях политических репрессий 1930-х гг. Так, работники судов и прокуратуры в 1937 - 1938 гг. могли попасть под обвинение за излишнюю мягкость в разоблачении "врагов народа", а после окончания "большого террора" - за настойчивую поддержку карательных акций. Кадры партийно-государственного аппарата, по мнению Риттерспорна, с трудом адаптировались к быстро меняющимся требованиям и были склонны чересчур радикально проводить противоречивые установки высших органов власти в жизнь. Они были потенциальными жертвами во время кампаний по поиску виновников очередных провалов советского режима.

Затем выступил начальник кафедры истории Отечества и органов безопасности Академии ФСБ РФ д. и. н., проф. В. Н. Xаустов (Россия, Москва). Он показал роль Сталина в организации "большого террора", контроль и корректировку им деятельности НКВД, пределы самостоятельности Наркомата внутренних дел в 1937 - 1938 гг., поведение Сталина при подготовке арестов представителей советской номенклатуры и т. д. Докладчик выделил уровни проведенных репрессивных кампаний: против высшего эшелона власти; против среднего звена руководителей; массовые операции против населения. Он отметил, что 1937 г. - это апогей политических репрессий, резкое увеличение их масштабов, но все проявления "большого террора" в том или ином виде присутствовали и ранее в советской действительности.

Ряд докладов второго дня конференции был посвящен проблеме сбора сведений, с помощью которых выдвигались обвинения против тех или иных групп населения страны в 1930-х гг. Натали Муан (CERCEC - EHESS) говорила о роли картотек и других форм регистрации личных данных граждан в годы "большого террора", паспортизации части населения СССР, начиная с 1933 г., а также о сборе информации на граждан в местах, не охваченных паспортизацией. Все эти формы регистрации стали основой для выбора жертв, мишеней "большого террора", в основе которого лежали, прежде всего, этнический и социальный критерии.

Участию населения в "большом терроре" посвятил свой доклад Франсуа-Ксавье Нерар (Бургундский университет, Франция, Дижон). Он проанализировал роль партийных и комсомольских собраний, служивших сценой для спектакля насилия, а также жалоб и доносов граждан, поступавших в различные инстанции в годы интенсивных репрессий. Исследователь попытался выяснить послужили ли репрессии и аресты катализатором для роста жалоб и доносов? Какую роль сыграл народ в "большом терроре", и был ли он его активным участником, жертвой или зрителем? В своем докладе Мальте Гриссе (CERCEC - EHESS) остановился на анализе индивидуальных реакций на террор, выраженных в личных дневниках. Если политические репрессии сопровождались мощной пропагандой, то повседневность арестов была молчаливой. Свои смутные впечатления и закрадывающиеся сомнения некоторые люди могли доверить только дневнику.

С докладом ""Раз и Навсегда": Большая чистка в историческом контексте" выступил Дэвид Р. Ширер (Университет Делавэр, США). Он поставил вопрос о причинах развязывания "большого террора" именно в 1937 - 1938 гг., представив по этому поводу разные точки зрения. Согласно одной из них жестокая массовая кампания, развернувшаяся в эти годы, явилась результатом иррациональной паранойи Сталина (Гетти/Наумов); другие историки видят истоки "большого террора" в свойственной большевизму культуре насилия или объясняют их общей политикой социальной инженерии (Баберовски и Биннер/Юнге). Автор доклада причины массовых жестоких чисток 1937 - 1938 гг. рассматривает в контексте возможной военной угрозы извне, ссылаясь при этом на мнение российского исследователя О. В. Хлевнюка, а также как результат развития и кульминацию политики массовых социальных репрессий начала и середины 1930-х гг.

При обсуждении докладов участники конференции, пытаясь уточнить термин "большой террор", предложили выявить новые источники сбора информации о населении накануне событий 1937 - 1938 гг., а также обратить внимание на соотношение репрессированных кулаков, уголовников и других антисоветских элементов, в общей массе подвергшихся преследованиям по приказу

НКВД СССР N 00447 и др. Риттерспорн поставил вопрос о причинах прекращения "большого террора" в СССР после "Мюнхенского сговора", а поскольку "Мюнхенский сговор" объективно резко ухудшил положение СССР на международной арене, возможно, это испугало Сталина и повлияло на решение прекратить вакханалию массового террора.

После перерыва обсуждалась тема "Мишени "большого террора"". Заседание вела модератор Сабин Дюллэн (Университет Париж-1). Доклад доктора Марка Юнге(Бохумский Университет, Германия), подготовленный в соавторстве с Рольфом Биннером (ФРГ), был посвящен появлению печально известного оперативного приказа НКВД СССР N 00447, началу осуществления массовой операции против "антисоветских элементов" и особенностям ее проведения в провинции. Автор обратил внимание на значительное увеличение по отношению к предшествующим годам числа целевых групп граждан, попавших под маховик репрессий.

С докладом "Большой террор: польско-японские связи?" выступил Хироаки Куромийа (Университет штата Индиана, США), отметивший, что среди "шпионов", арестованных в годы "большого террора", преобладали обвиняемые в шпионаже в пользу Польши и Японии (за ними шли "немецкие шпионы")². Но национальная неприязнь не была тому причиной. В 1920 - 1930-х гг. Польша и Япония тесно сотрудничали против СССР в области разведки. Цикл массовых репрессий в СССР разворачивался на фоне ожесточенных баталий между разведслужбами различных стран. Активность польской и японской разведок отчасти объясняет преобладание жертв, расстрелянных в СССР в качестве "шпионов" этих государств. Вопросы, инициированные модератором С. Дюллэн, вызвали дискуссию. В частности, обсуждалась возможность объединения Запада (Польша) и Востока (Япония) против СССР в 1930-х гг., а также вопрос о том, были ли в действительности депортации советских китайцев в СССР и корейцев в Японии в 1930-х гг. и т. д.

"Большой террор и депортациональная политика" - тема выступления ведущего научного сотрудника Института географии РАН, д. г. н., проф. П. М. Поляна. К середине 1930-х гг., отметил он, резко выросла депортационная активность властей, связанная с "зачистками" границ. В эти годы от "неблагонадежных элементов" в приграничной зоне начали избавляться на западных, а затем на южных и восточных рубежах страны. В этой связи возникает вопрос: являлись ли депортации 1937 - 1938 гг. автономными операциями в рамках текущей депортационной политики государства или частью общего разгула репрессий эпохи "большого террора"? Полян уточнил результаты подсчета А. Б. Рогинским общего числа депортированных (7 млн. человек), полагая, что жертвами депортаций за всю историю насильственных переселений в СССР стали 6.05, или около 6.2 млн. человек. При этом, здесь может быть заложен двойной счет. Некоторые репрессированные прошли и депортации, и ГУЛАГ. Следовательно, эти цифры необходимо несколько уменьшить. После доклада Поляна развернулась дискуссия, коснувшаяся различных аспектов советской депортационной политики. В частности, вполне определенным был ответ автора доклада на вопрос о депортации в 1932 - 1933 гг. казаков из южных станиц. Казачье население было насильственно переселено с исторических мест проживания по социально-политическим мотивам, а не этническому признаку.

В докладе Леннарта Самуэльсона (Стокгольмская школа экономики, Швеция) "Роль "шарашек" в водовороте "большого террора"" было показано, что в ходе "большого террора" власти репрессировали значительное количество инженерно-технических специалистов из оборонной промышленности. Новый нарком внутренних дел СССР Л. Берия распорядился создать особые технические бюро (ОТБ) по примеру спецтюрем ОГПУ, существовавших при заводах в начале 1930-х гг. "Шарашки" (на жаргоне заключенных) занимались разработкой новой техники для армии и в короткие сроки, в 1940 - 1944 гг. спроектировали целый ряд удачных самолетов, двигателей и кораблей. Самуэльсон обратил внимание на то, что существование ОТБ реально спасло многих выдающихся конструкторов, инженеров, сохранило жизнь ценных кадров, работавших не только с надеждой на амнистию, но и "с чувством ответственности перед Родиной".

Утреннее заседание третьего дня конференции было посвящено теме "НКВД: палач и жертва". Его вела модератор Кристиан Инграо (IHTP). В докладах и выступлениях были затронуты различные аспекты деятельности НКВД в условиях "большого террора". Состоявшаяся дискуссия позволила обратиться к теме морально-нравственной атмосферы, царившей в репрессивных органах в середине 1930-х гг. Профессор Пермского государственного технического университета, д. и. н. О. Л. Лейбович (Россия) в докладе "Персонал и повседневность НКВД" на материалах Прикамья проанализировал деятельность карательных органов в середине 1930-х гг., сосредоточив внимание на изменении поведенческих стратегий местных репрессивных органов. Если в 1935 - 1936 гг. их основные функции заключались в контроле над "бывшими людьми" и подавлении альтернативной политической активности, то весной-летом 1937 г. они приступили к проведению массовых операций, сопровождаемых кадровыми чистками властных аппаратов. При

этом, если территориальные отделения НКВД до 1937 г. составляли органический элемент местной власти, то в период "большого террора" карательный аппарат подчинил себе партийные, советские и хозяйственные органы. Под началом новых руководителей, пришедших на место репрессированных, территориальные органы НКВД приобрели дополнительный властный статус, взяли на себя несвойственные им хозяйственные и социальные обязанности, с которыми справиться не сумели. Это повлекло за собой разрушение системы внешнего контроля за деятельностью карательных органов и привело к множеству злоупотреблений: не только пыткам, фальсификациям, массовым беззакониям, но и фактам личного обогащения, воровства, хищений.

Не все сотрудники НКВД подлежали спецпроверкам (внутреннему контролю). Так, по замечанию В. Золотарева (Харьковский университет, Украина) у наркома внутренних дел УССР В. Балицкого в Киеве был свой особняк, зоопарк; в гостях у него бывали П. Постышев, С. Косиор. У наркома внутренних дел СССР Г. Ягоды при аресте было изъято огромное количество дорогостоящих вещей. Власть пресекала воровство высокопоставленных чиновников только тогда, когда они попадали в опалу.

"Персонал НКВД в вихре репрессий: палачи и жертвы" - тема доклада Н. В. Петрова (Общество "Мемориал", Россия, Москва). Он обратил внимание на алогичность массовых чисток среди чекистов, хотя НКВД - силовую структуру на которую опирался Сталин, - казалось, необходимо было укреплять, а не ослаблять репрессиями. Однако чистки среди "наркомвнудельцев" создавали необходимую атмосферу страха, стимулировали готовность каждого сотрудника к выполнению любых, даже самых чудовищных приказов. Осознание собственной обреченности делало чекистов особо циничными и при том вполне последовательными проводниками сталинских репрессий. Среди сотрудников НКВД практически не было сопротивления террору.

На конференции был поднят вопрос о количестве репрессированных сотрудников НКВД. Самуэльсон отметил, что в одном из высказываний Ежова прозвучала цифра - 14 тыс. работников, "вычищенных" из НКВД в 1937 - 1938 гг. Петров уточнил, что эти данные относятся ко всем категориям репрессированных - сотрудникам милиции, военнослужащим внутренних и пограничных войск и т.д. Собственно чекистов (служивших в органах госбезопасности) из 25 тыс. было репрессировано около 1.8 тыс. человек³.

Два доклада были посвящены чекистским кадрам Украины в период "большого террора". В. Золотарев попытался представить коллективный портрет руководящего состава НКВД УССР в 1936 - 1938 гг. Были названы особенности осуществления приказа НКВД СССР N 00447 на Украине. В частности, в республике были определены для репрессий 10 новых категорий "антисоветских элементов", которые отсутствовали в других регионах - посетители польских консульств, клерикалы, контрабандисты, жители приграничной полосы и др.

Доклад С. Богунова (Отраслевой государственный архив СБ Украины, Киев) был посвящен чисткам чекистских кадров на Украине в период "ежовщины". На основе анализа статистической отчетности НКВД УССР, были рассмотрены четыре волны репрессий в отношении украинских чекистов, осуществлявшихся при наркомах внутренних дел УССР В. Балицком, И. Леплевском, А. Успенском, А. Кобулове⁴. Докладчик показал политические условия, причины, организационные механизмы, силы, средства исполнения и масштабы репрессий против чекистов Украины. Мотивация репрессий, по мнению Богунова, была такой же, как и в обществе в целом. Завершая доклад, автор заявил, что чекисты в 1930-х гг. были инструментом и заложниками власти. В. Золотарев и С. Богунов в ходе дискуссии обратились к вопросу о существовании "антисемитской логики" в НКВД. Было отмечено, что евреи играли "решающую роль" в НКВД УССР. Но репрессировали их не по этническому признаку, а по политическим мотивам, руководствуясь теми же соображениями, что и при уничтожении чекистов других национальностей.

После небольшого перерыва, заседание было продолжено. Его вел модератор Жан-Франсуа Сиринелли (Centre d'histoire de Sciences Po). Первым прозвучал доклад к.и.н. С. А. Кропачева "Большой террор на Кубани". Политические репрессии на Кубани приняли массовый характер задолго до лета 1937 г. В период коллективизации органами ОГПУ были "раскрыты" ряд "казачьих контрреволюционных" организаций, в которых якобы состояли крестьяне-единоличники, представлявшие явную угрозу для власти в период создания колхозов. Пик репрессий на Кубани пришелся на конец 1932 г., когда по решению чрезвычайной комиссии ЦК ВКП (б), возглавляемой Л. Кагановичем, с территории Северного Кавказа за "кулацкий саботаж" было депортировано население ряда казачьих станиц. На Кубани десятки станиц полностью или частично были выселены, депортациям подвергались более 60 тыс. человек. Голод 1933 г. завершил картину разорения кубанских станиц. Начавшийся в конце 1920-х гг. процесс разоблачения "повстанческих", "вредительских" и иных "антисоветских" организаций на Кубани продолжался до лета 1937 г. Не-

прекращающиеся политические репрессии объяснялись тем, что, по мнению властей, на Кубани со времен Гражданской войны тлел очаг контрреволюции.

Репрессиям в Республике Коми посвятил свой доклад М. Б. Рогачев (Фонд "Покаяние", Россия, Сыктывкар). Республика Коми в 1930-х гг. была одним из основных регионов размещения исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) и спецпоселенцев. В 1931 г. был образован Ухто-Печорский ИТЛ, который отличался наиболее высокой долей политических заключенных. Репрессии в республике проходили параллельно среди местного населения и спецпоселенцев, а также в лагерях. Причем в последних политический террор по своим масштабам был значительно выше.

Д. и. н. А. Ю. Ватлин (Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, Россия) выступил с докладом на тему: "Микроистория "большого террора": деятельность низовых структур НКВД в 1937 - 1938 гг. (на примере Кунцевского района Московской обл.)". По мнению исследователя, сеть низовых структур НКВД по всей стране оказалась ключевым звеном, позволившим "вытянуть" контрольные цифры арестов и расстрелов, одобренных на самой вершине власти. Объектом исследования стала "маленькая Лубянка" в Московской обл. - отдел НКВД Кунцевского района. Именно здесь абсурдность государственного террора достигла своего абсолюта, торжествовал анкетный принцип и произвол слепого случая. Ватлин поставил вопрос о том, в какой степени "конвейер" репрессий был результатом давления сверху и в какой - местным "ударничеством" и инициативой низовых звеньев политической полиции. Оперативный приказ N 00447 не всегда доводился до низовых работников НКВД в полном виде, что позволяло иметь свободу "творчества". Докладчик говорил о ментальной неподготовленности рядовых чекистов к исполнению указанного приказа с его супермасштабами по репрессированию "антисоветских элементов". Последнее утверждение в ходе дискуссии вызвало несогласие у ряда участников конференции. В частности, Н. В. Петров отметил, что кадры НКВД справились с задачами "большого террора". Добавлю, что об этом говорит, прежде всего, количество жертв политических репрессий в 1937 - 1938 гг.

Последнее заседание конференции было посвящено обсуждению темы "Память о 1937 годе". Его вел Анри Руссо (IHTP). В докладе А. Ю. Даниэля (Общество "Мемориал", Россия, Москва), говорилось об осмыслении памяти о 1937 - 1938 гг. в советский период (официальные версии, диссидентский дискурс, семейная память), а также в постсоветское время. Автор обратил внимание на проблему национальной идентичности и на место памяти о политических репрессиях в общественном сознании российского общества и стран Восточной Европы. Были проанализированы и представлены типы конфликтов национальных образов прошлого в бывших социалистических странах Европы.

Марк Эли (Франко-Российский центр гуманитарных и общественных наук в Москве) выступил с докладом "Реабилитация жертв политических репрессий с момента смерти Сталина до наших дней", поставив целью выявить связи между политическими, судебными, административными и связанными с памятью процессами в истории реабилитации жертв репрессий начиная с 1953 г. Автор заявил, что вплоть до начала 1990-х гг. реабилитация была не столько ясной правовой нормой, сколько политическим лозунгом, смысл которого существенно менялся на протяжении 1950 - 2000-х гг. По мнению автора, правовая норма, служившая для пересмотра уголовных дел, не менялась между 1920-ми и 1990-ми гг. Она не позволяла решить вопросы о делах миллионов жертв репрессий и удовлетворить тысячи прошений о восстановлении справедливости. Радикальные изменения произошли только с приходом к власти М. С. Горбачева и запуском внесудебных процедур реабилитации. Президент России Б. Н. Ельцин завершил эту эволюцию, подписав в 1991 г. Закон РСФСР "О реабилитации жертв политических репрессий", в котором впервые определялись административные и социальные последствия пересмотра дел.

Кати Русле (Sciences Po) представила доклад "Память Бутово" о подмосковном районе, где в 1937 - 1938 гг. на полигоне, принадлежащем НКВД, было расстреляно свыше 20 тыс. человек. Среди них политические и религиозные деятели, ученые, полководцы, художники, писатели. В докладе, в частности, речь шла и о роли различных конфессий в религиозном "освоении" Бутова.

Два доклада были посвящены восприятию "большого террора" современными поколениями российских и украинских школьников. И. Л. Щербакова (Общество "Мемориал", Россия, Москва) с 1999 г. бессменный председатель Оргкомитета Конкурса исторических исследовательских работ для старшеклассников "Человек в истории. Россия XX век", остановилась на проблеме функционирования культурной памяти, оценки жертв и виновников террора и репрессий новыми российскими поколениями. Е. Радзивилл (Издательство "Генеза", Украина, Киев) представила сравнительный анализ изложения массовых политических репрессий 1930-х гг. в СССР в целом и Советской Украине, в частности в украинских школьных учебниках первых лет независимости и в самых последних изданиях.

Доклады сотрудников общества "Мемориал" Е. Б. Жемковой (Москва) и И. А. Флиге (Санкт-Петербург) были посвящены проблеме увековечивания памяти о политическом терроре в СССР, ее формах (книги памяти, памятники, памятные знаки, мемориальные доски и др.), а также особенностях этого процесса в светском и религиозном, национальном и интернациональном аспектах.

С 2004 г. Международное общество "Мемориал" утвердило программу "Некрополь ГУЛАГа", руководителем которой является И. А. Флиге, а исполнителем - Научно-информационный центр "Мемориал" (Санкт-Петербург). Автор доклада дала определение понятию "Некрополь ГУЛАГа" как мест массовых захоронений расстрелянных в ходе советского государственного террора, тюремных и лагерных кладбищ, кладбищ интернированных и спецпоселенцев, могил ссыльных и др. Флиге остановилась на категориях тайных мест захоронений жертв политического террора, а также на местах захоронений, сведения о которых изначально могли не фиксироваться. Знание о местах тайных могил выплеснулось и оказалось востребованным общественным сознанием в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Но все они, за редким исключением, не были документально подтверждены и не имеют официального статуса. Не все из известных мест массовых захоронений репрессированных посещаемы и имеют памятные знаки. К сожалению, в современной России отсутствует специфический статус мемориальных кладбищ, связанных с государственным террором в СССР. Нет и государственной программы, нацеленной на поиск и фиксацию мест захоронений жертв политических репрессий. Этой работой в настоящее время занимается упомянутая программа под руководством Флиге.

Научная конференция в Париже показала, что интерес к проблеме массовых политических репрессий в СССР в современных развитых странах очень высок. Нельзя, к сожалению, сделать такой вывод относительно российского общества. Вспышка общественного интереса к теме "большого террора", политических репрессий, имевшая место в конце 1980-х - начале 1990-х гг., в нашей стране постепенно угасала. Однако это не значит, что жертвы государственного террора и произвола забыты. Выход законов о реабилитации жертв политических репрессий и репрессированных народов, публикация "Книги памяти жертв политических репрессий" практически во всех субъектах Российской Федерации, увековечение в разных формах памяти о погибших в годы террора, изучение этих событий в средней и высшей школе - вот далеко не полный перечень того, что сделало государство и неправительственные организации, общество в целом за последние 20 лет.

Однако масштабы преступлений коммунистического режима в нашей стране, к сожалению, таковы, что это лишь малая толика того, что предстоит сделать. Пока не будет названа последняя невинная жертва советского государственного террора, не выявлена последняя могила с останками репрессированных, не поставлен последний памятный знак, увековечивающий их память, работа не будет закончена. В какой-то степени это может служить гарантией неповторения произвола и насилия в будущем и реализацией законного права любого человека на знание исторической правды о судьбах большой и малой родины, своих родных и близких. Табуированная память - родная сестра бездуховности и безнравственности.

С. А. Кропачев, кандидат исторических наук (Кубанский государственный университет)

Примечания

¹ Впервые термин "большой террор" был введен в 1968 г. английским исследователем Робертом Конквестом (Conquest R. The Great Terror. Stalin's Purge of the Thirties. L., 1968). Сегодня существуют различные трактовки хронологических рамок "большого террора", как правило, охватывающие 1930-е гг. На конференции, прежде всего, рассматривались события 1937 - 1938 гг., по образному выражению М. Юнге и Р. Биннера, "ядро большого террора". В эти годы осуществлялся оперативный приказ наркома внутренних дел СССР N 00447 от 30 июля 1937 г. об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов. В ходе этой массовой операции подверглись аресту по обвинению в политических преступлениях более 1.5 млн. человек.

² Существуют различные оценки репрессированных в ходе национальных операций НКВД. Так, в материалах конференции были распространены тезисы доклада Н. Охотина (Общество "Мемориал", Россия, Москва): ""Национальные операции" в системе "большого террора" 1937 - 1938". В них указывалось, что по национальным операциям было осуждено около 350 тыс. человек (71% - к смертной казни), в том числе, по "польской линии" - 143850 человек, по немецкой - 56787. К "национальным операциям" были отнесены и репрессии против так называемых харбинцев - бывших служащих КВЖД (Маньчжурия), которых причисляли к "японским шпионам" вне зависимости от их этнической принадлежности. Всего по этой линии было осуждено 48133 человека.

³ В литературе встречаются и другие оценки репрессий в отношении чекистов. С 1 октября 1936 г. по 1 января 1938 г. из 24500 сотрудников Главного управления государственной безопасности НКВД СССР и его периферийных органов было арестовано 1373 человека (Лубянка - 2. М., 1999. С. 204).

⁴ А. З. Кобулов с 7 декабря 1938 г. по 2 сентября 1939 г. являлся первым заместителем наркома внутренних дел УССР (Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 1934 - 1941: Справочник. М., 1999. С. 233 - 234).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. А. Кропачев:

Комментарии: