В истории российской государственности XIX век занимает особое место. Реформы Петра I и Екатерины II во многом изменили патриархальный облик страны, в значительной степени модернизировав социально-политические институты, механизмы управления, сферу культуры и идеологии. Однако, усилия реформаторов XVIII в. не только не ограничили, но еще более укрепили основной тормоз развития страны - самодержавие. На рубеже XVIII - XIX вв. страна ощутила признаки того, что самодержавие в прежнем своем виде уже не соответствует требованиям времени. В Европе приобрели большую популярность идеи индивидуальной политической свободы, гражданского равенства, проникавшие и в Россию, которая не могла не реагировать на новые политические веяния.

Александр I, заменивший Павла I на российском престоле, даже сделав тактический реверанс правлению "почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великая", был политиком новой формации. Еще будучи цесаревичем, он высказывал весьма радикальные взгляды. По воспоминаниям князя А. Чарторыйского, он говорил, "что ненавидит деспотизм... любит одну свободу, на которую имеют право все люди...что желал бы всюду видеть республики и признает эту форму правления единственно сообразною с правами человечества, .., что наследственная монархия - установление несправедливое и нелепое, что верховную власть должна даровать не случайность рождения, а голосование народа, который сумеет избрать наиболее способного к управлению государством"¹. Юный наследник неоднократно заявлял, что хочет вообще "отречься от сего неприглядного поприща" (наследования престола. - А. Ш.) и "жить спокойно частным человеком полагая своё счастие в обществе друзей и изучении природы"². Но отечественная историческая практика прецедентов добровольного отречения от престола не знает, и Александру I не суждено было стать исключением из общего правила.

Став императором, Александр I не мог не считаться с "духом времени", в первую очередь с влиянием идей французской революции, и даже (в отличие от своей бабки) пытался и не без успеха использовать эти идеи в своих интересах. Вполне резонно звучит его мысль: "Самое могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их дело есть дело свобо-

Шестопалов Александр Павлович - кандидат исторических наук, профессор Московского гуманитарно-экономического института.

стр. 125

ды и счастья народов, поэтому "истинный интерес законных властей требует, чтобы они вырвали из рук это страшное оружие и, завладевши им воспользовались им против них самих"³. В русле этих намерений и следует рассматривать заявления российского монарха (особенно за границей) о его стремлении к преобразованиям, к обеспечению "свободы и счастья народов", о намерении отменить крепостное право и ввести "законно-свободные учреждения", то есть конституционные порядки.

Политическое реформирование страны нуждалось в строго сбалансированной и тщательно продуманной тактике преобразований властных структур. Новое окружение императора должны были составить участники мартовского переворота 1801 г., сделавшие цесаревича Александра Павловича императором Александром I. Однако, пригодные для черновой, ликвидационной работы, ни П. Пален, ни П. Зубов, ни другие заговорщики не годились на роль творческих исполнителей далеко идущих замыслов молодого царя. К тому же, регулярные служебные встречи с "благодетелями", убившими отца, портили императорское настроение. Можно было заручиться поддержкой екатерининских ветеранов - П. В. Завадовского, А. Р. Воронцова, Д. П. Трощинского, но Александр явно тяготился их обществом, консервативными взглядами и направлениями, которыми они следовали в государственной области. Не будучи достаточно искушенным в большой политике, двадцатичетырехлетний император, тем не менее, прекрасно осознавал прозрачность границ между обычным покровительством и тонко скрытым посягательством на личные прерогативы монарха.

В этих условиях доминирующее положение при императоре заняли так называемые "молодые друзья" - П. А. Строганов, Н. Н. Новосильцев, В. П. Кочубей, А. Чарторыйский, которые вместе с Александром I составили реформаторский квинтет ("Негласный комитет"). Каждый из членов комитета испытывал симпатии к политическому либерализму и готов был реализовать свои идейные пристрастия в государственной практике. Павел Строганов был сыном богатейшего екатерининского вельможи. Семнадцати лет, оказавшись в революционном Париже (1789 г.), юный граф стал членом якобинского клуба. Вмешательство Екатерины II, затребовавшей возвращения вольнодумца в Россию, положило конец революционной деятельности Строганова. В Отечестве заметно поправевший якобинец, тем не менее, не расстался с мыслями об использовании некоторых либеральных граней французского опыта на русской ниве. В "Негласном комитете" политические дарования Строганова обрели второе дыхание. Николай Новосильцев - двоюродный дядя Строганова слыл одним из самых образованных юристов своего времени. Его привлечение в комитет вполне отвечало роли и задачам последнего. Уместным и вполне оправданным было приглашение в этот камерный круг вице-канцлера Виктора Кочубея, дипломата, знатока Англии, ее обычаев и законов. Крупным государственным деятелем начала XIX в., ближайшим другом императора, был князь Адам Чарторыйский, бывший едва ли не самым большим радикалом в "Негласном комитете". В формировании личности самого Александра I глубокий след оставили уроки щвейцарского республиканца Ц. Лагарпа.

Едва начав свою деятельность, комитет вскоре удостоился от сановной оппозиции прозвища "якобинской шайки". Сам Александр I не без политического кокетства именовал его "Комитетом общественного спасения", в точности совпадавшим с названием органа якобинской диктатуры во Франции 1793 - 1794 годов. Обвинение в якобинстве, брошенное императору и его приверженцам, думается, не выходит за грань эмоциональных характеристик. Российская элита, сознававшая необходимость перемен, прекрасно понимала, что французский радикализм, помноженный на российскую ментальность приведет к "бунту бессмысленному и беспощадному", к социальному взрыву такой силы, в котором может погибнуть сама российская государственность. Единственно возможной для России могла стать английская парламентская монархия.

стр. 126

Объявив закон "залогом блаженства всех и каждого" император решил поначалу вернуть былой статус Сенату, сосредоточив в нем высшие контрольные и законодательные функции. Александр I не исключал и возможности предоставления Сенату исполнительной власти, на чем настаивали сами сенаторы. Однако друзья императора решительно выступили против предложений сенаторской партии, поскольку принятие их означало бы введение в России своеобразной "аристократической конституции", т. е. установления власти дворянской олигархии. Впрочем и сам Александр I постепенно убеждался в том, что расширение сенаторских полномочий приведет к усилению сановной оппозиции, стремящейся защитить свои интересы от либеральных посягательств молодых экспериментаторов.

В результате 8 сентября 1802 г. последовал Указ о Сенате и Манифест об учреждении министерств⁴. В соответствие с Указом Сенат признавался верховным органом и хранителем законности, реальная же административная власть по манифесту переходила к министерствам (было учреждено 8 министерств - военное, морское, иностранных дел, юстиции, внутренних дел, финансов, коммерции и народного просвещения). Создание министерств было продолжением линии на единоначалие и вытеснение коллегиальности - линии, которая уже достаточно определенно наметилась в царствование Екатерины и особенно Павла. В то же время это было и известное "усовершенствование" бюрократической машины, устанавливавшее более четкую компетенцию ведомств, их ответственность.

С другой стороны, в таком решении был элемент искусственности и подражания Западу, поскольку в тот момент буржуазный принцип "ответственности министров перед парламентом" действовать не мог, правительство отвечало перед монархом и назначалось им, хотя предполагалось внедрение "контрассигнатуры": министры должны были скреплять своими подписями императорские указы (правило "контрассигнатуры" было впервые введено в Англии в 1701 году. Через 10 лет последовало дополнение, в соответствии с которым устанавливался принцип неответственности монарха, выраженный формулой "король не может делать зла". Практическая цель, достигаемая контрассигнатурой состояла в ограничении короны: король неответственен, но министр может быть предан суду).

Последующие шаги по реорганизации центральных государственных структур были связаны с деятельностью выдающегося государственного деятеля XIX в. М. М. Сперанского. Сын сельского священника, разносторонне образованный и необычайно одаренный чиновник на протяжении ряда лет был основным реформаторским рупором императора. Личное знакомство Сперанского с Александром I произошло в 1806 году. Оценив выдающиеся способности сотрудника Министерства внутренних дел (главой этого ведомства и непосредственным начальником Сперанского был Кочубей), самодержец приблизил его к себе. Став главным советником императора, Сперанский получил задание подготовить общий проект государственных преобразований в России.

К концу 1809 г. этот проект под названием "Введение к Уложению государственных законов" был положен на стол Александру I, осуществлявшему регулярный контроль за работой Сперанского. Разрабатывая проекты государственных реформ в России, Сперанский не мог не обратиться к историческому и политическому опыту западных государств. По его мнению, этот опыт показывал, что для Европы характерен "переход от феодального правления к республиканскому". Он писал, что трудно противостоять этому процессу. "Тщетно власть державная силилась удержать его напряжение; сопротивление ее воспалило только страсти, произвело волнение, но не остановило перелома⁵. Анализируя обстановку в империи, Сперанский подчеркивал: "Тот же самый ряд происшествий представляет нам история нашего Отечества". Далее следовал вывод: "...настоящая система не свойственна уже более состоянию общественного духа, и настало время переменить ее и основать новый вещей порядок"⁶.

стр. 127

В основу реформы управления Сперанский предлагал положить традиционный буржуазный принцип разделения властей, отделив друг от друга законодательную, исполнительную и судебную части и сосредоточив их в разных, независимых друг от друга государственных учреждениях. На местах, по его мнению, следовало создать волостные, окружные и губернские Думы, а в центре Государственную Думу. Избирательными правами наделялись дворяне и "люди среднего состояния", обладавшие определенным имущественным цензом. Судебные инстанции, вплоть до губернского суда, также должны были избираться, а состав высшей судебной инстанции - Сената - назначаться императором пожизненно из числа представителей, избранных губернскими Думами. Приговор Сената признавался окончательным. За верховной властью оставалось только право надзора за соблюдением одинаковых форм суда по всей территории страны. Государственная власть должна была осуществляться совместно с императором и Государственной Думой, причем ни один закон не мог быть издан без предварительного одобрения Думы. Исполнительная власть должна была принадлежать правительству, которое в своих действиях было подотчетно законодательной власти. Во "Введении к Уложению государственных законов" говорилось: "Власть исполнительная должна быть вся исключительно вверена правительству; но поелику власть сия распоряжениями своими под видом исполнения законов не только могла бы обезобразить их, но и совсем уничтожить, то и должно ее поставить в соответственность власти законодательной"⁷. Подлинную ответственность министров при существующем государственном строе Сперанский считал невозможной: "Ответственность сия не учреждается одним словом или велением; она переменяет конституцию государства и, следовательно, не может быть нигде без важных превращений. Она предполагает закон утвержденный печатью общего принятия и известную гарантию сего закона в вещественных установлениях. Без сего все будет состоять только в словах⁸.

Вершиной этой бюрократической пирамиды должен был стать Государственный совет - связующий орган между императором и новой организацией законодательной, исполнительной и судебной власти. Члены совета не избирались, а назначались императором. Совет становился, таким образом, прототипом английской палаты лордов, где происходит первоначальное обсуждение важнейших государственных дел⁹.

Впоследствии Сперанского обвинят в чрезмерном увлечении наполеоновским режимом и английским конституционным правом, в стремлении перенести все это в Россию без учета специфики местных условий - по принципу "чтобы все было, как у других, у просвещенных народов". Но конституционный проект Сперанского не был заимствован и даже не являлся отражением ни одной из действовавших конституций. Сам автор отмечал, что все английские учреждения покоятся на высокоразвитом правосознании всей нации. В Англии многие годы господствует принцип личной неприкосновенности, относительная свобода слова и публичных собраний, имеется хорошо организованное местное самоуправление, осуществляется выборность судебных институтов. Сперанский проводил только принципы английского конституционного права, считая их краеугольным камнем "истинной монархии". Но все эти принципы надо умело ввести в народную жизнь, замечал Сперанский, народ и правительство еще должны понять их и сделать неотъемлемыми для своего бытия. Его проект был значительно шире даже республиканской французской конституции, не говоря уже о конституциях времен консульства и империи.

Возведенная в ранг основного государственного закона, конституция Сперанского открыла бы перед феодально-крепостнической Россией возможность буржуазной эволюции. Сперанский не был противником дворянства и его привилегий, и если бы его проект был введен в действие, он не произвел бы сразу перемен в социально-политическом строе. Все осталось бы по-старому, но создание представительных учреждений, подчинение воли монарха закону, участие широких слоев населения в законодательстве и местном уп-

стр. 128

равлении, возможность перехода из одного сословия в другое позволили бы России эволюционировать к буржуазной монархии. Опытный государственник понимал, что либо Россия пойдет по этому пути, либо в ней неминуем взрыв " бешенства и страстей народных". Не желая приблизить Россию к подобному взрыву, Сперанский толкал ее на единственный, с его точки зрения, оправданный путь - путь буржуазной конституционной монархии.

Но замысел, изложенный Сперанским, не был осуществлен. Хотя 1 января 1810 г. было объявлено о создании нового органа - Государственного совета и состоялось первое его заседание, в соответствии с императорским манифестом, его задачи в корне расходились с принципиальными основами реформ, сформулированных Сперанским. По точному смыслу "Образования Государственного совета" он должен был стать высшим законосовещательным органом империи. Создание Государственной Думы и других представительных органов, призванных ограничить самодержавие, так и осталось на бумаге. Основы самодержавного политического строя оказались непоколебленными.

Сперанского ненавидели в придворных кругах за происхождение, за быстро сделанную карьеру, подозрительно относились к его преобразовательной деятельности. Бурю негодования среди сановников и чиновничьей бюрократии вызвали два указа, устанавливающие новые принципы служебного продвижения и имевшие целью создать новое чиновничество для "правильной" монархии. Первый указ от 3 апреля 1809 г. касался вопроса о придворных званиях. Прежде придворные звания сразу предполагали и чины. Согласно указу, звания при дворе не давали право на чин, тем самым и отбиралось право занимать высшие государственные должности без делового подтверждения. Второй указ, от 6 августа того же года, предусматривал обязательный образовательный ценз для гражданских чинов. Начиная с коллежского асессора (VIII класс) надо было иметь университетское образование или сдать соответствующий экзамен. Сперанский, написавший эти указы, восстановил против себя всю российскую аристократию, посчитавшую это посягательством на свои неприкосновенные права.

Приближавшаяся война с Францией отодвинула реформы государственного устройства на второй план. Сперанский оказался не нужен. Более того, теперь для примирения с дворянским общественным мнением им надо было пожертвовать. Подоспело и обвинение Сперанского в сочувствии Наполеону и даже предательстве.

Сам Сперанский прекрасно понимал, в чем причина его опалы. В письме Александру I из Нижнего Новгорода он указывал, что именно его план был "первою и единственною" причиной увольнения. Император ему не ответил, а Сперанского отправили дальше, в Пермь. Через десять лет Сперанский был прощен и возвращен в Петербург. Но теперь это был уже другой человек, познавший, по словам А. И. Герцена, "как крутые горки плоского Петербурга укатывают рьяного коня и делают из него почтенную упряженную клячу, важно ходящую в шорах".

Что же помешало Сперанскому и, в целом, поддерживавшему его императору воплотить свои идеи в жизнь? Множество исторических версий, объясняющих "откат" от реформ, можно свести к следующим:

1. Стратегические планы императора и его основного помощника не были востребованы подавляющей частью российского общества. Российское общественное сознание еще не отошло от шока, вызванного Великой французской революцией, и, в "преобразованиях, которые предлагались Сперанским, представители имущих классов и сословий увидели ее отдаленные последствия. Сознание господствующего класса, сформировавшегося во время правления Екатерины II и Павла I, воспринимало любые изменения, затрагивающие интересы дворянства, как преддверие революции.

2. В проведении реформ император мог опереться только на крайне узкий круг высших сановников и представителей либерального дворянства. Но "революция сверху" без соответствующей опоры "снизу" обречена на про-

стр. 129

вал. Общая позиция дворянства по этому вопросу была изложена Н. М. Карамзиным в "Записке о древней и новой России": "Самодержавие, - писал он, - основало и воскресило Россию, с переменой государственного устава ея она гибла и должна погибнуть"...¹⁰. И добавлял: "Самодержавие есть палладиум России, целость его необходима для её счастия; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия¹¹. Послание Карамзина, вкупе с другими проявлениями дворянского недовольства отрезвило монарха. Александр I оказался понятлив, тем более, что судьбы деда и отца не оставляли ему иного выбора.

3. Обреченный на "верховное и нераздельное" правление, император не мог не понимать серьезности выбора, перед которым остановилась Россия. Стенографической записи последней встречи Сперанского с императором (17 марта 1812 г.), после чего карьера царского советника была прервана, не существует. Рискнем, однако, предположить, что Сперанскому был преподан урок державной мудрости, аналогичный конечному итогу бесед Екатерины II с французским мыслителем Д. Дидро. Когда Дидро, пользовавшийся большим расположением императрицы, с обидой заметил, почему в России не приступают к преобразованиям по его советам, царица тут же поставила его на место: "Господин Дидро, я большим удовольствием выслушала все, что внушал ваш блестящий ум. Но вашими высокими идеями хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо. Составляя планы разных преобразований, вы забываете различие наших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит; она гладка, мягка и не представляет затруднений ни воображению, ни перу вашему; меж тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы"¹².

Разница в "положениях", в ответственности за судьбы Отечества между Сперанским и Александром I была огромной. Не Сперанскому, а императору принадлежало право последней подписи. Миропонимание Александра I оказалось выше и глубже, чем стройные, но отвлеченные кабинетные конструкции его помощника. Ему, как никому другому, были известны слабые стороны проекта Сперанского. Ход мыслей подсказывал монарху, что проведение подобных реформ без должного учета российской специфики, неопытность реформаторов (включая самого Александра I), недостаточная продуманность и преждевременность ряда преобразовательных замыслов, а главное - отсутствие социальной базы реформ, в конечном счете могли привести его страну к хаосу, распаду и социальным катаклизмам.

4. Немалая часть современников и профессиональных историков усматривали истоки реформаторского кризиса в личности самого Александра I, в отсутствии у последнего необходимых качеств реформатора. Эту точку зрения разделял даже биограф Александра I - великий князь Николай Михайлович: "Император Александр никогда не был реформатором, а в первые годы царствования был консерватором более всех окружающих его советников"¹³. В конечном итоге невысоко оценивал реформаторский стиль императора и разочаровавшийся в нем Чарторыйский: "Император любил наружные формы свободы подобно тому, как увлекаются зрелищами. Ему нравился призрак свободного правительства, и он хвастал им; но он домогался одних форм и наружного вида, не допуская обращения в действительность; одним словом, он охотно даровал бы свободу всему миру при том условии, чтобы все добровольно подчинились исключительно его воле"¹⁴.

Политическое положение Александра I не оставляло вариантов. Единственное, что могло в его время обеспечить проведение реформ - это насилие верховной власти над своей социальной опорой. На это Александр пойти не смог, он не захотел быть убийцей для себя лично и для своей страны.

Вплоть до начала 1820-х годов Александр I не оставлял реформаторских замыслов и, варьируя тактику, предпринимал попытки их осуществления. В 1815 г. император подписал конституцию Польши, ставшей конституционной монархией в составе России. Это была одна из самых либеральных консти-

стр. 130

туций того времени. В 1818 г. группа советников по поручению царя начала разработку конституционного проекта для России. Возглавил эту группу Н. Н. Новосильцев. В 1820 г. проект под названием "Государственная уставная грамота Российской империи" был представлен монарху и одобрен им.

Конституция Н. Новосильцева предусматривала создание представительного органа (Государственного Сейма или Думы), состоящего из двух палат (Сената и Посольской палаты). Сенат (верхняя палата) формировался царем из членов императорской фамилии и сенаторов. Посольская палата назначалась императором из числа кандидатов, избранных дворянскими собраниями и горожанами. Закон, предварительно обсужденный в палатах, подлежал утверждению самодержцем. Конституция провозглашала свободу слова, печати, вероисповедания, равенство всех граждан перед законом, неприкосновенность личности и собственности, независимость суда, ответственность чиновников. Вопрос о крепостном праве (как и в проекте Сперанского) в правительственной конституции не ставился. Император наделялся широкими правами: определял персональный состав Думы, имел значительные законодательные прерогативы¹⁵.

Конституция Новосильцева заметно уступала проекту Сперанского, однако и на реализацию этого проекта Александр так и не решился. Круг единомышленников к тому времени не стал шире, социальная база никакого интереса к реформам не только не испытывала, но и всячески противилась им. В результате, реформы Александра I также свелись к минимальным преобразованиям, порой мало связанным между собой.

Таким образом, в начале XIX в. существовала "историческая альтернатива", когда системой гибких государственных мер Россия могла преодолеть политическое отставание от развитых стран. Но общая внутриполитическая ситуация сложилась не в пользу либеральных преобразований. События 14 декабря 1825 г. на десятилетия заморозили попытки правительственного конституционализма, возрожденного лишь при императоре Александре II.

Примечания

1. СЕМЕВСКИЙ В. И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб. 1903, с. 31 - 32.

2. ШИЛЬДЕР И. К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование. Т. 1. СПб. 1897 - 1898, с. 114.

3. ОКУНЬ С. Б. История СССР. Часть I. Конец XVIII - начало XIX века. Л. 1974, с. 135.

4. Полное собрание законов Российской империи Т. XXVII, N 20405 - 20406, с. 241 - 243, 243 - 248.

5. СПЕРАНСКИЙ М. М. Проекты и записки. М. -Л. 1961, с. 155 - 156.

6. Там же, с. 160 - 164.

7. Там же, с. 166.

8. Там же, с. 172.

9. Там же, с. 174, 217.

10. КАРАМЗИН Н. М. Записка о древней и новой России. Освободительное движение и общественная мысль в России XIX в. М. 1991, с. 29.

11. Там же, с. 36.

12. Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. СПб. 1865, с. 149 - 150.

13. Герои и антигерои Отечества. М. 1992, с. 119.

14. Мемуары Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I. Т. 1. М. 1912, с. 344.

15. Самодержавие и реформы: политическая борьба в России в начале XIX в. М. 1989, с. 173- 182.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. П. ШЕСТОПАЛОВ:

Комментарии: