М., Изд. фирма "Вост. лит-ра", 2000, 584 с.

Книга известного индолога Л.Б. Алаева не является, в строгом смысле слова, научной монографией. Жанр ее определить невозможно, поэтому трудно писать на нее обычную рецензию. Она содержит как опубликованные, так и не публиковавшиеся, написанные "для себя" работы, тезисы выступлений на давно забытых научных конференциях, не предназначенные для печати ответы своим оппонентам, рецензии других ученых на свои работы. Вместе с тем в ней есть и заметки чисто биографического характера, а иногда и сокровенные мысли, место которым в сугубо личном дневнике. Читатель почерпнет из нее и ценные сведения о научной атмосфере, в которой автор жил и работал в течение десятилетий, формировался как ученый.

Книга содержит интереснейшие сведения о целом ряде видных советских востоковедов, оставивших большой след в науке и воспитавших поколения индологов. Даже краткие высказывания по тому или иному поводу таких востоковедов, как И.М. Рейснер, A.M. Осипов, Р.А. Ульяновский и др., дают неоценимый материал для их портретной характеристики.

И тем не менее в целом эта оригинальная и захватывающе интересная книга является логично построенной глубоко научной работой. Она представляет собой историю трудной судьбы ученого, который в атмосфере значительной идеологической зашоренности советской науки, в напряженной борьбе за право независимо мыслить и отстаивать собственную позицию в востоковедной науке смог найти свой особый путь.

Важно отметить, что автор порой открыто выступал как противник слепого следования теоретическим догмам. Чего стоит, например, его смелое и довольно быстро оправдавшееся предсказание в отзыве на книгу В.Н. Никифорова, относящееся к 1973 г.: "Возможно, в будущем мы не будем тратить часы и бумагу для обсуждения вопроса о позиции классиков марксизма-ленинизма по этому вопросу (об "азиатском способе производства". - А.Р .), и перейдем к обсуждению вопроса по существу" (с. 429). Конечно, в этих словах нашла отражение и более общая позиция Л.Б. Алаева, его отношение к официальной идеологии, к (по очень точному определению самого автора) "советскому марксизму". Можно с полным основанием сказать, что

стр. 178

органическое нежелание и неумение подгонять факты под заданную теорию в сочетании с талантом исследователя позволили автору прийти к далекоидущим выводам, сделать открытия в индологической науке. При этом нельзя буквально воспринимать собственные слова Л. Алаева о том, что он "никогда не считал себя теоретиком". Он сам мог так считать, но факты говорят о другом. Отмечая, что он начинал как исследователь конкретных проблем истории Индии, он далее, опровергая самого себя, пишет, что стремление разобраться в сущности одного института привело его к "размышлениям о всеобщих закономерностях". Не лишне здесь упомянуть и о том, что руководимый им семинар по социально- экономическим проблемам стран Востока в средневековье стал, по общему мнению, "своего рода центром теоретической мысли" в Институте востоковедения (с. 411). Чтобы убедиться в том, что теоретизирование в истории вовсе не чуждо Л.Б. Алаеву, достаточно познакомиться с заключительной статьей его книги - "Подступы к теории исторического процесса".

Вся история формирования Л. Б. Алаева как ученого свидетельствует о счастливом сочетании в нем таланта глубокого исследователя конкретных проблем и теоретика, что позволяет характеризовать его как историка в подлинном смысле слова. Если применить известное высказывание В.И. Ленина, можно сказать, что он прошел путь "от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него обратно к истине".

Сама структура книги, которая разделена на четыре части, посвященные четырем открытиям автора в истории Индии, подтверждает это.

Первая идея и первое открытие Л.Б. Алаева - "Община классового общества не имеет отношения к первобытности". Еще будучи аспирантом он выдвинул смелую мысль о том, что сельская община Индии XIV-XVIII вв. не уходила корнями в родовое общество, как это представлялось историкам раньше, что нет никакой преемственности между первобытной и сельской общинами, что сельская община появилась в связи с усилением эксплуатации и что она не разлагалась, как об этом говорилось во всех учебниках, а наоборот, развивалась. В книге читатель неоднократно столкнется с подчеркнутой скромностью автора. И по поводу этой своей идеи он пишет, что первое открытие совершил, читая книгу Н.П. Павлова- Сильванского о русской общине. Сколько историков до него читали эту книгу, но никому из них не пришло в голову пойти в указанном направлении! Открытие Л.Б. Алаева собственно и заключалось в том, что он, встретившись с заинтересовавшей его мыслью, на обширном материале другой страны нашел ей блестящее подтверждение.

Показательно, что молодой ученый с самого начала не пошел по пути, проторенному его учителями A.M. Осиновым и И.М. Рейснером, а избрал свою дорогу, которая вела его в прямо противоположном направлении.

Заявив о своем открытии, Л.Б. Алаев в каком-то смысле взорвал бомбу под фундаментом советского востоковедения, отводившем огромную роль в восточном обществе той общине, которая была плодом логического конструирования. Оказалось, что она и возникла не так, как полагали востоковеды, и вообще была совсем не такой, как они ее описывали. Его идея перечеркивала многолетний труд предшественников, которые видели свою задачу не в том, чтобы изучать на конкретном материале проблему, а в том, чтобы комментировать широко известные тогда статьи К. Маркса "Британское владычество в Индии" и "Будущие результаты британского владычества в Индии".

А.Б. Алаев посягнул не только на господствовавшую в советской индологии концепцию, но и на самого классика: "Вся схема общинных форм по Марксу представлялась мне неправильной" (с. 85). Читатель сам сможет оценить необычайно смелую мысль ученого, который увидел, что "принятое понимание эволюции общины в классовом обществе построено на песке, что факты, даже известные исследователям, толкуются, исходя из заранее заданной схемы".

Нетрудно было предвидеть дальнейшую судьбу сделанного Л.Б. Алаевым открытия. Путь тех, кто покушается на устоявшиеся научные постулаты, не просто труден, но еще и полон риска. В атмосфере господства предельно догматизированного "советского марксизма" его идея, как об этом свидетельствуют многочисленные и самые различные материалы книги, была встречена с нескрываемой враждебностью. Ученому пришлось разработать специальную тактику, чтобы добиться опубликования своих взглядов, изобретать различные ходы, чтобы доказывать правильность своей концепции и в то же время открыто не противопоставлять ее классикам. Кончилась неудачей попытка добиться признания публикацией в Советской Исто-

стр. 179

рической Энциклопедии статьи "Община", так как, по свидетельству автора, рецензенты "единодушно" вытравляли из нее все новое и приходилось "тщательно упрятывать" в ней все оригинальное.

Материалы книги свидетельствуют о том, что Л.Б. Алаев расширил фронт своих исследований проблемы общины, привлекая материал европейских стран, России, и все больше убеждался в правильности своих идей. Но "аграрники- марксисты" прочно удерживали свои позиции, отлично понимая, что речь идет не просто об общине, что это не изолированный вопрос и идеи автора касаются не частностей, а тянут за собой целый ряд фундаментальных проблем. Они не могли признать его идеи о том, что процесс разложения общины не характерен для периода господства в обществе классовых отношений, что, напротив, даже наблюдается процесс укрепления общинных институтов, что не может быть единой схемы развития общины. Поэтому понятны постоянные ремарки автора: "Диалог слепых и глухих", "Мы разговаривали на разных языках" и т.д.

Мое поколение историков хорошо помнит надежды, возлагавшиеся на хрущевскую "оттепель". Книга Л.Б. Алаева - печальное свидетельство того, что эти надежды были напрасны. "Оттепель постепенно сходила на нет", - такова точная оценка профессиональным историком того периода.

Весьма характерны данные об участии автора в научной конференции в г. Гродно, где он тщетно доказывал коллегам, что методология изучения эволюции первобытной общины неправомерно распространяется на период классового общества, что фактический материал не согласуется с теорией, а факты, не соответствующие теории, просто замалчиваются, отрицаются или искажаются. Но кому может понравиться такая обнаженная правда? И снова печальный вывод автора: "Мне не удалось прорваться к сознанию моих добросовестных и не очень оппонентов".

После публикации статьи в журнале "Вопросы истории", когда Л.Б. Алаев ожидал возражений, чтобы скрестить, наконец, шпаги с оппонентами, он снова встретился с молчанием и, наконец, понял, что "оппонентам нечего сказать". И дело было не только в том, что никто не хотел отказываться от привычных и удобных формулировок. Многое объясняет опубликованный в книге, но в свое время не увидевший света присланный в редакцию отзыв П.Ф. Лаптева на статью в журнале. По-видимому, он лучше всех понял, к чему приведет открытие автора, и в исключительно грубой форме выразил позицию противников Л.Б. Алаева, который, по его мнению, "расправился с целой плеядой ученых". Его идеи "опровергались" утверждениями, что К. Маркс и Ф. Энгельс "создали подлинно научную общинную концепцию, лежащую в основе их формационного учения". Следовательно, всякий, кто поддержал бы Л.Б. Алаева, вместе с ним как бы покушался на это самое учение, которое, в свою очередь, "лежало в основе" советской исторической науки. Конечно же, охотников не нашлось.

Лишь позже, уже после распада СССР, когда стало возможно свободно и открыто выражать свои взгляды, Л.Б. Алаев четко и ясно сформулировал свою идею: "Схема эволюции общины, которая впитана нами с молоком матери (или на студенческой скамье), в корне порочна и никуда не годится" (с. 189). Однако ситуация осталась прежней: никакого отклика. Как пишет Л.Б. Алаев, те, кому его точка зрения не нравилась, уклонялись от разговора.

Вторая часть книги - это история борьбы автора за признание его исключительно оригинальной идеи о "двух этажах" собственности на землю, точнее, об идее "верховной" и "подчиненной" собственности на землю. По его мнению, верховная собственность государства на землю на Востоке действительно существовала, но под ней существовала другая собственность - частная. Теперь речь шла о том, что община внутри была совсем не такой, как думали раньше. Снова эта идея затрагивала вовсе не частный вопрос и лишь на первый взгляд касалась только Индии. На самом деле она была покушением на Марксову идею об "азиатском способе производства", в дискуссиях о котором сломано немало копий. Представляется весьма характерным, что Л.Б. Алаев не участвовал во вновь начавшейся дискуссии по этой проблеме. Его не привлекал спор, как он пишет, "на уровне учебника истмата" по вопросам о том, что имел в виду К. Маркс в том или ином году в той или иной работе. В этих спорах сторонники формационной теории прибегали к натяжкам и подтасовкам цитат и фактов и, как он откровенно пишет, "иногда приводили меня в ярость" (с. 422).

Снова и снова ученый призывает отталкиваться от реалий, а не руководствоваться заранее данными формулировками. Но отталкиваться от реалий означало провести такую же кропот-

стр. 180

ливую исследовательскую работу, которую провел автор, а для этого у его оппонентов не было желания и, возможно, умения.

Правда, к этой идее Л.Б. Алаева на материалах различных стран совершенно самостоятельно пришли другие ученые, что придало ей, как пишет автор, "большую устойчивость". Однако когда автор представил научной общественности открытые им факты, побуждавшие к новому пересмотру прежних взглядов на общину, "диспутанты на все это не обратили ни малейшего внимания, их больше интересовали формулировки". Новую идею постигла та же судьба - она не стала общепризнанной.

С большим интересом читается начало третьей части книги о следующем открытии ученого. Раздел "Озарение" вводит читателя в ту эмоционально напряженную атмосферу творчества, в которой совершаются открытия. В жизни автора это был действительно тот редкий случай озарения, когда все факты выстраиваются в математически четкий порядок, все неясное становится ясным и понятным, а новая идея получает обоснование. Кажется, Луи Пастер сказал, что "успех выпадает на долю умов подготовленных". После огромной подготовительной работы и как итог длительных размышлений озарение пришло к ученому: "Индийская община - не крестьянская". Индийская община, о которой было столько написано, где все казалось таким ясным и понятным, предстала в совершенно новом свете - как своеобразная, прежде всего кастовая, организация, в которой полноправные общинники составляют слой по преимуществу мелких помещиков - эксплуататоров чужого труда. Л.Б. Алаеву удалось вскрыть неразрывную связь между общиной и кастой: "Исторически и логически мы не можем себе представить не только "кастовую общину" без касты, но и касту без "кастовой общины"".

При обсуждении новой работы выступавшие не поняли точки зрения автора и "критиковали по мелочам". Более всего удивляет, что даже после выхода книги "Социальная структура индийской деревни" открытие Л.Б. Алаева не стало общепризнанным для индологов и лишь отдельные коллеги дали ему довольно сдержанную положительную оценку. Попытка довести до научной общественности суть открытия через серию блестящих статей в журнале "Азия и Африка сегодня" также не имела особого успеха.

Завершает книгу четвертый раздел, центральная идея которого звучит по-алаевски крамольно: "Феодализм - строй, основанный на дарении". Этот раздел еще раз подтверждает, что глубокие исследования конкретных проблем неизбежно выводят на широкие теоретические обобщения. Автор пишет: "Занятия индийской общиной логично вывели меня на проблему общественного строя Индии и, следовательно, всего Востока в средние века".

В 1970-х годах на обсуждении книги Ю.В. Качановского, посвященной спору об общественном строе древнего и средневекового Востока, и монографии В.Н. Никифорова "Восток и всемирная история" Л.Б. Алаев заявил о себе именно как историк-теоретик, высказав мысль, что все обоснования так называемого "азиатского способа производства" не удовлетворительны и что понятия рабовладения и феодализма нуждаются в дальнейшей теоретической разработке. Но его попытку предложить собственную модель феодализма постигла та же судьба, что и первые три открытия.

В заключении к книге Л.Б. Алаев подвел итог своей научной деятельности, которая при внешнем благополучии была встречена равнодушно научным сообществом. При этом никто не смог отрицать значение его идей и даже самые убежденные противники не рискнули публично выступить против него. Думаю, есть только одно объяснение этому: Л.Б. Алаев опередил время и его открытия послужат прочной платформой для будущих исследователей загадочного феномена индийской общины.

Объективно подходя к собственным открытиям, осознавая тот факт, что обобщения сделаны им на базе, ограниченной несколькими районами Индии с их специфическими природными условиями, автор приходит к выводу, что необходимо дальнейшее исследование проблемы на материале других районов индийского субконтинента. Но, на мой взгляд, это не меняет сути дела, поскольку и Южная Индия, и территория Уттар-Прадеша - это весьма обширные регионы, которые можно приравнять к целой группе азиатских государств и которые занимают важное место в истории Индии. Они дали ученому достаточный материал для его теоретических выводов.

В книге Л.Б. Алаева приведен огромный сводный материал по истории разработки им проблемы индийской общины, который обеспечивает отличную базу для будущих исследователей. Вместе с тем его работа является ценным историческим документом, отразившим целую эпоху в развитии отечественного востоковедения.

Постоянный адрес данной публикации: