Довольно редко можно встретить в иностранных столицах улицы, названные в честь российских политических деятелей. Тем удивительнее, что одна из лондонских носит имя Воронцовых. За время правления Екатерины II интересы России в Британии представляли шесть послов, первым среди них - с 1762 по 1764 г. - был Александр Воронцов, а дольше других последний - Семен Романович Воронцов. И дело не в том, что оба слыли известными англоманами. Значителен был их вклад в развитие русско-английских связей и укрепление международного авторитета России.

Боярский род Воронцовых оставил заметный след в русской истории. Все ветви рода - и несколько Воронцовых, и Воронцовы-Вельяминовы, и Аксаковы и др. - ведут происхождение от легендарного Симона Африкановича, выехавшего из Норвегии в Киев около 1027 года. С середины XV и до конца XVII века Воронцовы служили воеводами, стряпчими, стольниками, окольничими. В отдельные исторические периоды род их заметно возвышался. Так, боярин Федор-Демид Семенович Воронцов снискал любовь подрастающего Ивана IV. Но в ожесточенной борьбе боярских родов за влияние Воронцовы не сумели удержать свои позиции. Федор и его племянник Василий Михайлович были в 1546 г. казнены, как утверждают летописи, по оговору, а в 1570 г. в числе других московских бояр, обвиненных в связях с новгородцами, казнен и один из сыновей Федора - Иван.

Следующее возвышение рода произошло в XVIII в. благодаря Михаилу Илларионовичу Воронцову. В решающую ночь 25 ноября 1741 г. тот оказался одним из трех смельчаков, сопровождавших цесаревну Елизавету в казармы Преображенского полка, а затем арестовывал регентшу Анну Леопольдовну с ее семейством. В благодарность за содействие в возведении на престол дочери Петра I он был пожалован в камергеры двора, а затем, после некоторых лет охлаждения по подозрению в соучастии в заговоре Лестока, и в канцлеры. Кроме того императрица сосватала ему в жены свою двоюродную сестру Анну Карловну Скавронскую, Соратник императрицы поспособствовал продвижению своих братьев - Романа и Ивана - по служебной лестнице. В 1760 г. Воронцовы получили графский титул.

Половинкина Марина Леонидовна - аспирантка Липецкого государственного технического университета; Шляпникова Елена Арсеньевна - доктор исторических наук, профессор, заведующая кафедрой Липецкого филиала Орловской региональной академии государственной службы.

стр. 62

Старший из братьев - Роман Илларионович имел и свои заслуги перед Елизаветой: он не раз ссужал цесаревну деньгами, которыми располагал благодаря наследству жены, а после переворота 1741 г, ему поручили сопровождать в ссылку бывшую правительницу - Анну Леопольдовну. Собственные заслуги и протекция младшего брата позволили Роману Илларионовичу в царствование Елизаветы стать генерал-поручиком и сенатором, а при Петре III - уже генерал-аншефом. Современники считали его человеком не слишком высоких нравственных правил, а также ретроградом. Характерно, например, что в связи с гибелью Г. В. Рихмана во время опытов по изучению атмосферного электричества вице- президент Адмиралтейской коллегии И. Г. Чернышев интересовался реакцией именно Р. И. Воронцова, известного как противник электрической машины. Роман Воронцов был богатейшим вельможей, но крайне скупым. Он даже своим детям не желал выделять деньги из унаследованного ими состояния их матери, происходившей из богатой купеческой семьи, и очень долго не отделял сыновей, сделав это только по указу Екатерины II. За лихоимство на посту наместника Владимирского, Пензенского и Тамбовского в годы ее царствования получил он прозвище "Роман - большой карман", а от императрицы в один из дней рождения получил подарок "со значением": пустой длинный кошелек. По слухам, потрясение от этого дара и стало причиной его смерти.

Когда в 1746 г. умерла супруга Р. И. Воронцова Мария Ивановна Сурмина, оставив пятерых детей, заботы по их воспитанию пришлось взять на себя Михаилу Илларионовичу Воронцову. Две старшие дочери Романа Илларионовича - Мария и Елизавета - были определены во фрейлины. Старший сын Александр послан учиться во Францию, в Страсбургское военное училище. Двое младших детей - Екатерина и Семен - воспитывались вместе с дочерью М. И. Воронцова, который имел репутацию человека порядочного, хотя и недалекого. Канцлер почитал науки и искусство, в его доме была хорошая библиотека, и он сумел дать своей дочери и детям брата достойное образование. Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова писала: "Мой дядя не жалел денег на учителей, и мы - по своему времени - получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках, и в особенности владели отлично французским, некий статский советник преподавал нам итальянский язык, а когда мы изъявили желание брать уроки русского языка, с нами занимался Бехтеев" ¹ .

Самым младшим в семье был Семен. Он родился 15 июня 1744 года. После смерти матери вначале он жил у деда в деревне, а затем в доме дяди. В отличие от брата получил домашнее образование. Путешествовал, но не по Европе, а объезжал со старшими родственниками раскиданные по российским губерниям поместья и заводы семейства Воронцовых. В десятилетнем возрасте его записали в пажи императрицы, а к моменту воцарения Петра III он был уже камер-пажом. Новый император имел расположение ко всему семейству Воронцовых, поскольку его фавориткой была Елизавета Романовна Воронцова. Семена пожаловали в камер-юнкеры. Обстоятельства этого назначения ему, видимо, были неприятны, поскольку он стал добиваться перевода на военную службу, ссылаясь на склонность к военному ремеслу. Его просьбу удовлетворили, назначив поручиком в Преображенский полк. Семен Романович должен был отправиться на театр предполагавшейся войны с Данией.

В день его отъезда в Петербурге начали развиваться события, приведшие к дворцовому перевороту в пользу Екатерины П. По собственному признанию, 18-летний Воронцов "был нетерпелив как француз, вспыльчив как сицильянец" и "пришел в невыразимую ярость от этой вести". В соответствии с фамильным девизом: "Semper immota fides" ("Всегда непоколебимая верность") он остался верен присяге императору. Вместе с капитаном П. И. Измайловым пытался помешать переходу гренадеров Преображенского полка на сторону Екатерины, "увещевая их не изменять законному государю", убеждая, "что лучше умереть с честью, как должно верному подданному и солда-

стр. 63

ту, чем присоединиться к изменникам, которые будут побеждены, потому что пример нашего полка непременно заставит другие, армейские полки не изменять долгу". Когда же Воронцов понял бесполезность своих усилий, то решил пробираться в Ораниенбаум, чтобы предупредить императора, который мог бы, по мнению юного поручика, бежать к войскам, находившимся в Нарве. Однако этим благим намерениям не дано было сбыться. "Как только я возыимел эту мысль и попытался пробраться сквозь толпу, я вдруг почувствовал, что меня хватают за ворот", - вспоминал он в своей автобиографии ² . В итоге его на одиннадцать суток заключили под арест, но после освобождения оставили на службе.

Недовольный необходимостью "служить с изменниками", младший Воронцов тяготился службой. Ему на помощь пришел Михаил Илларионович, который, невзирая на выказанную во время переворота, преданность свергнутому императору, сохранил свое положение. Канцлер выхлопотал для племянника назначение советником посольства в Вену. Так Семен Романович впервые прикоснулся к дипломатической работе, которая в дальнейшем станет главной сферой его деятельности. Впрочем венский опыт не был продолжителен. Осенью 1765 г. он вместе с дядей отправился в путешествие по Европе, после которого вернулся в Россию. На родине их ожидало удаление Михаила Илларионовича от дел, вследствие его разногласий с Н. И. Паниным и Г. Г. Орловым. Обиженный за родственника и недовольный развитием собственной карьеры, раздраженный влиянием при дворе фаворитов, Семен Романович вышел в отставку и вместе с дядей удалился в имение.

Это были грустные для Воронцова годы не только из-за вынужденного бездействия, но и в силу сложившихся семейных обстоятельств. В 1767 г. скончался заменивший ему отца Михаил Илларионович, а двумя годами позже его давняя сердечная привязанность - кузина Анна Михайловна Воронцова-Строганова. На глазах Семена Романовича развертывалась ее личная драма. Анна Михайловна была замужем за А. С. Строгановым, слывшим человеком светским, прекрасно образованным и добросердечным. Но на семейную жизнь четы Строгановых повлияли дворцовые интриги и бурная политическая жизнь того времени. В результате политических разногласий - из-за переворота 1762 г. - между отцом и мужем Анна Михайловна в 1764 г. оставила Строганова и вернулась к отцу. Дело о разводе длилось несколько лет, пока не завершилось смертью Анны Михайловны.

На службу Семен Романович вернулся в связи с началом русско-турецкой войны 1768 - 1774 годов. Он командовал 1 гренадерским полком, сформированным в 1756 г. и отличившимся во время главных сражений Семилетней войны. Полк в период русско- турецкой войны назначали обычно туда, где требовалась особая стойкость солдат и офицеров; полк отличался исключительной дисциплинированностью, чему его командир придавал очень большое значение. Он требовал, чтобы офицеры служили примером для солдат. Сам был человеком ответственным и не склонным к праздной жизни. Среди его подчиненных многие офицеры привыкли к жизни в столице и не были готовы к ограничениям, которые накладывали военные условия. Требовательность командира полка иногда приводила к стычкам между ним и другими офицерами. В 1774 г. он изложил свои взгляды в "Инструкции ротным командирам". Указывая, что "воин превозмогает труды часто несносные и, не щадя своей жизни, обеспечивает своих сограждан, защищает их от врагов", Воронцов требовал от ротных командиров внимательного отношения к нижним чинам. "Ротный командир, - писал он в "Инструкции", - должен вести себя как отец с детьми, увещевая непорядочных, направляя их советами, и наказывать недостойных, отмечать и любить добрых, дабы они сами и все прочие видели, что есть наказание за зло, а воздаяние за исправность и добродетель" ³ . Офицерам вменялось в обязанность проводить беседы с солдатами о субординации, боевых традициях полка, еженедельно знакомить их с законами. При обучении рекрутов предписывалось начинать со знакомства с ружьем и правилами гигиены. Что касается дисциплинарных взысканий, то

стр. 64

они должны были соответствовать вине, но не быть жестокими. Отношение Семена Романовича к солдатам могло служить примером для других офицеров. Один из сержантов его полка впоследствии говорил, что солдаты молили Бога за своего командира ⁴ .

Полк под командованием Воронцова проявил себя во многих операциях, в том числе в важнейших сражениях русско-турецкой войны - при Ларге и Кагуле. Особенно отличились гренадеры в битве под Кагулом в 1770 году. В критический момент этого сражения два батальона под командованием Воронцова ворвались в гущу неприятеля и увлекли за собой другие полки. Штыковая контратака спасла положение русских войск. Полк был награжден редкими по тому времени орденами Св. Георгия IV и III степени, а в день празднования мира с Турцией, Екатерина II повелела 1-й гренадерский полк, "как первый по его степени, так и всегда отличавшийся воинской дисциплиной и храбростью", именовать лейб-гренадерским полком и стала первым шефом полка.

В период войны с Турцией Воронцову покровительствовал граф П. А. Румянцев. Известному полководцу импонировали и поведение Воронцова во время переворота 1762 г. и его политические взгляды. Генерал-фельдмаршал способствовал сближению Воронцова с Г. А. Потемкиным. О взаимном расположении свидетельствует очень дружественный тон переписки екатерининского фаворита и Воронцова в период русско- турецкой войны. Потемкин был обязан Воронцову, который предотвратил гибель его части в бою под Силистрией в 1773 г.: яростную атаку турок помог отразить подоспевший во время полк Семена Романовича. Во время Кючук-Кайнарджийских переговоров, благодаря Потемкину и Завадовскому, Воронцов привлекался не только в качестве переводчика с итальянского (дипломатического языка турок), но и как один из составителей условий мирного договора.

После ратификации этого документа турецкой стороной Воронцов вместе с князем Н. В. Репниным повез договор в Петербург. За заслуги императрица пожаловала его в бригадиры. Так что небесспорно утверждение, будто Семен Романович страдал от козней со стороны З. Г. Чернышова и Потемкина, что наряду с обидой за недооценку военных заслуг Воронцова, будто бы и стало причиной ухода последнего в отставку зимой 1776 года ⁵ . Данное суждение вызвано влиянием устоявшегося в историографии мнения о негативном отношении братьев Воронцовых к Потемкину. При этом не берутся в расчет зигзаги в этих взаимоотношениях, различия между характерами Александра и Семена Воронцовых. Более жесткий старший из братьев был всегда непримиримо настроен к светлейшему князю. Управляющий Г. Потемкина М. Гарновский, в задачи которого входило информировать обо всем, что происходит в столице в отсутствие князя, отмечал, что "никто столько нас не злословит как граф Александр Романович" ⁶ .

Семен же, по своей натуре был мягче брата, и, хотя высказывался против влияния "баловней счастья", но не столь резко. Из фаворитов императрицы наиболее трудно у Семена Романовича отношения складывались не с Потемкиным, а с Платоном Зубовым. К тому же во время и после русско-турецкой войны он служил под началом не Григория Потемкина, а Павла Потемкина, чей быстрый карьерный рост объяснялся родственными связями. Это обстоятельство, конечно, ущемляло гордость родовитого Воронцова. Необходимо также отметить, что в XVIII в. на сцене русской истории выступали огромные дворянские кланы, имеющие одну фамилию. К сожалению, это нередко проходит мимо внимания исследователей, оттого-то в нашей литературе по небрежности и случается путаница среди Голицыных, Долгоруких, Потемкиных. Вероятно, таким примером является указание на Г. Потемкина в связи с первыми двумя отставками в карьере Семена Воронцова. К отставке 1765 г. Потемкин не мог быть причастен, так как еще даже не находился на придворной службе. Что касается председателя Военной коллегии Захара Чернышова, то он сам вышел в отставку раньше Воронцова, еще в 1774 году. Напряженность в их взаимоотношениях может быть объяснена

стр. 65

тем, что бывший глава военного ведомства был сторонником Орловых, а у Семена Романовича в 1772 г. на почве разногласий в служебных делах случилась дуэль с графом Стакельбергом, который через сестру находился в свойстве с Орловыми.

Хотя к военной службе после 1776 г. С. Р. Воронцов больше не вернулся, зародившееся еще в детстве пристрастие к военному ремеслу и интерес к проблемам армии сохранялись у него всю дальнейшую жизнь. В 1802 г. граф составил "Записку о русском войске", его письма периода войн с Наполеоном содержат много замечаний о состоянии русской армии и военного дела в Европе. Он считал необходимым, чтобы русская армия следовала традициям Петра I. В насаждении прусских правил в павловское царствование он видел угрозу ослабления армии: "с армией расстроенной, как теперь наша, с этой армией, уничтоженною Павлом, потерявшею дух и опозоренною при Аустерлице, не должно вести войны"; "Мы не имеем более того войска, какое имел Петр Великий; у нас только прусская и гатчинская армия; это меня мучит несказанно". Поражения Пруссии в период коалиционных войн с Наполеоном иллюстрировали, по мнению Воронцова, это опасение. Беспрерывные реформы в армии он считал вредным делом, указывал на слабость артиллерии и инженерных войск, тяжелое финансовое состояние. Его возмущало то, что при очевидной неизбежности войны с Наполеоном в России тратили средства на учреждение университетов и украшения дворцов вместо расходов на вооружение: "У нас тратят большие деньши на учреждение университетов, которые наполняют немецкими профессорами, .., а о добывании надлежащих запасов военных снарядов, необходимых для избежания неприятельского ига, не думают" ⁷ . Конечно, подобные утверждения являлись явным преувеличением. Официальные данные показывают, что с 1807 по 1808 г. увеличение расходов на армию составило более 55 млн. руб., а в 1810 - 1811 гг. они оставались примерно такими же высокими - 127936 тыс. руб. и 122414 тыс. руб. соответственно. И Н. П. Румянцев, которого так недолюбливал граф Воронцов, утверждал, что причины экономического кризиса в России в начале века коренятся в расходах на оборону" ⁸ . В конце жизни Воронцова, однако, порадовали шаги, предпринятые Николаем I в отношении армии.

После отставки Семен Романович два года провел в Италии, в Пизе. По возвращении в Россию он в августе 1781 г. женился на любимой фрейлине императрицы Екатерины II, одной из четырех дочерей адмирала А. Н. Сенявина, которых за красоту при дворе прозвали "нимфами". Партия считалась достойной. Расщедрившийся по этому поводу Роман Илларионович уступил молодым дом, приморские дачи и Муринскую фабрику со всеми их доходами.

В 1782 г. у четы Воронцовых родился сын Михаил, а в 1783 г. дочь Екатерина. Семейная жизнь складывалась счастливо, и Семена Романовича не тянуло возвращаться к государственным делам. Поэтому он долго колебался прежде чем согласиться на предложение императрицы, сделанное по протекции друзей Воронцова графов П. В. Завадовского и А. А. Безбородко, занять пост полномочного министра в новой дипломатической миссии при Венецианской республике. В соответствии со штатом заграничных учреждений Коллегии иностранных дел звание посла имел только русский представитель в Варшаве, дипломатический представитель в Венеции именовался министром, в Италии и Архипелаге - генеральным консулом, в Гданьске и Гамбурге - резидентом, а основная масса посланников при других иностранных дворах, в том числе английском, министрами второго ранга.

Роль Венеции в международной политике была незначительной и Семену Романовичу на его посту "дел было слишком мало" ⁹ . Он обратился с просьбой к друзьям и брату Александру похлопотать о переводе его из Венеции. Из двух предложенных европейских столиц - Парижа и Лондона - он предпочел британскую. Однако его отъезд в Англию задержался. Зима 1783 г. в Венеции была чрезвычайно суровой. Екатерина Алексеевна слегла с чахоткой и в 1784 г. умерла. Семен Романович был неутешен, сам тяжело заболел.

стр. 66

Больше он так и не женился. По его просьбе А. Р. Воронцов в родовой усадьбе Мурино построил в память Екатерины Алексеевны церковь.

В отличие от своего отца Семен Романович после смерти жены много внимания уделял своим детям. Сам руководил их воспитанием и обучением сына, подбирал учителей, составлял программы по разным предметам. В образование Михаила входили несколько языков, математика, политические и естественные науки, литература, рисование, архитектура, музыка, военное дело. Именно благодаря отцу Михаил Семенович Воронцов, впоследствии один из самых известных генерал-губернаторов Новороссии и покоритель Кавказа, был широко образованным человеком. Его биографы отмечали систематический характер полученных им знаний, противопоставляя ему других дворянских детей в России, которые "учились чему-нибудь и как-нибудь". Семен Романович осуждал подобное воспитание: "...роскошь, безнравственное, поверхностное отношение ко всему, недостаток в серьезном и последовательном учении; - все старание заключается в том, чтобы казаться любезным в обществе; набивают себе голову романами, комедиями и французскими стихами - да и только; это считается верхом совершенства, законченности и способности" ¹⁰ . Михаил же с 12 лет записывал депеши и письма под диктовку слабого глазами отца, тем самым приобщаясь к политике. Семен Романович, наблюдавший тяжелую участь французских аристократов, оставшихся после революции без средств к существованию, считал необходимым дать сыну в руки и ремесло, для чего заставил его учиться сапожному и столярному делу. Последним Михаил Семенович любил заниматься на досуге всю жизнь. Семен Романович был убежден, что человек принадлежит прежде всего Отечеству и должен служить ему, поэтому в 18-летнем возрасте он отправил сына в Россию, причем без слуг и компаньонов, чем несказанно удивил воронцовскую родню. Отец предоставил ему полную свободу в выборе службы. Юноша не воспользовался своими привилегиями камергера и попросил дать ему возможность начать службу в армии с низших чинов. До конца жизни они поддерживали постоянную переписку, которую П. Бартенев назвал свидетельством истинно образцовых взаимоотношений отца и сына. Семен Романович гордился своими детьми, он признавался, что в старости они составили счастье его жизни.

Тяжелая болезнь Семена Романовича, постигшая его после кончины жены, задержала отъезд к месту нового назначения. Лишь в начале лета 1785 г. он с детьми прибыл в Лондон. На важнейшем государственном посту в одной из мировых столиц Воронцов, не имевший достаточного дипломатического опыта, почувствовал себя на совершенно чуждом ему поприще отставным солдатом, политическим новобранцем ¹¹ . Впрочем, начинать дипломатическую службу при английском дворе всегда было сложной задачей, поскольку необходимо было достичь достойного положения в свете.

Дипломатические связи с Англией в XVIII в. переживали и взлеты, и падения. Так, с 1719 по 1730 годы они были прерваны и восстановлены лишь в 1732 г., когда в Лондон прибыл русский посол князь Антиох Кантемир, первый среди откровенных англофилов на этом посту. Своего пика англорусские отношения достигли при Екатерине II. С одной стороны, это был период самого тесного в XVIII в. технологического и культурного сотрудничества. Императрица неоднократно подчеркивала достижения англичан в различных сферах жизни, явно предпочитая английские товары, Екатерина II фактически стала родоначальницей англомании в России. Вслед за императрицей, показывавшей пример в любви ко всему английскому, потянулись и высшие слои общества. Следовать английской моде стало признаком хорошего тона. Приезжий английский турист отмечал, что любой предмет роскоши или просто первой необходимости имел в России ценность, только если был сделан в Англии. В 1770 г. в Петербурге были образованы привилегированный Английский клуб и английская масонская ложа "Совершенное согласие". К 1791 г. в центре Санкт-Петербурга торговали четыре английские лавки. Усилился приток англичан в Россию, причем, если раньше это были

стр. 67

купцы, военные, моряки и врачи, то теперь появились часовщики, кузнецы, каменщики, портретисты, граверы, архитекторы, мастера садово-паркового искусства. Англомания была особым явлением в русской жизни в конце XVIII - первой половине XIX веков. Но, с другой стороны, это было время самых больших политических и дипломатических трений между Россией и Британией, что объяснялось стремлением Екатерины II укрепить статус России как великой державы и продолжить территориальную экспансию. В Англии это поняли не сразу. Если У. Питт-старший приветствовал победу России в русско-турецкой войне 1768 - 1774 гг., то У. Питт-младший во время турецкой войны 1787 - 1791 гг. уже спровоцировал серьезный кризис в русско-английских отношениях.

Для установления связей в английском обществе посланник после аудиенции у короля обычно устраивал несколько обедов для статс-секретарей, представителей партий, английской знати, дипломатов. Так как на содержание русских миссий за рубежом отпускалось от 1 тыс. до 1 800 руб., то стесненные в средствах русские дипломаты не могли широко использовать эту возможность. С. Р. Воронцов также испытывал недостаток в средствах и на исполнение представительских и служебных функций нередко тратил собственные средства. "Находясь на службе, ... не только не приобрели что-либо, но, напротив, всегда приплачивались" ¹² , - писал он. Заметно облегчали продвижение нового посла в английском обществе приятельские отношения с бывшим английским посланником в России Джеймсом Гаррисом, а также связи Александра Романовича, сложившиеся во время его службы в Лондоне. Так, уже вскоре после прибытия Семена Романовича в Лондон премьер-министр Питт-младший оказал ему протекцию: "Г-н Питт, зная большую связь, которая была между покойным его отцом и моим братом ... просил лорда Камартена (статс-секретаря по иностранным делам. - М. П., Е. Ш.), дабы он доставил ему случай обедать со мною в самом малом обществе, что и учинилось на прошлой неделе в доме этого лорда" ¹³ . В общем довольно скоро С. Р. Воронцов стал в Лондоне весьма заметной фигурой. Н. М. Карамзин в "Письмах русского путешественника", датированных июлем 1790 г., отмечал, что, посещая дом русского посла в Лондоне, обязательно встречал у него иностранных министров.

Новоиспеченный посол внимательно присматривался к стране, ее устройству и людям: "Я вменил себе в обязанность хорошо ознакомиться с этой единственной в своем роде страною...". Сильное впечатление произвел на него уровень экономического развития Британии: "не думаю, чтобы какая-нибудь страна во вселенной могла сравниться с Англией" ¹⁴ . Он внимательно следил за техническими новинками, посетил демонстрацию для королевской семьи изобретения Дж. Уатта - паровой машины так называемого двойного действия и тотчас оценил ее огромные перспективы. Он прилагал усилия по пропаганде английских технологических достижений в России, стремясь подтолкнуть промышленное развитие Родины. Посол неустанно посылал в Петербург чертежи и описания принципов действия различных механизмов, настаивал на направлении русских механиков в Англию для стажировки, способствовал переезду английских специалистов в Россию. Препятствий в этом деле было немало, однако и положительные результаты не заставили себя ждать. В частности, переехавший еще в 1786 г. в Россию англичанин Ч. Берд не только явился создателем первого в России парохода, появившегося в 1815 г., но и построил на основанном им в Петербурге заводе все паровые машины, использованные на первых пароходах в Балтийском и Северном морях. Воронцов организовывал поездки в Англию мастеровых людей для обмена опытом. Именно по следам упоминания в переписке С. Р. Воронцова одной такой акции Н. С. Лесков написал своего знаменитого "Левшу".

Правда судьба реальных людей отличалась от литературной. Два тульских оружейника Алексей Сурнин и Яков Леонтьев были отправлены в 1785 г. по приказу Г. А. Потемкина в Англию для усовершенствования в изготовлении художественных металлических изделий. Воронцов устроил Сурнина к

стр. 68

английскому оружейнику Г. Ноку, Леонтьева - к Д. Эггу. Леонтьев не выдержал соблазнов английской жизни, загулял и пропал неизвестно где. А смекалистый и трудолюбивый Сурнин за свое мастерство получил предложение остаться в Англии. Достижения его произвели сильное впечатление на Воронцова. Посол вручил возвращающемуся на родину мастеру письмо для Потемкина, в котором писал, что ни за какие деньги нельзя купить те преимущества, которые дают вооружению русской армии знания Сурнина. В России Сурнин специальным рескриптом Екатерины II был назначен "мастером оружейного дела и надзирателем всего, до оружия касающегося". Он блестяще справился с возложенной на него задачей добиться взаимозаменяемости деталей русского оружия.

Отличным от других стран было и политическое устройство Британии. "Мне вовсе незнакомо было государственное устройство Англии, - признавался Воронцов, - и при том столь сложное, без глубокого знания которого здесь приходится действовать в потемках. Нужно было изучать характеры лиц, стоящих во главе управления, а также и тех, кто мог когда-либо занять их места в виду часто случающихся перемен кабинета; нужно было ознакомиться и исследовать все те различные партии, которые разделяя страну, имеют одна на другую взаимное воздействие". Но он приложил все силы, "чтобы понять этот кажущийся хаос" ¹⁵ . Английская политическая система не представлялась Семену Романовичу совершенной: "Двор и министерство не могут ничего сделать без обеих камер Парламента, в коих всегда бывают разные фракции, но и Парламент не так независим в своих действиях". Так, он отмечал, что глава правительства Питт нижнюю палату Парламента "водит как хочет" ¹⁶ . И все-таки британская монархия, основанная "на единственной в своем роде конституции, составляющей счастье Англии", больше отвечала идеалам Воронцова, чем абсолютная монархия, где "весь двор кувыркается перед визирем и вся империя следует примеру двора" ¹⁷ . В английской форме правления, по его мнению, счастливо сочетались власть монарха, аристократии и парламента, дворянская традиция и инициатива предпринимателей.

А вот уровень англо-русских отношений совсем не соответствовал внешнеполитическим идеалам Воронцова, который всегда стремился к союзу с Англией, считая ее естественным союзником России. Он был убежден, что как самостоятельная морская держава и в интересах противостояния Франции Британия должна содействовать развитию морских сил России. Своими мыслями Воронцов делился с влиятельным членом Иностранной коллегии А. А. Безбородко: "Я не вижу, что помешало бы двору нашему войти в обязательство с державой, которая нам никогда не вредила, может, напротив, помогать по разным случаям. Мы сильны на земле, она сильна на море" ¹⁸ . Подобная убежденность Воронцова отражала усиливавшиеся к тому времени в русском дворянстве проанглийские настроения. Это была своеобразная реакция на события в предреволюционной, а затем революционной Франции. Париж переставал для русских дворян являться таким образцом, которому нужно было следовать. Российское дворянство считало Британию оплотом стабильности и процветания в Европе.

К моменту прибытия Воронцова в Лондон положение дел в англорусских отношениях определялось им как состояние "злобы против нас всей лондонской нации" ¹⁹ . Британия была раздражена ролью Екатерины II в принятии Декларации о вооруженном нейтралитете (1780 г.), торговыми договорами России с европейскими странами, указами о снижении пошлин для черноморских портов (1775 г.), льготным тарифом 1784 г. и манифестом 1784 г. об открытии для торговых судов дружественных стран Херсона, Феодосии и Севастополя ²⁰ , наносивших удар по посреднической роли Англии в торговле с южноевропейскими странами и британской стороне в ее войне против Соединенных Штатов Америки. После окончания войны в 1783 г. Англия утратила свои владения в Америке, ее внимание переключилось на восточные колонии, что вело к столкновению с Россией, осуществ-

стр. 69

лявшей успешную экспансию в этом направлении. Этим и объясняется рост в Лондоне антирусских настроений в 1780-е годы. Воронцов с его проанглийскими настроениями, личным неприятием Декларации о вооруженном нейтралитете соответствовал этой атмосфере.

Серьезным испытанием для русского посла стали переговоры о возобновлении в 1787 г. русско-английского торгового договора 1766 года. Соответствующий трактат оговаривал одинаковую для русских и английских купцов ввозную пошлину, разрешал последним транзитную торговлю через Россию и реэкспорт. Ввоз же русских товаров в Англию был ограничен. Фактически ключ к развитию русского экспорта находился в руках английских купцов, в то время как продукция британских текстильных мануфактур наводняла русский рынок. Однако британский кабинет, вопреки убежденности русского посла, что "здешняя нация ни на что так не уважает, как на торговлю, для которой все прочие интересы жертвует", во время переговоров стал "чинить затруднения". Воронцов вынужден был предположить, что за этим скрывается не столько намерение выторговать еще больше льгот, сколько предлог "воспрепятствовать заключению договора" ²¹ . Будучи убежден в приоритетности для британской политики экономических выгод, он цифрами и фактами старался опровергнуть доводы премьер-министра У. Питта-младшего, всячески преуменьшавшего значение для Англии русского рынка. Своему же двору посол рекомендовал тянуть время, используя для этого даже видимость переговоров с Францией. По его мнению, это спровоцировало бы негативную реакцию лондонской биржи, под давлением которой британское правительство должно было пойти на уступки. Воронцов добивался продления договора не только потому, что он был заинтересован в успешном начале своей посольской деятельности, но и чтобы не допустить усиления Франции на русских рынках. Он буквально заклинал в письмах на родину: "Не допускайте, ради Бога, французской нации вселяться в наших портах, а паче в Черноморский, где она со временем будет на пагубу нашу" ²² .

Однако усилия Воронцова по продлению торгового договора совпали с растущим в России раздражением по поводу засилья английских товаров. Декларация о вооруженном нейтралитете и торговые договоры России с европейскими державами свидетельствовали о намерении разрушить английскую торговую монополию. Звеном в той же цепи стал отказ России от возобновления в 1787 г. неравноправного договора с Англией ²³ . Если учесть преобладание английского капитала в русской внешней торговле, то очевиден ущерб, который понесли английские интересы в результате отказа России от продления торгового трактата. Отрицательный же исход переговоров явился следствием столкновения экономических интересов двух держав, а не отсутствия опыта или недостаточных усилий начинающего посла.

Нежелание русской стороны идти на уступки Британии в вопросах торговли отражало общее обострение англо-русских взаимоотношений к 1787 году. Императрица так их характеризовала: "Французские каверзы по двадцатипятилетним опытам мне довольно известны. Но ныне опознали мы и английские" ²⁴ . Британию к этому подталкивали ее экономические и политические интересы. С середины 1780-х годов английский импорт в Турцию начал увеличиваться, составив серьезную конкуренцию господствовавшей в Восточном Средиземноморье французской торговле. Используя предреволюционный кризис во Франции, Британия активизировала борьбу за свое экономическое и политическое лидерство, стремясь восстановить свой престиж, серьезно пошатнувшийся из-за поражения в войне с северо-американскими колониями. Экспансия России в восточном направлении не отвечала интересам Англии. Поэтому отнюдь не случайной была энергичная антирусская активность английского посла в Турции Г. Энсли, который стал ближайшим советником начальника морских сил Османской империи, и, по наблюдениям Безбородко, "способствует по своей возможности нашей опале" ²⁵ , то есть подталкивал Порту Оттоманскую к новой войне с Россией. Враждебная деятельность Энсли была столь откровенна, что вызвала офици-

стр. 70

альные протесты. На долю Воронцова выпала задача добиться отзыва Энсли из Порты, что, естественно, противоречило английским интересам и оказалось послу не по плечу ²⁶ .

Успехи России в начавшейся русско-турецкой войне 1787 - 1791 гг. встревожили Англию. Парламентские ораторы консервативной правящей партии рисовали Россию как самого главного противника Британии. Приписывая Екатерине II намерение пройти через Дарданеллы и завоевать превосходство в Средиземном море, они намекали на угрозу британским колониальным владениям на Востоке ²⁷ . В практической политике последовал запрет для России нанимать английские транспортные корабли, матросов и лоцманов ²⁸ . В то же время британские суда не прекращали использоваться для перевоза турецких военных грузов ²⁹ . В 1788 г. между Англией и Пруссией был подписан договор, имевший явную антирусскую направленность. Лондон и Берлин совместными усилиями побудили шведского короля Густава III начать в 1788 г. военные действия против России. Пруссия подталкивала Англию к союзу с Портой. Именно надежды на него удерживали турок от мирных переговоров. А когда после успехов русских в кампании 1789 г. начались русско-турецкие переговоры о мире, Англия выступила с предложением о посредничестве. Воронцов сообщал в Петербург, что Пруссия склоняла английское правительство "указать императрице условия мира, немедленно предписав ей возвратить до последней пяди земли, завоеванной у турок, предлагая в случае, если она отвергнет это унизительное требование, сообща и явно начать с ней войну" ³⁰ . Пруссия и Ганновер всегда стремились осложнять отношения между Россией и Англией. Для Воронцова сильное прусское влияние было очевидным с самого начала его карьеры при Сент-Джеймском дворе: "немцы короля затащили в сети, коих он не видит и в коих он теперь упрямствует. Королева весьма набожна, окружена немецкими пасторами, кои выдают себя за ученых, а сих двух состояниев люди во всей немецкой земле фанатики суть хитрого Фредерика (Фридрих П. - И. П., Е. Ш.)" ³¹ .

В 1790 г. Англия, подстрекаемая Пруссией и стремившаяся повлиять на исход войны в своих интересах, предложила мирный договор без территориальных претензий с русской стороны. Для России согласие на такие условия после разорительной войны было бы серьезным ударом по престижу. Возвращение туркам Очакова означало сведение к нулю всех военных достижений и откат на исходные позиции, утрату экономических и стратегических выгод от приобретения этого района. Однако тяжесть ведения одновременно двух войн не позволила Потемкину отмести эти предложения с порога. "У нас смутились, отговаривались, давали уклончивые ответы и не умели заговорить тоном приличным одной из первых держав в мире" ³² , - писал в раздражении Воронцов. Уклончивое поведение русской делегации на переговорах делало противников более агрессивными и затрудняло проведение русским послом твердой линии в условиях нарастания воинственных настроений в Лондоне. Со своей стороны, Воронцов в достаточно жестких выражениях высказал британскому министру иностранных дел Лидсу мнение о несправедливых условиях мира, продиктованных Англией, и о том, что продолжение этой войны в самой Британии не будет поддержано широким общественным мнением. Воронцов слал к императрице курьера за курьером, советуя не уступать англо- прусскому ультиматуму ³³ . В окружении императрицы это был единственный голос, высказывавшийся за категорический отказ от услуг посредников, но именно он, как отмечала сама Екатерина II, совпадал с ее собственной позицией. Она была четко выражена в инструкции ведущим переговоры: "Я бы того и желала, чтоб не чрез французов и не чрез кого сие дело происходило, но безпосредственно" ³⁴ . Русской делегации было повелено отклонить предложения посредников.

Дальнейшие события русско-турецкой войны развивались неспешно, но в пользу России. Встревоженное этим, английское правительство начало готовить эскадры для отправки в Балтийское и Черное моря. Для русской миссии это был один из самых напряженных периодов - дипломатические сред-

стр. 71

ства воздействия не давали результатов. Уставшему от военных и дипломатических проблем Потемкину, казалось, что русский посол в Лондоне не проявляет достаточной изворотливости, чтобы предотвратить вооруженное столкновение, и он требовал от императрицы его отставки ³⁵ . Воронцов понимал, что в его карьере наступил решительный момент. Впоследствии он вспоминал, что в кризисные месяцы 1791 г. ему пригодились все накопленные знания о деятелях английской политики и межпартийной борьбе. Посол уже неоднократно беседовал с Питтом и Лидсом по поводу британских военных приготовлений, но ответы анличан были уклончивы. Это побудило его в резкой форме заявить министру иностранных дел, что будет использовать все средства, дабы помешать английскому правительству втянуть Англию в войну с Россией. "Я всеми мерами буду стараться, - говорил Воронцов, - чтобы нация узнала о ваших намерениях, столь противных ее интересам, и я слишком убежден в здравомыслии английского народа, чтоб не надеяться, что громкий голос общественного мнения заставит вас отказаться от несправедливого предприятия". Воронцов принял решение обратиться к английской общественности. В качестве своего рупора он избрал партию либеральной английской буржуазии - вигов. "Я посетил вождей оппозиции", - писал Воронцов. Представители правящего кабинета сразу же обвинили его в симпатиях, проявляемых им к оппозиции. В ответ Воронцов заявил о своем безразличии к тому, какая партия или политическая фигура правит Англией, его заботило одно - лишь бы они поддерживали добрые отношения с Россией. А со стороны посла "всякий, кто будет иметь такое желание, столь разумное и основанное на истинных интересах и выгодах обеих стран, всегда найдет ... усердного сотрудника для осуществления этого доброго дела" ³⁶ . В данном случае он пошел на сближение с вигами, которые были против антирусского курса У. Питта. (В 1801 - 1805 гг. он выступал против правительства вигов во главе с Ч. Фоксом, выступавшим за прекращение войны с Францией, а это противоречило российским интересам.)

Взаимопониманию русского посла и британской оппозиции способствовало и то, что Воронцов энергично разъяснял, какой огромный экономический ущерб понесет Англия в случае войны, и предоставлял на этот счет конкретные данные. "Дабы скорее разрешить вопрос и принудить Питта к разоружению, - вспоминал он, - я велел сочинить записки, для которых доставлял самые точные и убедительные материалы, с целью доказать англичанам, что их влекут к разорению посредством уничтожения торговли, и что все это делается ради интересов для них чуждых". Эти данные затем легли в основу наводнивших Британию антивоенных брошюр и записок, что Воронцов ставил в заслугу себе ("в двадцати и более газетах, выходящих здесь ежедневно, появлялись постоянно статьи, происходившие от меня"), а также сотрудникам русского посольства, которые "целые ночи писали, а днем бегали во все стороны... разносить в конторы разных газетных редакций статьи, которые должны были появиться в печати на следующий день" ³⁷ .

Виги, выражавшие интересов английской буржуазии, хорошо понимали, что нарастание англо-русского конфликта парализует торговлю между двумя странами, что нанесет ущерб не только английским торговцам, но и промышленникам. В отличие от мифической угрозы вторжения русских в британские колонии виги с помощью конкретных цифр доказывали реальные выгоды торговли с Россией: "Наша торговля с Россией всегда была наиболее выгодной. Она снабжала материалами наши мануфактуры и была отличным помощником для наших моряков. Наш экспорт в Россию доходил ежегодно до 2 миллионов фунтов стерлингов, а наш импорт - 1 миллиона" ³⁸ . Парламентарии- оппозиционеры внесли запрос относительно приготовлений к войне с Россией. Многочисленные ораторы-виги ежедневно выступали в парламенте и на публичных митингах с протестами против антирусской политики кабинета У. Питта. Виги выступали также с антивоенными статьями и издали многочисленные брошюры. Внимание Воронцова привлекла, в частности, брошюра Адлера о внешней политике Англии, которая по его просьбе

стр. 72

была переведена на русский язык и направлена в Петербург, куда вскоре был приглашен и ее автор. В знак признания заслуг вигов после разрешения кризиса 1791 г. Екатерина II демонстративно установила в галерее царскосельского дворца бюст лидера оппозиции Ч. Дж. Фокса, купленный по ее приказу Воронцовым.

В итоге развернутой вигами и Воронцовым кампании в стране нарастают антивоенные настроения, которые наибольшего накала достигли в промышленных центрах. Там принимались резолюции против политики кабинета и с делегациями, состоявшими из представителей деловых кругов, направлялись в Лондон. Семен Романович обращал внимание в своих донесениях на родину именно на факт усиления протестных настроений в "мануфактурных городах" и за пределами столицы ³⁹ . Вести о размахе атаки на политику кабинета У. Питта-младшего произвели впечатление на русскую императрицу: "Там пишут на всех домах: не хотим войны с Россией" ⁴⁰ . Так выражали свой протест докеры и моряки, боявшиеся потерять твердый заработок, который они имели от торговли с Россией.

Под давлением антивоенных настроений правительственное большинство в парламенте стало стремительно сокращаться. Начались разногласия даже в кабинете, несмотря на то, что он был, по наблюдениям; Воронцова, заполнен сторонниками Питта или "людьми ему совершенно преданными..., или простаками". Против курса премьера высказался, в частности, министр иностранных дел Британии Гренвиль. Воронцов сообщал, что от курса Питта постарались отмежеваться не только "многие из независимых членов Нижней Камеры", но и "некоторые друзья его вышли из палаты" ⁴¹ . Через две недели военных приготовлений Питт был вынужден отказаться от предъявления России ультиматума. Прекратилась подготовка к отправке в Балтику английской эскадры и прерваны переговоры о субсидировании Швеции на предмет войны с Россией. Более того, британский кабинет сделал шаг навстречу России: в мае 1791 г. в Петербург для переговоров прибыл чрезвычайный посол У. Фоукнер (Фальконер), секретарь Королевского Совета и правящей партии. Он привез согласие английского правительства на признание русско-турецкой границы по р. Днестр, а также Очакова российской крепостью. Изменение английской позиции побудило и Пруссию согласиться на эти условия мира России с Турцией. Тем самым приближался конец русско-турецкой войны и подписание выгодного для России мира. Таким образом, Воронцов не только сыграл значительную роль в предотвращении англо-русской войны, но и внес вклад в развитие событий на восточном направлении русской внешней политики. Екатерина II отметила его заслуги орденом Св. Владимира I степени. Глава же британского правительства У. Питт- мл., для которого имя Воронцова было отныне прочно связано с воспоминанием о политическом поражении, вынашивал мысль об отставке посла.

Разрешение кризиса в англо-русских отношениях послужило прологом к позитивным изменениям. Французская революция побуждала британский кабинет сколачивать антифранцузскую коалицию, что, впрочем, произошло не сразу. Первоначально британское правительство даже поддержало противников Людовика XVI. Воронцов заявлял об ошибочности такого политического курса, поскольку не верил, что Французская революция ограничится конституционной монархией. Подобные рассуждения английских полити-

стр. 73

ков он называл безрассудными. Русский посол сразу не принял Французскую революцию. Он был убежден, что руководить страной должны люди, принадлежащие к "высшим классам". Он вполне мог бы подписаться под фразой Екатерины: "Я не верю в великие нравственные и законодательные способности сапожников и башмачников". К тому же европейские страны были заняты сведением счетов с Россией и понимали, что Франция, занятая революцией, им в этом не помеха. В России же стремились использовать Францию как противовес антирусской коалиции. Послу во Франции И. М. Симолину было поручено установить контакты с умеренной частью Национального собрания. Получив солидную сумму в 60 тыс. ливров для подкупа, ему удалось раздобыть ключ к шифру французского поверенного в делах в Петербурге Э. Жене, войти в контакт с Ш. Талейраном. Воронцов припысывал замысел этой операции Потемкину и клеймил ее как пустую трату денег, поскольку полагал, что на данной фазе революции Национальное собрание "ничего так не опасалось, как разрыва с Англией" ⁴² .

Возможно Симолин переоценивал шансы России во Франции. Но и Англия, что вынужден был признать Воронцов, считала ситуацию, сложившуюся во Франции, для себя менее опасной, чем до свержения короля. Георг III объявил о приверженности принципу невмешательства. Питт, выступая в парламенте, выразил надежду на мир с Францией в ближайшем десятилетии и даже предложил сократить расходы на армию и флот, а тем временем предпринимались попытки втянуть Россию в антифранцузскую коалицию. Еще в декабре 1791 г. глава Форин-оффиса Грэнвил обратился к дворам России, Австрии и Пруссии с таким призывом. Екатерина II живо откликнулась, однако английский посол Ч. Уитворт охладил свое министерство замечанием, что императрица станет "взирать на пожар с испытанным спокойствием", стремясь "вовлечь Европу в спор, а самой остаться зрительницей происходящего опустошения" ⁴³ . Осуждая образ действий Екатерины II, Георг III и премьер-министр У. Питт не торопились предпринимать резкие действия по отношения к Франции. Даже после казни Людовика XVI и разрыва отношений французскому послу позволили остаться в Лондоне - для поисков компромисса.

Впрочем наступательные намерения революционной Франции выявились достаточно быстро. В 1793 г. началась англо-французская война за гегемонию на море и на суше. В антифранцузскую коалицию вошли Австрия и Пруссия, но Россию заманить в нее не удавалось. Тем не менее опасение распространения "французской инфлюенции", то есть революционных настроений, создавало единую платформу для англо-русской дипломатии. Оправдалось предвидение Воронцова, что "развитие французских дел неминуемо приведет к распре между Англией и Францией и тогда Англия рада будет иметь Россию своей союзницей". Пробил час торжества для антифранцузских взглядов братьев Воронцовых. И дело было не в непрятии революционной Франции. При упоминании этой страны Семен Романович всегда был непримирим: "Эта проклятая страна составляет несчастье для всей Европы" ⁴⁴ . Во внешнеполитическом плане он рассматривал Францию как помеху российским интересам в Восточной Европе и на Ближнем Востоке.

В 1793 г. англо-русские интересы совпали, что нашло выражение в пяти статьях подписанной Воронцовым англо-русской конвенции. Посол поставил под ней подпись, не дожидаясь полномочий из Петербурга. Этот документ был первым шагом к реализации мечты Воронцова об англо-русском союзе. Конвенция подтверждала торговый договор 1766 г. и оговаривала дополнительные преимущества английским купцам в торговле с Россией. С военной точки зрения, конвенция по своему содержанию была скорее декларацией о намерениях. В первой статье стороны заявляли, что "впоследствии войдут в соглашение о содействии друг другу в настоящей войне"; во второй обещали "не полагать оружия иначе как с общего согласия пока не достигнут возврата тех завоеваний, которые Франция могла бы сделать" ⁴⁵ . Воронцов, словно предвидя последующее размежевание сфер влияния, счел необходи-

стр. 74

мым оговорить отказ от взаимопощи держав в случае войн в Азии. В целом конвенция не столько гарантировала, сколько сулила помощь. Дальнейшие события показали, что намерения сторон не совпадали. За отправку русской армии на театр военных действий начался торг. Екатерина II оговаривала русское участие огромной субсидией в 500 - 600 тыс. фунтов стерлингов ежегодно. Британская сторона возмущалась: субсидии предоставляются в обмен на защиту британских интересов, здесь же речь идет об интересах общих. Императрица вместо сухопутных войск предлагала помощь балтийского флота в блокаде французских берегов. Но могучий британский флот в этом не нуждался. Тем временем коалиция терпела поражение за поражением. Наконец, в 1795 г. оборонительный союзный договор был оформлен. Екатерининские дипломаты навязали британскому кабинету свои условия, вынудив его в обмен на это соглашение поддержать Россию в случае новой турецкой войны.

Казалось бы после подписания англо-русского союза для Воронцова должны были наступить лучшие времена. Однако последние годы царствования Екатерины II оказались для него не простыми. Он расходился с императрицей во взглядах на необходимость экспансионистской внешней политики. В отличие от Екатерины II, которая была уверена: кто не наступает, тот проигрывает, Воронцов полагал, что России после окончания русско-турецкой войны 1787 - 1791 гг. следует обратиться к внутренним проблемам, а не истощать себя военными кампаниями. Граф считал, что Россия и так слишком обширная страна, в силу чего и управляется плохо. Он выступал против дальнейшего продвижения России в Средиземноморье. По его мнению, естественная граница с Турцией по морю и Днестру очень удобна. Взгляды Воронцова отражали позицию весьма влиятельной дворянской группировки в России. Ее сторонники опасались, что из-за внешнеполитической активности страны ослабнут внутренние позиции монархии, усилится налоговое бремя на поместья, а также и тяготы рекрутчины. В царствование Александра I, когда возобладал подход - не трогать слабую Турцию, как самого удобного соседа, Воронцов не раз напоминал свои высказывания насчет ошибочности екатерининской политики относительно Турции.

Семен Романович резко критиковал второй и третий разделы Польши. Он был убежден, что Польша является барьером между Россией и Пруссией с Австрией, отношения к которым у него было негативным. При этом он не хотел принимать в расчет, что главной причиной разделов явился внутренний развал Речи Посполитой, повлекший за собой вмешательство извне. В XVIII в. Речь Посполитая либо участвовала, либо пыталась вступить во все антироссийские комбинации. В практической своей деятельности Воронцовым, вопреки собственным политическим предпочтениям, пришлось вести переговоры о поддержке изгнанных Бурбонов и их партии, мечтавшей произвести во Франции реставрацию. Воронцов был убежден в иллюзорности подобной идеи.

Серьезным раздражителем для С. Р. Воронцова было вмешательство фаворитов императрицы в государственные дела. Однако П. В. Завадовский был его другом, а Г. А. Потемкин не столько фаворитом, сколько государственным человеком, который к тому же прислушивался к советам Воронцова. Так, зная нужду южных губерний в людях, Потемкину как губернатору Новороссии, иной раз делали весьма рискованные предложения. Например, некий ирландец Дилан, которому было поручено навербовать людей для заселения земель князя де Линя в Причерноморье, набирал для этой цели в Англии каторжников и лондонских бродяг из числа арабов, мотивируя набор столь странного контингента тем, что для России "надобны только люди, неразбирая какие бы то ни были". Сообщая о предприятии Дилана, Воронцов предостерегал от подобных новоселов. "Надо будет с трудом охранять старых поселян от сих разбойников, кои не зная никакого ремесла, ниже хлебопашества, обессилены будучи болезнями от распутной жизни, должны будут по привычке и необходимости питаться старыми ремеслами, то есть воровством и мошенничеством. Государыня истребить изволила вредное общество запорожцев, а принц Линь хочет во владения ея вселять аглицких и арабских

стр. 75

гайдамаков: ибо сих последних, коих добровольно бродягами здесь находятся и коих тоже намереваются выслать, они также к нам в Крым переселять желают". Впоследствии при попытке подобной же авантюры Потемкин приказал интересоваться, кто эти переселенцы, и чем они собираются заниматься. Воронцов же впоследствии очень гордился, что ему удалось повлиять на отмену решения о заселении Новороссии каторжанами ⁴⁶ .

Последний "баловень счастья" Платон Зубов был недалеким, но амбициозным человеком, что приводило его к опрометчивым политическим шагам. По словам Воронцова, "он считал возможным все, что ему хотелось". Так, покровительствуя наследнику французского престола графу д'Артуа, который не мог въехать в Англию из-за своих крупных долгов, Зубов убедил его, что русский посол устранит это препятствие и даже сумеет добиться льгот для графа. Но согласно британским порядкам все должники, кроме короля и членов парламента, подвергались тюремному заключению. Д'Артуа оказался бы в английской тюрьме, если бы не усилия Воронцова, предотвратившего высадку графа на берег. Зубов же усмотрел в неудаче визита происки посла. А так как и впоследствии Воронцов не склонен был потворствовать фавориту, то попал к нему в немилость. "Зубов мстил мне самым низким образом", - писал Семен Романович. Неприязнь фаворита к нему также способствовала охлаждению отношения со стороны императрицы: появились дела, которые велись русским двором в Англии помимо посла. У Воронцова назревало намерение подать в отставку под предлогом возраста и состояния здоровья: "Я похож на лимон, из которого выжали сок... остается меня бросить" ⁴⁷ .

В то же время императрица высказала предположение о назначении Воронцова в воспитатели к своим младшим внукам. Когда до Воронцова дошли эти слухи, то он постарался предотвратить даже само подобное предложение. Семен Романович написал письмо своему другу барону Николаи, имевшему влияние на великую княгиню Марию Федоровну, в котором высказывался мнение об ошибочности такого выбора: в России есть "столь выдающиеся таланты в области военного дела, политики и государственного управления, в области наук и искусств, ... и нет нужды отправляться искать за 400 лье немощного старца, чтобы дать ему место, с которым он не в силах справиться, и которое должно быть занято лишь человеком 30-ти до 40 лет и крепкого здоровья". В конечном итоге предложение не состоялось, то ли благодаря усилиям Николаи, то ли по желанию Павла I. Известно, что еще будучи цесаревичем, он в разговоре с герцогом тосканским Леопольдом резко отрицательно высказывался о намерении Екатерины II назначить графа Воронцова воспитателем его сыновей ⁴⁸ .

Негативная оценка СР. Воронцова, высказанная при этом Павлом I, лишь штрих к характеристике непоследовательности нового императора. С его воцарением в отношении русского двора к послу в Лондоне произошли перемены к лучшему. Для Павла I верность С. Р. Воронцова Петру III в дни переворота 1762 г. была достаточным основанием для наград и возвышения. В то время как сестра Екатерина и брат Александр оказались в опале, Семен Романович был награжден Андреевской лентой, повышен в звании и получил предложение занять сначала пост вице-канцлера, а после смерти А. А. Безбородко и канцлера. Предложение было отклонено под предлогом состояния здоровья и намерения завершить в Англии образование сына. На самом же деле у Воронцова вызывал опасения импульсивный характер нового императора.

Однако поначалу все складывалось удачно, так как внешнеполитический курс Павла вел к союзу с Англией. Воронцов мог быть доволен, поскольку союзнические отношения вылились в немыслимые ранее совместные действия.

Еще в 1794 г. русская эскадра держала в английских водах блокаду голландских портов. А в 1795 г. в Северном море с целью защиты британских торговых судов вместе с флотом адмирала Дункана находилась русская флотилия из двадцати кораблей. Подобный опыт в восемнадцатом веке был уникален, ни разу прежде флоты двух стран не взаимодействовали так тесно.

стр. 76

Воронцову приходилось, невзирая на непредсказуемую реакцию Павла I, принимать самостоятельные решения. В 1797 г. вопреки распоряжению императора посол задержал в английских портах русскую эскадру адмирала Макарова. Она находилась там в связи с предполагавшимися совместными действиями против Франции, а отзыв ее императором был вызван его опасениями, как бы не распространилась на нее революционная пропаганда. В это время сразу в нескольких портах на английских судах вспыхнуло восстание, берега Альбиона остались без прикрытия. Министр иностранных дел Гренвиль обратился к русскому послу с просьбой задержать эскадру во избежании нападения французского или голландского флотов. Воронцов приказал Макарову оставаться в английских портах еще три недели. Это самоуправство не стоило послу его карьеры, поскольку Павел понял причины этого поступка. К тому же наметилось очередное объединение Англии и России против Франции. В 1798 г. был заключен русско- английский договор, по которому Россия направляла в Европу для войны с Францией 45- тысячную армию.

Однако отношения союзников были далеко не безоблачными. В марте 1799 г. было решено сделать официальное представление британскому кабинету по поводу "замашек аглицких промышленников" на принадлежащие России берега Северной Америки. Российскому посланнику в Лондоне был направлен специальный рескрипт (март 1799 г.), карта русских владений в Северной Америке и другие документы, в частности, донесение А. А. Баранова от 7 (18) июня 1798 г., в котором указывалось: "Пришельцы аглицкой нации весьма силятца утвердить в соседстве наших занятий свои мочи и права разными образами и знаками, раздавая всюду, где ни пристают медали.., а притом порох, свинец и ружья ко вреду нашему променивают не закрыто и щедро" ⁴⁹ . В это время, когда для англо-русской торговли наступали не лучшие времена, Лондон не стал обострять отношения из-за проблем пушной торговли. А Воронцов провел встречи с американским посланником Р. Кингом по поводу установления прямых связей и торговом договоре. Однако начавшиеся вскоре мирные переговоры между США и Францией прервали русско-американские контакты по поводу дипломатических отношений.

Самостоятельность Воронцова не могла в конце концов не вызвать недовольства императора. В 1800 г. Павел I задумал отправить русский корпус, зимовавший в Англии, во Францию для помощи роялистам. После консультаций с командиром корпуса и министром Гренвилем Воронцов доложил императору мнение о слабости корпуса для решения подобной задачи. Указание на военную слабость было недопустимым для ушей Павла и вызвало раздражение по адресу Воронцова.

На посла спроецировалось и недовольство императора внешнеполитическими шагами Англии. Британия поддержала претензии Австрии на Пьемонт и Ломбардию; провалилась экспедиции союзников в Голландию, англичане захватили Мальту, которая была опорным пунктом русской экспансии на Средиземном море. Интерес Павла I к Мальте обусловливался не только тем, что император являлся магистром ордена рыцарей Св. Иоанна Иерусалимского. В 1798 г. заверения Англии, что она не имеет планов захвата Мальты, способствовали заключению русско-английского союза. В развитие этого договора между Англией, Россией и Неаполем было достигнуто соглашение о порядке введения их гарнизонов на остров. Оно не было подписано и носило характер вербальной конвенции. Поэтому англичане проигнорировали его, блокировав Мальту после потери Францией Неаполя и Ионических островов. Решение Британии не допустить вступления русских сил на Мальту стало одним из поводов к разрыву отношений между Англией и Россией. Последовало наложение секвестра на английские суда, им был закрыт доступ в русские порты, запрещен вывоз в Англию необходимых для английского кораблестроения материалов, были приостановлены платежи английским купцам. Играя на настроенях Павла I, Ф. В. Ростопчин подал ему в 1800 г. записку с нападками на Британию и фантастическими проектами раздела Турции в союзе с Францией и Пруссией. Под вопросом оказался англо-русский союз,

стр. 77

а следовательно и судьба его адепта - С. Р. Воронцова. Ростопчин предупреждал последнего, что Павел I видит в действиях посла нарушение императорской воли и высказывается в том духе, что если ему в тягость служба, то он может попросить отставки ⁵⁰ .

Стремительное сближение Павла I с Наполеоном противоречило интересам Британии. Непоследовательность действий русского императора дала основания английскому послу в Петербурге Ч. Уитворту сделать предположение, что Павел не в своем уме. Воронцов также был склонен относить внешнеполитический вираж императора на счет его психической неустойчивости. Разрыв англо-русского союза не отвечал убеждениям Семена Романовича. Напрасны были усилия Ростопчина, пытавшегося втолковать своему другу, что в изменившихся международных обстоятельствах противоречия между Россией и Францией смягчились. Воронцова не обманули уверения Ростопчина, он называл разрыв с Англией "истинным позором для своей родины" ⁵¹ . Развитие событий неминуемо должно было подтолкнуть русского посла к уходу со своего поста. Но Павел даже не стал дожидаться прошения. В апреле 1800 г. он сам отправил Воронцова в отставку. Обязанный графу покровительством в начале карьеры, Ростопчин добился для бывшего посла - под предлогом окончания образования сына и состояния здоровья дочери - разрешения остаться в Лондоне.

Но месть властвующих к опальным часто опускается до мелочности. Зимой 1801 г. были конфискованы имения Воронцова на сумму 499 фунтов стерлингов, недоплаченных русской казне лондонскими банкирами Пишелем и Брогденом, ведавшими счетами русского посольства. А остальные имения были секвестированы за пребывание Воронцова в Англии, подобно тому как это делалось с осени 1800 г. в отношении имущества английских поданных в России. Теперь, когда англо-русский конфликт уже вступил в открытую фазу и был чреват войной, Воронцову, в сущности, и некуда было возвращаться. Лишенному жалованья опальному послу пришлось продать серебряную посуду и подарки английского короля - перстень и табакерку. Он предпочел лишиться ценностей, чем принять помощь от находившегося в опале брата или принять поступавшие ему "дружеские предложения со стороны многих знатнейших английских вельмож" ⁵² . Они вполне могли быть связаны с соучастием в подготовке дворцового переворота против Павла I.

В литературе часто встречаются указания на подобную роль С. Р. Воронцова ⁵³ . Они основываются на сведениях о предложениях, которые делались ему в Англии после его отставки, негативной оценке им личности и царствования Павла I, связях отставного посла с Ч. Уитвортом и О. Жеребцовой, замешанных в этих событиях. Особенно часто в качестве доказательства используется письмо Воронцова к Уитворту, где автор выражал уверенность в гибели России, если не произойдет смена лиц на престоле. Текст его, хотя и был иносказательный, но вполне очевидный: "Я заклинаю вас ... внушить молодому человеку и матросам, что они должны спасти корабль, который частью, равно и груз, принадлежит молодому человеку" ⁵⁴ . Не менее распространенной версией является утверждение, что заговор против Павла I созревал в масонских кругах. А графа Воронцова не только причисляли к петербургской ложе "Скромность", но считали главой аристократической масонской группировки. Масоны ожидали увидеть в лице Павла I своего масонского царя. Однако император расценивал деятельность масонов как общественную силу, независимую от верховного правителя, и запретил масонские ложи в России. Принятие Павлом I титула магистра Мальтийского ордена еще более отдалило его от масонов. Однако события 11 марта 1801 г. не сводимы к масонскому заговору. Недовольство крутым нравом Павла Т выражали в это время не только масоны, но и большая часть тогдашней правящей российской элиты. Да и политика сближения с Францией, которую проводил незадолго до своей смерти император, явно шла вразрез с устремлениями русского дворянства, экономически ориентированного на союз с Англией. Факты, касающиеся участия Воронцова в заговоре, относятся скорее к косвенным уликам и

стр. 78

предположениям. А вот откровенная неприязнь Воронцова к Зубовым и Палену, активным участникам мартовских событий, равно как и его собственное стесненное материальное положение после отставки, когда он мог прибегнуть к материальной помощи со стороны английских противников Павла I, не вписываются в эту схему. Так что этот сюжет в биографии Семена Романовича нуждается в доказательствах, как pro, так и contra.

Отставка и опала не были длительными. Воцарение Александра I все вернуло на свои места: и имения, и должность. Новый император нуждался в укреплении своих позиций на престоле, почему и был больше занят внутренней политикой. Во внешней же он предпочитал флиртовать как с Францией, так и с Англией. В инструкции русским министрам при иностранных дворах, были изложены основы его внешнепролитического курса, состоявшего в отказе от всяких завоевательных замыслов и увеличения своего государства, но при соблюдении данных ранее обязательств. На практике это вылилось в упомянутый флирт с обоими державами. Воронцов же по прежнему был нацелен на англо-русский союз, поэтому сразу же стал ходатайствовать об отмене морской конвенции, налагавшей эмбарго на торговлю с Англией. Однако русский двор оговаривал прекращение запрета до окончания англо-датской войны. Воронцов пытался добиться смягчения русских позиций. Его беспокоили петербургские переговоры с Дюроком о русско-французском мирном договоре. Бонапарт надеялся не только на мир, но и на союз, соблазняя императора разделом Турции. Однако дело ограничилось предложением Бонапарту посредничества России в примирении Франции с Турцией. Но и такой шаг ослаблял английское влияние в Константинополе. Король Георг III обратился к русскому послу с пространным разъяснениями о своих опасениях по поводу этой акции. Русский двор в ответ на переданное Воронцовым послание никаких ответных действий не предпринимал, что не просто нервировало посла, но и ставило его в двусмысленное положение: либо он не хочет настаивать при своем дворе на удовлетворении английских требований, либо не может этого сделать, поскольку не располагает должным влиянием. Раздосадованный Воронцов в создавшейся ситуации обвинял заведовавшего иностранными делами графа Н. П. Панина. Корни его недовольства имели как личные, так и политические причины. На памяти Семена Романовича было отстранение от дел Михаила Илларионовича и Александра Романовича Воронцовых из-за разногласий между ними и дядей министра Никитой Ивановичем Паниным. Семен Романович также чувствовал определенное раздражение от необходимости подчиняться менее опытному политику, каким был Н. П. Панин. Но главное, Воронцов не мог принять панинскую политическую систему, основывавшуюся на союзе с Пруссией и Портой Оттоманской. Он и прежде не испытывал доверия к Пруссии, а с началом наполеоновских завоеваний видел в ней большую французскую провинцию, живущую под диктовку Бонапарта.

Поводом для нападок на Панина Воронцов избрал инструкцию послам, автором которой был министр. Основываясь на письме Александра I своему послу, в котором царь благодарил его за прямоту и выражал надежду на сохранение в будущем доверительного тона в высказываниях, Воронцов в письме императору от б мая 1801 г. со свойственной ему горячностью обрушивает на Панина резкую критику. Семен Романович видел причину затруднительной ситуации, в которой он оказался, в том, что иностранные дела поручены Александром I одному доверенному лицу. По его мнению, этого бы удалось избежать, если бы дела обсуждались в Совете при императоре. Посол высказал сожаления по поводу жесткого курса в отношении Англии и свои мысли об обременительности участия России в Северной лиге.

Александр I из уважения к заслугам и откровенности Вороноцова изложил в письме свои соображения. Так, царь соглашался с возможностью обсуждения наиболее важных иностранных дел в Совете, однако до приобретения им определенного опыта предполагал следовать установленному ранее порядку. Император признавал справедливость замечаний Воронцова о пользе сближения с Англией, но разъяснял, что внезапная смена внешнеполитичес-

стр. 79

кой ориентации означает нарушение Россией данных другим странам и обязательств, а также может быть расценена как демонстрация слабости перед британским флотом, который после вступления России в антианглийскую лигу при Павле I находился в Балтийском море. В конце письма император коснулся мнения английского короля по поводу примирения Турции с Францией. В противоположность Воронцову, разделявшему британскую точку зрения, царь ее не принял. Он писал, что если Россия откажет Турции в посредничестве для примирения ее с Францией, то обойдутся и без нее, но такой образ действии русской стороны породит у Порты неприятные подозрения относительно русских намерений. Император заключал, что его искренним желанием является установление всеобщего спокойствия, для чего Россия точно так же предложила свое посредничество и Англии для примирения ее с Францией. Александр I тоном и содержанием своего письма демонстрировал отстутствие политических пристрастий, словно в назидание своему послу, известному своей особой склонностью к стране пребывания. Кроме того он дал понять, что при составлении инструкции послам Панин был лишь выразителем мыслей самого императора. Впрочем, Воронцова должно было порадовать известие об отставке министра, хотя и произошла она по его собственному желанию. Причиной отставки считалось столкновение с другим министром А. Куракиным, но назначение А. Р. Воронцова вместо Н. Панина указывало на изменение внешнеполитического курса в сторону сближения с Англией.

В мае 1801 г. был снят запрет на англо-русскую торговлю, а в июне восстановлен мир с Англией. Англо-русский союз оставался главной движущей силой действий С. В. Воронцова. К прежним аргументам добавилась его убежденность, что это единственное средство опрокинуть Наполеона: "без этого союза Европа никогда не обретет ни спокойствия, ни устойчивого равновесия" ⁵⁵ . Он сблизился с группировкой У. Питта, бывшего сторонником продолжения войны с Францией. Подписанный в октябре 1801 г. мир России с Францией был для Воронцова ударом. Он был не одинок. В окружении царя сложилась довольно сильная "английская партия", но торжествовать ей пришлось лишь через три года.

В русской внешней политике до 1805 г. важное место занимал вопрос о Мальте. По своему служебному положению С. Р. Воронцов был вовлечен в его решение, делая порой шаги скорее в интересах Англии. Они были продиктованы не только чрезмерным пристрастием к Англии и идее англо-русского союза любой ценой, но и реальной ситуацией начала XIX в., в которой политику Англии на Средиземном море граф считал менее опасной для России, чем наполеоновскую.

Александр I сложил с себя титул гроссмейстера Мальтийского ордена, но хотел сохранить Мальту в орбите русского влияния. Россия была заинтересована в том, чтобы Мальта не досталась ни Англии, ни Франции. Поэтому русское правительство настаивало на выводе английских войск и возвращении острова Ордену Св. Иоанна. Лондон же не поддерживал идею о возвращении Мальты госпитальерам. Английский кабинет в сентябре 1801 г. предложил России установить протекторат над Мальтой и ввести на остров русские войска. Воронцову был направлен царский рескрипт, содержавший отказ от английского предложения. Желая вбить клин в отношения между Францией и Россией, Англия в декабре 1801 г. вынужденно согласилась с русскими предложениями. Но на деле ни Англия, ни Наполеон не желали такого соглашения, которое способствовало проникновению России на Мальту. Наметившееся соглашение с Россией было сорвано англо-французскими действиями на Амьенском конгрессе 1802 года. Лондон склонял Петербург ввести на Мальту войска. Россия же надеялась быть гарантом нейтралитета острова и остерегалась резких шагов под угрозой отстранения от переговоров относительно Мальты. По условиям Амьенского договора Англия должна была в трехмесячный срок вывести свои войска с острова. Воронцов во время переговоров советовал англичанам удерживать остров, чтобы не пропустить французов в турецкие владения. Подобный совет не отвечал интересам

стр. 80

Петербурга, поэтому послу было сделано внушение. Условия Амьенского мира в статьях, касавшихся Мальты, фактически аннулировали предшествовавшие англо-русские договоренности и Россией не были приняты. В течение последующих месяцев англичане через Воронцова безуспешно пытались добиться изменения позиции России. Английские войска продолжали оставаться на Мальте. Надежд на утверждение русского влияния на орден не оставалось. Русские планы относительно Мальты не удались главным образом из-за тайного сопротивления Англии.

Амьенский мир 1802 г. был более выгоден Франции, и, как заметил Бонапарт, уже на следующий день после его подписания английское правительство озаботилось тем, как перейти от войны к миру. После провозглашения Наполеона императором борьба между Францией и Англией вновь ожесточилась. Еще в 1803 г. были прерваны дипломатические отношения между ними и началась, по выражению А. З. Манфреда, война без войны. Англия для ее ведения нуждалась в помощи континентальных держав и начала сколачивать коалицию. Для эффективности антифранцузской коалиции требовалось участие России. Переговоры шли туго. С точки зрения национальных интересов России, война с Францией не была нужна.

Вернувшийся У. Питт-мл. начал оказывать жесткое давление на русского посла, добиваясь чтобы Россия активнее способствовала образованию такой коалиции. Но Семен Романович и без угроз с английской стороны был убежден в необходимости ее создания. Именно в этом он видел свою миссию и судьбой этой коалиции обусловливал свою дальнейшую карьеру: "если к концу этого года не будет ничего устроено относительно континентальной коалиции, то я буду просить моего отозвания, ибо предмет, для которого и здесь, и в России уговаривают меня остаться, не будет существовать более" ⁵⁶ . К этому времени для ведения переговоров в Лондон был направлен императором приближенный к нему товарищ министра юстиции Н. Н. Новосильцев, прибывший сюда под предлогом консультаций с юристами относительно составления нового российского свода законов. На деле же он привез с собой обширный план действий. Поскольку Воронцова считали слишком упрямым и пристрастным, хотя и старались не задевать его честолюбия, предполагался вариант первоначального знакомства с этим планом У. Питта, который должен был предложить его русскому послу как бы от своего имени. План представлял собой соглашение о европейском устройстве после победы над Наполеоном и месте в новой системе, отводимом России и Англии. На Воронцова по сути была возложена официальная сторона переговоров. Положение Воронцова во время этих переговоров показывало, что молодому окружению нового царя тоже хотелось продемонстрировать свои возможности. Екатерининские вельможи были для них воплощением ушедшего века. Воронцов казался им "стар, упрям, узок в своих взглядах и слишком пылок в их проведении" ⁵⁷ . В апреле 1805 г. между Россией и Англией был заключен договор о формировании антифранцузской коалиции.

Воронцов мог быть доволен укреплением англо-русского союза, но он понимал и то, что им самим уже тяготятся. В 1806 г. он ушел в отставку, однако на родину не вернулся. Хотя его сын служил в России, Семен Романович остался в Англии, где жила его дочь - в замужестве леди Пемброк. Он был на родине в последний раз в 1802 г. и увидел, что хотя с воцарением Александра I Россия избавилась от павловской тирании, там по-прежнему "не имеют понятия о настоящей свободе, основанной на единственной в своем роде конституции". Внутренние преобразования нового императора не внушали Воронцову оптимизма. "Государь столь обширной страны не может все делать самолично, - был убежден Воронцов, - и во многом должен положится на своих министров", которые, по мнению графа, не всегда к этому способны или, что еще хуже, делами управляет фаворит. Его сомнения в результатах александровских реформ имели в основе представление Воронцова о сложившейся в России форме правления. Он был убежден, что абсолютная монархия способствует всевластию фаворитов, раздающих "места своим

стр. 81

родственникам, приятелям и клевретам, а сии последние, уверенные в покровительстве, превращаются в пашей" ⁵⁸ .

Устранению отрицательных черт абсолютизма, по мнению Воронцова, способствовало бы развитие государственных учреждений, принятие законов, создание независимого суда. Поэтому он вместе с братом прилагал заметные усилия, чтобы подтолкнуть императора к реформе Сената (1802 г.), надеясь на расширение его прав, включение в него депутатов от дворянства и возвращение ему той роли, которую он имел при Петре I. Но в результате преобразований Сенат так и не стал "верховным местом в империи", его права ограничились возражениями по ранее принятым законам. Огорчил Семена Романовича и отказ от предложения старшего Воронцова о выборности сенаторов. Граф подвел печальный итог: реформированный Сенат "уже не посмеет больше возвысить свой голос". Половинчатость реформаторских шагов Александра I была очевидной для Воронцова. Но еще большое разочарование вызвал у него внутриполитический курс императора в последние годы жизни, пронизанный духом "библейских обществ" и всевластия Аракчеева. "Говорят о либеральных идеях; заключают договоры для того, чтобы управлять народами, сообразно с началами Евангелия; на факте же правительство придерживается турецкой системы; Аракчеев, не имея титула великого визиря, исполняет эту должность; все дела идут через него" ⁵⁹ .

Но самым большим потрясением для Воронцова стало заключение Тильзитского мира. В течение трех недель он не появлялся на людях, считая, что личное унижение, испытанное им в связи с секвестром его имений в 1801 г., было меньшим, чем посрамление отечества договором с Наполеоном ⁶⁰ . Созданный Тильзитским миром альянс России и Франции шел вразрез со всеми его идеалами и целями, которых он добивался во время своей службы. Семен Романович абсолютно не доверял Франции, полагая, что она всегда стремится одурачить союзника. В Петербурге была популярна его фраза о том, что сановники, подписавшие этот договор должны въехать в столицу на ослах ⁶¹ . В Тильзите было также достигнуто секретное соглашение о военном выступлении против Англии. Однако оно оказалось сорвано опережающими действиями британского флота. Предполагают, что министр иностранных дел Британии Дж. Каннинг получил информацию о содержании секретных статей договора от Воронцовых.

Семен Романович после отставки прожил еще значительный отрезок времени. Современник так описывал его в конце жизни: "Красивою головою, украшенною густыми, снежными кудрями, высоким, стройным ростом, он являл собой образец прекрасного старца" ⁶² . До конца жизни с неослабным вниманием следил он за всем, что происходит на родине и в Европе, хотя в последние годы практически не появлялся в свете. Его жизненное кредо очень точно было выражено королем Георгом III, сказавшим при прощальной аудиенции русскому послу, что добрый русский должен быть добрым англичанином и что не может быть более естественного и прочного союза в мире, чем союз России с Великобританией.

С. В. Воронцов умер в 1832 г. в возрасте 88 лет и был похоронен возле лондонской церкви Мэри-ле Боун. Он завещал 500 фунтов на строительство домов для неимущих в районе Камден. Два таких дома были построены на ул. Сент-Джонс-Вуд. В память о Воронцове улица Мэнсфилд, на которой он проживал, была названа его именем. А уже в прошлом веке там была открыта мемориальная доска в его часть.

Примечания

1. ДАШКОВА Е. Записки. Л. 1985, с. 4.

2. Архив князя Воронцова. М. Тт. 1 - 40. 1870 - 1895. Кн. 8. 1876, с. 2, 3.

3. Военный сборник. 1871, N 11.

4. ОГАРКОВ В. Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность. СПб. 1892, с. 46.

стр. 82

5. ОГАРКОВ В. ук. соч, с. 42.; РОДИНА Т. А. Русский дипломат в Лондоне. - Россия и Европа. Дипломатия и культура. М. 1995, с. 20; КАМЕНСКИЙ А. Б. Воронцовы. - Исторический лексикон. М. 1996, с. 168.

6. ГАРНОВСКИЙ М. Записки. - Русская старина, т. XV. 1876, с. 24.

7. Архив кн. Воронцова. Кн. 17. 1881, с. 143, 240, 241.

8. ХРОМОВ П. А. Экономическое развитие России в XIX-XX вв. 1800 - 1917. М. 1950, с. 446; Министерство финансов 1802 - 1902. Ч. 1. СПб. 1902, с. 620 - 621.

9. Вестник Европы, 1887, N 9, с. 118.

10. Архив кн. Воронцова. Кн. 17, с. 106.

11. Там же. Кн. 8, с. 18.

12. Вестник Европы. 1887, N 8, с. 657.

13. Архив кн. Воронцова. Кн. 9. 1879, с. 423 - 424.

14. Там же. Кн. 8, с. 18; кн. 9, с. 98.

15. Там же. Кн. 8, с. 18.

16. Там же. Кн. 16. 1881, с. 217, 269.

17. Там же. Кн. 17, с. 5; кн. 8, с. б.

18. Там же. Кн. 8, с. 190.

19. Русский архив, 1879, т. 2, с. 48.

20. Полное собрание законов Российской империи. Т. XX, N 14355; 16093; т. XXI, N 15520.

21. Архив кн. Воронцова. Кн. 8, с. 190; кн. 9, с. 77.

22. Русский архив, 1879, т. 2, с. 178.

23. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 35, оп. 6, д. 412, л. 48.

24. Сборник Русского исторического общества (Сб.РИО), т. 27, с. 447.

25. АВПРИ, ф. 5, оп. 5/1, д. 582, л. 133 об.

26. Архив кн. Воронцова. Кн. 9, с. 110 - 111; Архив Государственного Совета. Т. 1. СПб. 1864, с. 473, 777.

27. Parliamentary History. Т. XXIX, р. 190 - 192, 949.

28. Архив кн. Воронцовых. Кн. 19, с. 401.

29. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Сношения с Турцией, д. 712, л. 23; д. 709, л. 182.

30. Русский архив, 1876, N 1, с. 76.

31. Архив кн. Воронцова. Кн. 16, с. 168.

32. АВПРИ, ф. 35, оп. 6, л. 412 ( прилож. к депеше).

33. АВПРИ, ф. 35, оп. 6, д. 412, л. 48.

34. Екатерина II и Потемкин. Личная переписка. 1769 - 1791 М. 1997, с. 390.

35. АВПРИ, ф. 5, оп. 5858, л. 299 - 300.

36. Архив кн. Воронцова. Кн. 8, с. 18, 20, 21; кн. 16, с. 395.

37. АВПРИ, ф. 35, оп. 6, д. 422 (приложение). Архив кн. Воронцова. Кн.8, с. 21.

38. Parliamentary History. T. XXIX, р. 175.

39. Русский архив, 1876, т. I, с. 93.

40. Сб.РИО, т. 23, с. 522.

41. Вестник Европы, 1888, N 3, с. 244 - 245; АВПРИ, ф. 35, оп. 6, д. 422, л. 421; Архив кн. Воронцова. Кн. 16, с. 217.

42. Русский архив, 1876, N 1, с. 50; Письма Екатерины II к Гримму. СПб. 1878, с. 500; Русский архив, 1876, N 1, с. 50.

43. The Cambridge History of British Foreign Policy. Vol. 1. Cambridge. 1922, p. 223, 224.

44. Архив кн. Воронцова. Кн. 8, с. 24; т. 17, с. 367.

45. Архив Государственного Совета. Т. X. СПб. 1869, с. 359 - 360.

46. Архив кн. Воронцова. Кн. 16, с. 203, 204; кн. 9, с. 178.

47. Вестник Европы, 1887, т. 4, с. 657.

48. ШИЛЬДЕР Н. Император Николай I. Т. !. СПб., 1903, с. 5 - 6.

49. АВПРИ, ф. Сношения России с Англией, оп. 35/6, д. 507, л. 4 - 5, 21, 13.

50. Цит. по: ОГАРКОВ В. ук. соч, с. 60.

51. Архив кн. Воронцова. Кн. 8, с. 288 - 289; кн. 9, с. 180.

52. Русский архив, 1872, N 11, с. 2175.

53. КАМЕНСКИЙ А. Б. ук. соч., с. 168.

54. Цит. по. БАЛЯЗИН В. Н. Император Александр 1. М. 1999, с. 74.

55. Архив кн. Воронцова. Кн. 15, с. 478.

56. Там же.

57. Русский архив, 1879, N 4, с. 450 - 451.

58. Архив кн. Воронцова. Т. 17, с. 5, 271.

59. Цит. по: ТРОИЦКИЙ Н. А. Александр I и Наполеон. М. 1994, с. 82; Архив кн. Воронцова. Кн. 17, с. 451, 548.

60. Архив кн. Воронцова. Кн. 17, с. 166 - 167.

61. ТРОИЦКИЙ Н. А. ук. соч, с. 129.

62. Русский архив, 1872, т. 11, с. 2176.

Permanent link to this publication: