Е. И. КЫЧАНОВ, Б. Н. МЕЛЬНИЧЕНКО. ИСТОРИЯ ТИБЕТА С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН И ДО НАШИХ ДНЕЙ. М.: Вост. лит-ра., 2005. 351 с.

Как государство Тибет не представлен на современной политической карте мира, но его богатейшая история и культура в большей степени, чем история и культура многих вполне суверенных государств привлекает внимание не только ученых, но и широкой общественности. Однако это внимание отличается определенной избирательностью. Много исследований посвящено религии (как буддизму, так и - в меньше степени - бон); с конца 1950-х гг. не без влияния политической конъюнктуры появилось немало работ о тибетской государственности. При этом часто, особенно в последние годы, публикации носят апологетический характер; благовествование зачастую подменяет аналитический подход.

Свою роль в этом сыграли те тибетские ученые, которые являются одновременно действующими религиозными лидерами. Данная весьма влиятельная группа сформировалась из числа тибетских эмигрантов (в том числе эмигрантов-"профессионалов") и использовала нелюбовь Запада к коммунистическому Китаю и его (Запада) "детское" любопытство ко всему таинственному к вящей для себя выгоде. Многие из них стали профессорами престижных университетов либо создали собственные институты (например, Институт Лигминча в Чарлотсвилле, США), опубликовали солидные тома под интригующими названиями (типа "Чудеса естественного ума") и потому считаются главными авторитетами в тибетологии - думаю, безосновательно, поскольку, прекрасно зная собственную традицию, большинство из них абсолютно невежественны в том, что лежит за ее пределами. В этом плане показательны не только взгляды популярного ныне Тензин Вангьяла о возникновении 18 - 17 тыс. лет назад религиозной системы бон, но и мнение более академичного Намкая Норбу, который датирует это событие началом 2-го тыс. до н.э. И та и другая даты никак не связаны с реальной историей древнего Тибета (ср. [Бураев, 1998]).

Если на протяжении практически всего XX в. лидирующие позиции в тибетологии занимала западная наука, то с конца века лидерство вполне закономерно переходит к ученым КНР (в том числе и этническим тибетцам), создавшим ряд обобщающих работ по истории страны [Гэ Сан-бэнь, Гэцзан Цайдань, 2000; Даньчжу Аньбэнь, 2000; Дочжи Жэньбоце, 2003; Сицзан тунши, 2003; Тан Хуйшэн, 2003; Ван Яо, 2004; Цэн Гоцин, 2004; Сунь Линь, 2006].

Что касается отечественной историографии, традиционно проявлявшей большой интерес к Тибету, то она насчитывает немало крупных работ [например, Востриков, 1962], которые и поныне задают высокий уровень в мировой тибетологии. Различные аспекты истории и культуры этой страны детально исследованы в монографических публикациях В. А. Богословского, А. С. Мартынова, А. Г. Малявкина, А. Н. Кочетова, Р. Е. Пубаева, Р. Н. Дугарова, Д. И. Бураева и других, причем особо выделю вклад ученых Бурятского научного центра, которые ввели в научный оборот целый ряд тибетских исторических источников. В то же время именно обобщающих изданий, позволяющих объединить отдельные достижения в единую систему, до сих пор не было; отчасти их заменяли книги очеркового плана [Кычанов, Савицкий, 1975; Цендина, 2002].

Рецензируемая монография известных петербургских востоковедов восполняет существовавшую лакуну, систематически излагая историю Тибета с древнейших времен до начала XXI в.

Вслед за китайскими учеными авторы относят первое появление человека на Тибетском нагорье к эпохе палеолита и датируют это событие временем 50 тыс. лет назад (с. 12, 13). Такое утверждение базируется на данных обобщающего издания по тибетской археологии [Сицзан ка-огу даган, 1991, с. 13 - 24], однако, поскольку обращение к материалам показывает, что в основе

лежит небольшая коллекция из 15 орудий (скребки, остроконечники), 25 отщепов и сколов, собранных на поверхности, для такого уверенного вывода пока нет надежных геоморфологических и типологических доказательств.

Более перспективным представляется изучение стоянки Чжулолэ (Druluole; на севере ТАР), где были найдены орудия, типологически и технологически сходные с инвентарем позднеплейстоценовой стоянки Шуйдунгоу в Нинся, хотя и там они происходят из поверхностных сборов [Ань Чжиминь, И Фэншэн, Ли Бинъюань, 1979, с. 482, 486, 490, рис. 3]. Можно констатировать, что освоение человеком высокогорных областей (свыше 4500 м над уровнем моря) началось в эпоху верхнего палеолита, однако более точная датировка возможна лишь на основе привлечения новых материалов, полученных в результате научных раскопок.

Интенсивное изучение в последние два десятилетия местных земледельческих культур - кажо (каро) и цюйгун (чойгун) - усилило позиции сторонников автохтонности тибетского этноса и одновременно стимулировало возникновение в историографии так называемой цянской проблемы. Китайские летописи однозначно указывают на участие западных цянов в формировании тибетцев, но четких археологических свидетельств столь массовой миграции пока не обнаружено. В связи с этим ряд исследователей (например, Х. И. Бэквет) ставят под сомнение сам факт такого воздействия. Однако на уровне отдельных элементов в погребальном обряде (каменная кладка, скорченный костяк) и в инвентаре (сосуды с "седловидным" устьем) можно проследить сходство между захоронениями типа сянпи, которые относят к раннему этапу культуры туфаней (конец 1-го тыс. до н.э.), и целым блоком древнецянских культур эпохи ранней и развитой бронзы (мачан, каяо, сыва) на территории Ганьсу и Цихая [Сицзан каогу даган, 1991, с. 43, 107]. Поскольку эти связи подтверждаются также данными антропологии и лингвистики, заявление авторов о том, что участие цянского компонента в формировании тибетской народности "вряд ли следует отрицать" (с. 21), представляется более чем справедливым.

Традиционно развитие тибетской государственности тесно связывается с распространением буддизма. Религиозная историография подчеркивает особую роль в принятии новой веры правителя-цэнпо Сонцэн Гампо. Хотя, как показывают авторы, в то время "успехи буддизма в Тибете... были еще весьма скромными" (с. 42). Роль государственной идеологии выполнял бон. На протяжении нескольких столетий, вплоть до X - XI вв., он успешно конкурировал с буддизмом за место официальной религии, а затем последовательно ассимилировался и одновременно вытеснялся победившим Законом из общественной практики.

В окончательном оформлении тибетской теократии решающую роль сыграли внешнеполитические факторы. Первый (по сути, а не по порядку) Далай-лама Сонам Гьяцо осознал, что является перерождением бодхисаттвы Авалокитешвары, в ставке Алтан-хана; следующий Далай-лама, по счастливому совпадению оказавшийся внуком Алтан-хана, прибыл в 1601 г. в Лхасу в сопровождении отряда монгольской кавалерии, который и обеспечил его интронизацию. Тогда же его наставник был удостоен титула Панчен-ламы. Эти факты нелишне помнить любителям рассуждать о божественной сущности тибетской иерархии. А в 1720 г. очередной Далай-лама прибыл в столицу в сопровождении цинской армии под командованием генерала Ян Синя. Таким образом, тибетская теократия изначально не имела прочной социальной опоры внутри страны и опиралась на вооруженную поддержку извне, со стороны монголов, ойратов, а затем и маньчжуров. Представляется вполне обоснованным вывод Е. И. Кычанова и Б. Н. Мельниченко о том, что "признание примата духовной власти над властью светской, над централизованной властью в целом сыграло в судьбах Тибета роковую роль" (с. 150).

В первой половине XX в., после ослабления влияния Китая на тибетские дела (вследствие краха Цинской империи, милитаристских и гражданских войн, а затем и японской агрессии), у руководства страны появился шанс достичь реальной независимости. Но для этого необходимо было обладать значительными военными и экономическими ресурсами, что, в свою очередь, предполагало проведение системных реформ.

Такая попытка была предпринята Далай-ламой XIII и его сподвижниками и включала упорядочивание фискальной системы, создание армии "нового строя" и полиции в Лхасе, налаживание почтово-телеграфной службы, учреждение Государственного банка, введение светского образования. Тибетское правительство посылало вооруженные отряды в Кам и Амдо, явочным порядком раздвигая границы своего государства. Подобные преобразования, направленные на преодоление многовековой отсталости, проводились в первой трети XX столетия во многих странах Востока - как необходимый ответ на вызов эпохи. Что касается Тибета, то его руководство

лишь попыталось "сделать первые шаги навстречу современной цивилизации, но эти шаги были еще явно недостаточны" (с. 229). Против них сплоченно выступили большинство аристократов и главы крупных монастырей. "Живые будды" и "перерожденцы" высоких рангов больше заботились о своих доходах и власти, чем о будущем страны. В итоге реформы закончились, практически не начавшись (достаточно сказать, что первая светская школа открылась в Гьянце в 1923 г., а закрылась уже в 1926 г.). Центральная власть практически не контролировала регионы. Указы с печатью самого Далай-ламы просто игнорировались местными старшинами.

Отдельные представители правящего класса осознавали кризисную ситуацию. Один из них, Луншар, в 1934 г. предпринял попытку ввести выборность высших должностных лиц и их ответственность перед Национальной ассамблеей. Но и этот, отнюдь не самый революционный, план был отвергнут, как попытка ввести "большевистскую систему управления". Луншара отстранили, а затем ослепили; больше подобных инициатив ни у кого не возникало. "Так провалилась последняя серьезная попытка реформировать тибетскую политическую систему" (с. 243). А всякая система, которая утрачивает способность к саморазвитию, обречена на слом.

Окончательный крест на возможности обрести полноценную независимость тибетское руководство, на мой взгляд, поставило в годы Второй мировой войны. Во главе государства тогда уже находился нынешний Далай-лама XIV, который, правда, был еще слишком молод для того, чтобы нести личную ответственность за принимаемые политические решения. Недееспособной оказалась вся сложившаяся система управления. Тибет занял позицию нейтралитета и отказался пропускать военные грузы из Индии в Китай, чем на деле наносил вред боеспособности гоминдановской армии и помогал японским милитаристам. Присоединение к Объединенным Нациям могло бы дать тибетскому правительству веские основания для международного признания своего статуса, но этого не случилось. В послевоенный период правительства США и Великобритании подтверждали китайскую принадлежность Тибета, и только приход к власти КПК побудил их изменить позицию.

О событиях, связанных с "мирным освобождением" Тибета, образованием Тибетского автономного района и его развитием в составе маоистского Китая, существует достаточно обширная научная литература (например [Богословский, 1978]). Авторы рецензируемой монографии показывают, что на начальных этапах власти КНР проводили "осторожную и компромиссную политику... стремясь в рамках "единого фронта" либо добиться согласия на перемены со стороны тибетской элиты, либо в крайнем случае нейтрализовать ее" (с. 278). Именно на примере Тибета, по сути, впервые была опробована политика "одно государство - два строя". Однако диалога не получилось, и все закончилось кровавыми событиями 1959 г. После этого преобразования стали проводиться более жестко. Пекин решил ускорить демократические реформы, которые прошли в два этапа.

В земледельческих районах содержание первого этапа составило "три анти-, два снижения", т.е. отмену режима ула (барщины), рабства и мер против "мятежников", плюс снижение стоимости аренды и ссудных процентов. После завершения первого этапа начиналось перераспределение собственности. Упразднялись все исключительные феодальные права, затем шли расследования на определение состава преступлений, совершенных помещиками, аристократией и их агентами; земли и производственные ресурсы признанных виновными конфисковались и распределялись среди бывших рабов. У землевладельцев, не участвовавших в сопротивлении и преступлениях против населения, государство выкупало земли. Всего в процессе реформ было выкуплено 9 тыс. га земли и 820 тыс. голов скота. Количество конфискованной земли достигло 20 тыс. га. Около 200 тыс. семей бывших крепостных получили более 28 тыс. га земли и другие производственные ресурсы [Ди Фанъяо, 2002, с. 93, 94]. Для сопоставления: площадь реально используемых пастбищ в Тибете составляла более 50 тыс. га, т.е. фактически больше половины земли было так или иначе экспроприировано.

Реформа затронула и монастыри, которые владели 36.8% общей площади пашни и являлись главным ростовщиком, предоставляя 80% всех кредитов. Их разделили на две группы: сопротивлявшиеся новой власти (главные - три монастыря под Лхасой) и "невиновные" (во главе с Таши-луньпо в Шигацзе). К ним в соответствии со степенью вины применялась политика преобразований различной степени строгости, вводилась гражданская администрация. Государство декларировало уважение религиозных чувств тибетцев и охрану их святынь, но при этом от имевшихся в районе в 1961 г. 2676 монастырей и храмов после "упорядочивания" осталось лишь 553 [Там же, с. 97 - 100]. В годы "культурной революции" национальная культура и религия подверглись

оголтелым погромам силами специально присланных отрядов хунвэйбинов, что вызвало вооруженное сопротивление со стороны тибетцев. Повстанческое движение было разгромлено китайской армией к началу 1970-х гг.; однако реальная стабильность в автономном районе восстановилась не столько из-за военных операций, сколько благодаря новому курсу на реформы и получению Тибетом значительных инвестиций. Достаточно сказать, что в соответствии с 10-м пятилетним планом к началу 2000-х гг. в ТАР было завершено строительство 117 объектов, обеспечивших рост ВВП на 12%, который составил в 2003 г. 18.46 млрд. юаней. Чистые доходы крестьян достигли в среднем 1691 юаня. Принятый курс стимулировал развитие сервисной инфраструктуры и всей третьей индустрии в целом, которая в 2003 г. составила 52% от всей хозяйственной деятельности района (в 2000 г. - 45.9%) [Сицзан ланьпи шу..., 2004, с. 121, 122, 129]. В начале 2006 г., на год раньше планового срока, была сдана в эксплуатацию Цинхай-Тибетская железная дорога, один из величайших в мире по своему масштабу и сложности проектов железнодорожного строительства. Проект начали реализовывать в 2001 г., общая протяженность дороги от Синина до Лхасы составила около 2000 км (часть дороги от Синина до Голмуда, построенная еще в 1984 г., была существенно модернизирована). Технологическая сложность строительства обусловливалась тем, что большая часть маршрута пролегала на высоте более 4000 м над уровнем моря, в условиях разреженности воздуха и вечной мерзлоты. Инвестиции составили более 26 млрд. юаней (3.17 млрд. дол. США) [Li Jiang, 2002, p. 17, 19; Four continuing..., 2003, p. 15]. Разумеется, подобные крупномасштабные проекты были бы невозможны без поддержки Центра.

Развитие Тибета в период реформ (после 1978 г.) рассматривается в специальном разделе монографии. Хотя основные тенденции развития определены, как представляется, верно, само изложение отличается некоторой схематичностью, поскольку базируется в основном на информационно-пропагандистских материалах, изданных в Пекине. Поэтому весьма подробно перечисляются достигнутые успехи (действительно, как было показано выше, весьма значительные) и очень бегло - имеющиеся недостатки в осуществлении реформ. Из поля зрения авторов выпадает целый ряд проблем, которые не рассматриваются или предвзято трактуются в китайской литературе. К таковым относится, например, важнейшая для Тибета проблема адаптации к современным условиям кочевого хозяйства. Большинство авторов из КНР однозначно считают номадизм отсталой формой хозяйствования и не желают видеть его потенциала развития, на что указывают материалы обследований, проведенных учеными из других стран [Комиссаров, Сёмкина, 2007, с. 11 - 15]).

Взаимоотношения с "правительством в изгнании", созданным в ставке Далай-ламы в Дхармасале, и с тибетской эмиграцией в целом - особая сложная проблема, которая, как показали недавние события, связанные с Пекинской Олимпиадой, может оказывать достаточно заметное влияние на мировую политику. Во многих западных странах сформировалось довольно влиятельное протибетское лобби, в деятельности которого романтическое увлечение Востоком весьма органично сочетается со стремлением использовать "тибетский вопрос" в качестве рычага воздействия на стремительно развивающийся Китай. Существенную роль играет и огромный духовный авторитет Е. С. Далай-ламы XIV, его личное обаяние. Однако учитывать следует в первую очередь не историко-культурные аргументы, а жесткую политическую реальность, суть которой определяется двумя положениями: 1) Китай ни при каких условиях не откажется от прямого военно-политического контроля над Тибетом, поскольку это противоречит основным внешнеполитическим парадигмам Срединного государства; 2) центральное правительство направляет на развитие ТАР огромные инвестиции, особенно в рамках принятой в 2000 г. программы ускоренного развития западных районов [Кондрашова, 2001; Чэнь Цзяхай, Чэнь Хайхун, 2001; Чжоу Дунтао, Ли Хунся, 2006], что приводит к реальному повышению качества жизни всего населения.

Поэтому при всей сложности отношения к китайскому присутствию и благоговейном преклонении перед нынешним Далай-ламой, свойственном большинству тибетцев, вряд ли это большинство согласится вернуться в условия средневековой теократии, отказавшись от железных дорог, современных больниц, Интернет-кафе и других "благ цивилизации", появившихся в стране снегов благодаря экономическим реформам в КНР последних трех десятилетий.

Что же касается ситуации вокруг Большого Тибета, подразумевающей включение в его состав значительных территорий в Амдо и Каме, то это разделение началось не в 1951 г. и имеет свои исторические причины. Примерно с таким же пафосом нынешнее тибетское "правительство в изгнании" могло бы требовать присоединения Сиккима и Ладака, однако вряд ли подобная трактовка пограничных проблем вызвала бы понимание у Индии. Кстати, тибетское правительство уже поднимало этот вопрос в 1947 г., но согласилось отложить его решение на будущее (с. 257).

В заключение отмечу, что в книге тщательно собрано и проанализировано большинство крупных работ по тибетологии, изданных как в Китае, так и за его пределами. Отдельные обобщающие издания, вышедшие в свет уже после сдачи рукописи в печать, не вносят сколько-нибудь значительных изменений в принципиальные выводы авторов. В то же время много интересных конкретных материалов содержат электронные издания, среди которых особо выделю сайт Китайского центра изучения Тибета на базе университета Цинхуа (http://www.tibetology.ac.cn), где размещаются (на китайском, тибетском и английском языках) информационные и исследовательские материалы по Тибету, а также представляются тезисы публикаций в "Китайском тибетологическом журнале".

По глубине научного анализа и основательности полученных выводов полностью соответствуя профилю монографического научного исследования, книга Е. И. Кычанова и Б. Н. Мельниченко одновременно представляет собой уникальное обобщение истории одного из ключевых районов Азии и в качестве такового "может служить в некотором роде учебным пособием" (с. 3), уже успешно апробированным на восточном факультете Санкт-Петербургского университета и заслуживающим самого пристального внимания всех других вузов, осуществляющих специализацию по востоковедению и регионоведению.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Богословский В. А. Тибетский район КНР (1949 - 1976). М.: ГРВЛ, 1978.

Бураев Д. И. Религия бон: проблема происхождения и роли в становлении тибетского государства VII - IX веков. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского гос. ун-та, 1998.

Востриков А. И. Тибетская историческая литература. М.: ИВЛ, 1962.

Комиссаров С. А., Сёмкина А. П. Традиционное хозяйство тибетцев (на территории КНР) // Вестник НГУ. Сер. "История, филология". 2007. Т. 6. Вып. 4. Востоковедение.

Кычанов Е. И., Савицкий Л. С. Люди и боги страны снегов. Очерки истории Тибета и его культуры. М.: ГРВЛ, 1975.

Кондрашова Л. И. Китайская программа освоения западных регионов страны // Стратегия развития западных регионов КНР. М., 2001. (Экспресс-информация Ин-та Дальнего Востока РАН. N 9.)

Цендина А. Д. ...и страна зовется Тибетом. М.: Вост. лит-ра., 2002.

Чэнь Цзяхай, Чэнь Хайхун. Политика регионального развития Китая и ее результаты: Стратегия развития западных регионов КНР // Стратегия развития западных регионов КНР. М., 2001 (Экспресс-информация Ин-та Дальнего Востока РАН. N 9.)

Four continuing national projects // Beijing Review. 2003. V. 46. N 39.

Li Jiang. Railroad on the highest plateau // Beijing Review. 2002. V. 45. N 44.

Ань Чжиминь, И Фэншэн, Ли Бинъюань. Палеолитические и микролитические орудия из районов Шэ-ньчжа и Шуанху в Северном Тибете // Каогу. 1979. N 6.

Ван Яо. Цзансюэ гайлунь (Очерк тибетологии). Тайюань: Шаньси цзяоюй чубаныпэ, 2004.

Гэ Санбэнь, Гэцзан Цайдань. Цин-Цзан гаоюанъ юму вэнъхуа (Кочевая культура Тибет-Цинхайского плато). Ланьчжоу: Ганьсу миньцзу чубаныпэ, 2000.

Даньчжу Аньбэнь. Цзанцзу вэнъхуа фачжань ши (История развития культуры тибетцев). Т. 1, 2. Ланьчжоу: Ганьсу цзяоюй чубаныпэ, 2000.

Ди Фанъяо. Сицзан цзинцзисюэ даолунъ (Руководство по экономике Тибета). Лхаса: Сицзан жэньминь чубаныпэ, 2002.

Дочжи Жэньбоце (Доржи Римпоче). Цзансюэ яньцзю гань лу (Благодатная роса тибетологических исследований). Ланьчжоу: Ганьсу миньцзу чубаныпэ, 2003.

Сицзан каогу даган (Основное содержание археологии Тибета) / Под ред. Хоу Шичжу. [Лхаса]: Сицзан жэньминь чубаныпэ, 1991.

Сицзан ланьпи шу 2004: Чжунго Сицзан фачжань баогао (Синяя книга Тибета за 2004 г. Доклад о развития ТАР Китая). Лхаса: Сицзан жэньминь чубаныпэ, 2004.

Сицзан тунши (История Тибета) / Отв. ред. Чэнь Цинъин, Гао Шуфэнь. Чжэнчжоу: Чжунчжоу гуцзи чубаныпэ, 2003.

Сунь Линь. Цзанцзу шисюэ фачжань ши ганъяо (Основное содержание истории развития историографии тибетцев). Пекин: Чжунго цзансюэ чубаныпэ, 2006.

Тан Хуйшэн. Цин-Цзан гаоюань гудай вэньмин (Древняя цивилизация Тибет-Цинхайского плато). Сиань: Сань Цинь чубаныпэ, 2003.

Цэн Гоцин. Цзанцзу лиши, вэнъхуа (Культура и история тибетцев). Пекин: Миньцзу чубаныпэ, 2004.

Чжоу Дунтао, Ли Хунся. Анализ и осмысление результатов политики "Великого освоения Запада" в течение последних лет // Чжунго сибу цзинцзи фачжань баогао, 2006 (Отчет об экономическом развитии западных регионов Китая в 2006 г.). Пекин: Шэхуй кэсюэ вэньсянь чубаныпэ, 2006.

Постоянный адрес данной публикации: