В статье рассматриваются некоторые вопросы изученности известных местонахождений петроглифов Казахстана и Средней Азии (Тамгалы, Саймалы-Таш, Зараутсай) в связи с проблемой включения их в Список всемирного наследия ЮНЕСКО и будущей подготовкой трансграничной серийной номинации "Наскальное искусство Центральной Азии". Обосновывается необходимость комплексного изучения памятников наскального искусства как разновидности культурного ландшафта.

Введение

Недавно на карте всемирного наследия появился новый объект - "Петроглифы археологического ландшафта Тамгалы", первый памятник наскального искусства Центральной Азии, вошедший в Список ЮНЕСКО. Что этому предшествовало и как происходило? Что последует и что для этого необходимо? Думается, эти вопросы интересуют многих отечественных специалистов. В рамках текущей дискуссии хотелось бы изложить некоторые соображения, касающиеся ряда выдающихся памятников Казахстана и Средней Азии, чтобы на их примере оценить возможности существующих подходов к изучению наскального искусства.

Тамгалы и перспективы трансграничной серийной номинации ЮНЕСКО "Наскальное искусство Центральной Азии"

В последние годы накоплен опыт гармоничного соединения задач изучения и сохранения памятников наскального искусства Казахстана и Средней Азии как потенциальных объектов мирового наследия. О сильных и слабых сторонах этой стратегии уже приходилось говорить [Рогожинский, 2005, с. 206 - 207]; здесь остановимся на имеющихся результатах.

В 2003 - 2004 гг. представленная Республикой Казахстан номинация "Петроглифы археологического ландшафта Тамгалы" успешно прошла экспертизу ИКОМОС и ЮНЕСКО, и решением 28-й сессии Комитета по всемирному наследию памятник был включен в Список ЮНЕСКО. Это стало возможным благодаря позитивной политике ЮНЕСКО в странах региона и всесторонней поддержке государства. В основе достигнутого лежит также многолетний труд большого коллектива специалистов - археологов, геологов, архитекторов и реставраторов, - последовательно реализовавшего широкую программу действий, намеченную еще в 1998 г. [Рогожинский, Аубекеров, Сала, 2004, с. 49]. Координирующим научно-методическим центром в подготовке номинации выступил Научно-исследовательский и проектный институт памятников материальной культуры МК РК (далее - НИПИПМК).

Еще недавно ситуация в Тамгалы, как и на многих других памятниках такого рода, была критической: отсутствие юридической защиты, физической охраны, неконтролируемое массовое посещение туристами и

стр. 83
активное хозяйственное использование этой территории. Но в течение нескольких лет удалось добиться утверждения статуса комплекса (в 2001 г. он внесен в Список памятников республиканского значения), затем организации его охраны и управления (как временная мера осуществлялись в 2001 - 2003 гг. НИПИПМК) и, наконец, создания в 2003 г. Государственного заповедника-музея "Тамгалы". В 2001 - 2006 гг. в рамках ЮНЕСКО-норвежско-казахстанского проекта "Менеджмент, консервация и презентация Тамгалы" (координатор А.-С. Хиген (Норвегия), научный руководитель А. Е. Рогожинский) выполнена большая программа научных исследований и консервационных работ, направленных на сохранение памятников и ландшафта Тамгалы. Параллельно готовилась документация для включения комплекса в Список ЮНЕСКО. В 2002 - 2003 гг. подготовили досье номинации Тамгалы - пакет документов, исчерпывающе характеризующих памятник, его выдающуюся значимость, современное состояние и меры по сохранению. К 2004 г. была завершена разработка менеджмент-плана, определяющего принципы устойчивого сохранения комплекса и включающего детальные программы практической деятельности по управлению, охране, изучению, консервации, мониторингу и туризму на 2004 - 2008 гг.

Процедура представления памятников в Список ЮНЕСКО подробно изложена в "Руководстве по выполнению Конвенции о всемирном наследии"; здесь остановимся на содержании номинации Тамгалы. Уже на стадии подготовки в 1998 г. заявки на включение комплекса в Предварительный список ЮНЕСКО были определены категория и критерии для обоснования выдающейся ценности объекта: археологический ландшафт с петроглифами как исключительное свидетельство исчезнувшей культурной традиции [Конвенция..., ст. 1; Руководство..., разд. II A, ст. 45, 47; разд. II D, ст. 77, критерий III].

По определению Конвенции и Руководства, местонахождения петроглифов, подобные Тамгалы, могут быть отнесены к достопримечательным местам и классифицироваться как культурные ландшафты - совместные творения человека и природы, представляющие выдающуюся мировую ценность с точки зрения истории, эстетики или этнологии. Поскольку речь идет о комплексе наскальных рисунков и других памятников, опосредованно фиксирующих способ обитания здесь людей и взаимодействия с природным окружением, следует говорить об археологическом ландшафте, в составе которого петроглифы играют определенную значимую роль. Выявление этой роли - главная задача научного исследования.

Наскальные рисунки, как недвижимые памятники, не существуют вне природного и культурного контекста, и, если пространственная и временная их связь с другими археологическими объектами не зафиксирована, значит, она просто еще не выявлена. Культурный контекст петроглифов может формировать живая традиция (создание новых рисунков и/или подновление древних, почитание мест их нахождения), которая становится объектом этнологического изучения; отсутствие такой традиции означает окончательное ее исчезновение, и выявление таковой является предметом историко-археологической реконструкции. Наскальные рисунки наряду с другими памятниками (поселения, могильники, стоянки и др.) отражают в ландшафте характер обитания древних коллективов, их отношение к окружающей среде, функциональную значимость отдельных ее компонентов в зависимости от уровня общественного, технического развития в конкретный исторический период. Выявление и интерпретация пространственно-временных связей памятников и природного ландшафта составляют содержание исторической реконструкции.

Тамгалы - это крупный комплекс археологических объектов, сосредоточенных на сравнительно небольшой территории (900 га) и датируемых от эпохи бронзы до Нового времени. Здесь зафиксировано более 100 пунктов с наскальными рисунками, десятки поселений, стоянок, могильников и др. Общее количество петроглифов приближается к 5000, из них 3000 выбиты на скалах небольшого каньона. Не все виды памятников изучены в равной мере: различны были цели, методы и масштабы исследований, ведущихся в Тамгалы с 1957 г. Основное внимание исследователи уделяли документированию и анализу петроглифов. Внедрение с начала 1990-х гг. системного подхода и применение геоархеологических методов дали возможность решить основные исследовательские задачи. Комплексное изучение памятников и природного ландшафта (геология, геоморфология, неотектоника, гидрогеология, биология и палеоботаника) позволило синхронизировать археологический контекст и изменения окружающей среды на протяжении 3200 лет. Принципиальное значение для реконструкции палеоландшафта Тамгалы имеют выводы специалистов о состоянии рельефа и климата района в различные исторические периоды. Археолого-геоморфологическое картирование выявило устойчивую связь памятников разного вида и возраста с определенными формами рельефа, а также их группирование по функционально-типологическим признакам. В структуре археологического ландшафта отчетливо выделяется территория сосредоточения петроглифов и разновременных могильников, вокруг которой формировалась жилая зона. Природные особенности каньона не только сделали его главной достопримечательностью Тамгалы, но и обеспечили среду, преобразованную создателями древнейших петроглифов в скальную галерею. С эпохи бронзы он играл роль ядра комплекса, о котором в среде коренного населения до сих пор сохранились представления как о

стр. 84
сакральном месте - "Танбалы аулие". Выявлена связь традиционного почитания этого места с культом предков, но не с рисунками на скалах.

Анализ пространственного расположения петроглифов позволил выделить три типа местонахождений, отличающиеся привязкой к определенным формам рельефа, количеством, репертуаром и качеством изображений: основные (каньон), периферийные и связанные с традиционными коммуникациями. Типология наскальных рисунков Тамгалы основана на анализе стиля, иконографии, репертуара, техники и опирается на данные стратиграфии серий, выделенных здесь и на других местонахождениях Семиречья. Наконец, имеется репрезентативная коллекция строительных камней с рисунками из трех могильников эпохи бронзы и с поселения. Для них получена серия калиброванных дат по 14C (11 измерений) и ЭПР. Все это позволяет аргументированно решать вопросы датировки как самих памятников, так и выделенных групп изображений.

Время создания древнейших петроглифов Тамгалы, обладающих наибольшей эстетической и культурной ценностью, определяется в интервале второй половины XIV - XIII в. до н. э. Эти рисунки локализуются в пределах каньона, отличаются рядом специфических особенностей репертуара, иконографии, стиля, техники и тесной связью с "архитектурой скал", образуя единый изобразительный комплекс, что позволяет выделять их как тип петроглифов Тамгалы. Географический ареал данного культурного феномена ограничен Юго-Западным Семиречьем, а его происхождение связывается с миграционным импульсом из Центрального Казахстана и синтезом с местной архаической изобразительной традицией [Рогожинский, Аубекеров, Сала, 2004, с. 54 - 55]. Древнейшие рисунки образуют первичный фон, изобразительный ряд каньона-святилища Тамгалы, трансформировавшийся в последующие времена вплоть до наших дней, когда наскальное творчество полностью утратило общественное значение. Изучение петроглифов разных периодов с позиций качественных изменений техники, репертуара, выбора поверхности, отношения к сложившемуся ранее изобразительному ряду (дополнение древних композиций, подновление рисунков, палимпсесты), а также расположения относительно синхронных групп других памятников, традиционных коммуникаций и водных источников позволило определить основные тенденции развития наскального творчества в контексте освоения территории урочища и функционального зонирования культурного ландшафта. Отметим, что доказательная база значимости Тамгалы оказалась значительно шире обоснования достоинств отдельных серий петроглифов. Соответственно, и документация памятника структурно выглядит более развитой, чем это традиционно предусматривается петроглифоведением [Рогожинский, Хорош, Чарлина, 2004, рис. 1].

В целом анализ археологических и этнологических данных позволил создать историческую реконструкцию Тамгалы, в которой эволюция изобразительной деятельности представлена на фоне выявленных палеоэкологических и культурно-исторических изменений от эпохи бронзы до современности. Это и определило содержание номинации и обоснование исключительной значимости археологического ландшафта Тамгалы.

Включение памятника в Список ЮНЕСКО следует рассматривать как первый шаг к утверждению мировой ценности такого широкого культурного явления, как наскальное искусство Центральной Азии. Археологический ландшафт Тамгалы, обладая самостоятельной значимостью, в историко-культурном, этнологическом, географическом и временном аспектах представляет все же лишь часть того многообразия, которым характеризуется это явление как единое целое. Раскрыть во всей полноте его содержание возможно лишь на примере серии репрезентативных памятников наскального искусства, расположенных сегодня на территории разных стран региона (рис. 1). Поэтому ближайшей перспективой совместной деятельности ЮНЕСКО и заинтересованных государств в данной сфере становится подготовка трансграничной серийной номинации "Наскальное искусство Центральной Азии". В процедурном отношении это может рассматриваться как расширение номинации Тамгалы и осуществляться поэтапно, по мере подготовки к включению в Список ЮНЕСКО новых комплексов или групп (кластеров) памятников. Не затрагивая здесь проблемы менеджмента трансграничных объектов всемирного наследия, остановимся на вопросах научного обоснования будущей номинации.

Сложность видится прежде всего в том, что в мировой практике нет прецедента серийной номинации памятников наскального искусства. Кроме того, известные на сегодня попытки их целостного рассмотрения в пределах региона и отдельных территорий [Формозов, 1969; Шер, 1980; Ksica, 2001; Tashbaevaetal., 2001; Ковтун, 2001] основаны на ограниченном круге источников, предоставляемых традиционным петроглифоведением, и поэтому не раскрывают в необходимой полноте исключительность феномена, его мировую значимость. Неразрешимой остается сегодня и задача типологии памятников наскального искусства, а значит, определения критериев их оценки [Рогожинский, 2002, с. 16 - 18]. Это обстоятельство вызвало трудности при проведении сравнительного анализа археологического ландшафта Тамгалы с другими известными объектами региона, т. к. большинство из них исследовано в русле иной парадигмы, предусматривающей изучение и фиксацию собственно наскальных изображений в отрыве от природного и культурного контекстов. Примеры системного подхода к петроглифам как составляющей культурного ландшафта в отечественной археологии

стр. 85

Рис. 1. Петроглифические (а) и другие (б) памятники Средней Азии и Казахстана. Петроглифы: 1 - Шахты; 2 - Зараут-камар; 3 - Сийпанташ; 4 - Сармишсай; 5 - Аксакалатасай и Сангижумасай; 6 - Араван; 7 - Сулайман-Тоо; 8 - Суук-Дёбё; 9 - Саймалы-Таш; 10 - Ходжакент; 11 - Арпаузен; 12 - Кульджабасы; 13 - Тамгалы; 14 - Ешкиольмес.

Другие памятники: 1 - Кара-депе; 2 - Геоксюр; 3 - Гонур; 4 - Сапаллитепа; 5 - Джаркутан; 6 - Пашхурт; 7 - Заманбаба; 8 - Тугайное; 9 - Саразм; 10 - Зардча Халифа; 11 - Сох; 12 - Ошское поселение; 13 - Шагым; 14 - Дальверзин; 15 - Базар-Курган; 16 - Арпа; 17 - "кульсайского типа".

единичны. Из новейших попыток его реализации отметим исследование наскальных рисунков Монгольского Алтая [Jacobson, Kubarev, Tseevendorj, 2001, p. 7 - 39]. В последние годы изучение петроглифов в составе археологического и природного ландшафта проводится на ряде известных памятников Казахстана и Узбекистана: Кульджабасы, Арпаузен, Ешкиольмес [Рогожинский, Аубекеров, Сала, 2004, с. 60 - 92] и Сармишсай [Хужаназаров, Реутова, 2004], которые являются потенциальными объектами серийной номинации. Но эти яркие памятники относятся к тому же типу, что и Тамгалы; они не охватывают все этапы эволюции наскального искусства региона, не дают представления о его истоках и современных проявлениях, об иных формах изобразительной деятельности. Поэтому, говоря о перспективе серийной номинации, прежде всего необходимо дать ясное определение самого культурного явления, выработать критерии типологии памятников и оценки их значимости в истории древних и современных народов. Иными словами, речь идет о разработке научной концепции серийной номинации наскального искусства Центральной Азии. Возможно ли это при современном уровне изученности памятников региона?

Ниже предлагаются два этюда, посвященные некоторым известным местонахождениям петроглифов Средней Азии. На этих примерах можно представить круг проблем, возникающих сегодня при их идентификации.

Центрально-азиатский колосс

Саймалы-Таш является крупнейшим в регионе местонахождением петроглифов, расположенным в условиях вечной мерзлоты (3500 м над ур. м.), чрезвычайно труднодоступным, исключительно богатым уникальными рисунками, открытым более 100 лет назад и испытавшим серию "штурмов" (иначе не назвать эти героические восхождения!) трех-четырех поколений исследователей, но и поныне остающимся непознанным колоссом наскального искусства Центральной Азии. Будучи потенциальным объектом мирового наследия, он может номинироваться как яркий образец взаимодействия разных культур и специфический тип высокогорных петроглифических памятников. Чтобы оценить такую возможность, рассмотрим имеющие-

стр. 86
ся сегодня данные с позиций их достаточности для обоснования значимости Саймалы-Таша; знакомство с местонахождением облегчает выполнение задачи*.

История изучения памятника освещена в ряде публикаций [Шер, 1980, с. 105 - 111; Мартынов, Марьяшев, Абетеков, 1992, с. 5 - 19; Ташбаева, 2004, с. 96 - 97]. Результаты последнего по времени "штурма", предпринятого в 1991 - 2002 гг. кыргызскими археологами под руководством К. И. Ташбаевой при участии на заключительном этапе А. -П. Франкфора [Ташбаева, 2004, с. 97], пока остаются неопубликованными.

Специалисты естественно-географических наук не привлекались археологами к совместному изучению памятника. Поэтому сведения о природном окружении и даже о субстрате петроглифов крайне скудны. В сущности, весь объем имеющихся на эту тему данных может быть исчерпан краткой характеристикой местонахождения: Ферганский хребет, верховья р. Кугарт, ледниковый цирк, на дне которого имеются моренные отложения и небольшое озеро; рельеф холмисто-увалистый, на участке долины с петроглифами перепад высот составляет более 500 м (2800 - 3440 м над ур. м.); снежный покров лежит 10 - 11 месяцев в году; растительность бедная, представлена несколькими видами травянистых и кустарниковых растений; район эпизодически используется как летнее пастбище с середины июля до середины августа; основные транзитные пути из Ферганской долины на Тянь-Шань - современные и древние - проходят значительно севернее и южнее [Бернштам, 1997, с. 398; Воропаева, Горячева, 1998, с. 35].

Ненамного лучше обстоит дело с изученностью памятников, образующих вместе с петроглифами комплекс Саймалы-Таш. К. И. Ташбаевой произведены раскопки курганов раннего железа на местонахождении Саймалы-Таш II, но следы древних стоянок до настоящего времени не выявлены. Между тем сезонные и стационарные поселения здесь должны были быть; их обнаружение и исследование могут стать ключевыми для культурно-хронологической атрибуции петроглифов.

Сегодня круг источников по Саймалы-Ташу ограничен сведениями о наскальных рисунках, занимавших основное внимание всех исследователей. Но, несмотря на многократные попытки выполнить "полное обследование" памятника, точное количество петроглифов не установлено. По-видимому, можно говорить о нескольких десятках тысяч; во всяком случае, вычисления А. Н. Бернштама согласуются с новейшими подсчетами К. И. Ташбаевой, зафиксировавшей ок. 10 тыс. камней с одиночными изображениями и многофигурными композициями [Ташбаева, 2004, с. 97]. Это заставляет признать Саймалы-Таш одним из крупнейших памятников наскального искусства Центральной Азии и мира.

Более разработанной кажется тема типологии и периодизации петроглифов. Классификация А. Н. Бернштама в целом остается признанной современными исследователями и лежит в основе типологических схем многих памятников Средней Азии и Казахстана. Все попытки ее верификации свелись к уточнениям частного порядка и некоторой детализации. Тем не менее на данный момент не существует классификации, отражающей выявленное многообразие петроглифов Саймалы-Таша.

Дискуссионной остается проблема датировки и культурной атрибуции древнейших наскальных рисунков т. н. геометрического стиля. Эти вопросы являются узловыми для выяснения генезиса и ареала данной изобразительной традиции, определения историко-культурной значимости Саймалы-Таша в целом. В публикациях, вышедших после 1980 г., тема хронологии петроглифов геометрического стиля фактически не обсуждается. Авторы ограничиваются перечислением выводов Я. А. Шера или ссылкой на предложенную им гипотетическую датировку древнейших рисунков III тыс. до н. э., но уже как на установленный научный факт [Мартынов, Марьяшев, Абетеков, 1992, с. 23 - 25; Марьяшев, Горячев, 2002, с. 65; Ташбаева, 2006, с. 249]. Между тем предположение Я. А. Шера [1980, с. 208 - 209] являлось четверть века назад лишь формальным заполнением хиатуса в хронологии культур древней Ферганы и Тянь-Шаня. Что можно добавить сегодня к такому решению вопроса?

Прежде всего нужно отказаться от категоричного вывода об отсутствии оснований для соотнесения петроглифов битреугольного стиля с чустской культурой. Этого вывода, вероятно, не следовало делать и в 1980 г., поскольку уже тогда были известны фрагменты расписной керамики с изображениями животных в битреугольном стиле, найденные на Ошском поселении [Заднепровский, 1980, с. 483]. Интерпретируя позже эти открытия, ЮА. Заднепровский заключил, что "сходство изображений фигур из двух соединенных треугольников позволяет говорить о распространении в Фергане единых стилевых приемов изображения животных в расписном орнаменте на сосудах и наскальных рисунках. Оно является серьезным основанием для датировки этих петроглифов Саймалы-Таш чустским периодом. Возможно даже предположить, что они производились одними и теми же мастерами" [1997, с. 93]. Согласившись с этим, следовало бы признать гипотетическую датировку петроглифов заниженной по меньшей мере на полтысячелетия, поскольку период существования чустской культуры сегодня определяется достаточно надежно серией радиоуглеродных дат Чуста, Дальверзина и Ошского поселения

* Автор участвовал в экспедициях на Саймалы-Таш, проводившихся 1980-х гг. под руководством А. Н. Марьяшева и А. И. Мартынова.

стр. 87

Рис. 2. Расписная керамика с зооморфными изображениями с Ошского поселения (по: [Заднепровский, 1997]).

(XV/XIV - IX/VIII вв. до н. э.) [Там же, с. 74 - 77], а также анализом химического состава и типологии металла (середина XIV - VIII/VII вв. до н. э.) [Рузанов, 1999а, с. 47 - 48; 19996, с. 32 - 35]. Два последних памятника синхронные, содержат слои, относящиеся к раннему этапу культуры [Заднепровский, 1997, с. 90 - 92], и находятся примерно в 100 км от Саймалы-Таша. Кроме того, среди петроглифов горы Сулайман-Тоо, на южном склоне которой располагается Ошское поселение, выделяется серия специфичных рисунков (лабиринты, солярные знаки), аналогичных изображениям на Саймалы-Таше. Впрочем, уверенно связывать их с чустской культурой и датировать серединой II тыс. до н. э. [Малтаев, 2000; Аманбаева, Сулайманова, Жолдошов, 2006, с. 266] преждевременно: в орнаментике чустских сосудов и на других предметах эти мотивы не встречаются.

Таким образом, к перечню косвенных данных о возрасте и культурной принадлежности древнейших петроглифов Саймалы-Таша следует добавить зооморфные изображения на чустской расписной керамике (рис. 2; 3, 1, 2) и, с оговорками, некоторые плохо атрибутируемые рисунки Сулайман-Тоо. Достаточно ли этого для окончательного решения проблемы? Остается согласиться с мнением В. М. Массона, что "проведенные аналогии с расписной керамикой юга являются случайными, и датировка древнейших изображений Саймалы-Таша требует иных обоснований" [1959, с. 116].

Весомым доказательством могло бы стать, например, обнаружение петроглифов геометрического стиля в составе датируемых археологических объектов (поселений, погребений) на самом памятнике или другом местонахождении Ферганского хребта, где преимущественно получила распространение эта изобразительная традиция. В перспективности поиска на Саймалы-Таше стационарных поселений убеждает обилие древнейших наскальных рисунков; именно они составляют, по подсчетам Ю. Н. Голендухина [1971, с. 186], более 70% от всего числа петроглифов. Их концентрация на ограниченном участке основного местонахождения и малое количество в соседних долинах указывают на наличие в пределах урочища мест долговременного обитания. Наконец, содержание ранних петроглифов рисует облик культуры, совершенно иной в техническом и экономическом отношении, чем культура "конно-кочевой формации" [Медоев, 1979, с. 6]. Вероятно, древнейшие обитатели Саймалы-Таша не были столь же мобильны, как номады I тыс. до н. э. - I тыс. н. э. или современные скотоводы, ежегодно поднимающиеся сюда на короткий срок со своими стадами. Создание десятков тысяч петроглифов геометрического стиля реально осуществимо при более длительном обитании здесь людей, чем это возможно в современной природной обстановке.

Данные палеогеографии Средней Азии позволяют наметить вероятные хронологические интервалы, когда могли существовать оптимальные климатические условия для долговременного обитания в высокогорных ландшафтах Тянь-Шаня. Думается, для реконструкции палеоэкологии Саймалы-Таша будет корректной экстраполяция результатов комплексного географического и гляциологического изучения района, к которому относится долина р. Кугарт.

В палинологических спектрах отложений озер Чатыркёль (3530 м над ур. м.) и Сонкёль (3016 м над ур. м.) фиксируются климатические колебания, отражающие тенденцию к аридизации в раннем и позднем голоцене с периодом относительного увлажнения климата в интервале 7 - 4 тыс. л. н. [Серебрянный, Спасская, Пшенин, 1993, с. 91]. Специалистами выделяются рубежи, с которыми связаны значительные ландшафтно-климатические изменения, реконструируемые для интересующего нас района. Так, ок. 4000 л. н. (некалиброванные даты по 14C - 4450 ± 150, 3450 ± 150) отмечаются значительное сокращение площади льдов, увлажнение и общее потепление климата, рост разнотравья, продвижение вверх границы лесов, что было связано с прогрессировавшей на предыдущем этапе регрессией последнего горного оледенения Тянь-Шаня [Севастьянов и др., 1980, с. 120]. Время ок. 3000 л. н. (2980 ± 80) выделяется по палинологическим данным как период значительной аридизации климата, интенсивного таяния ледников, потепления, преобладания разнотравно-полынной растительности [Там же, с. 144 - 148]. Трансгрессивная фаза горного оледенения ок. 2000 л.н. характеризуется похолоданием, увеличением влажности, сокращением разнотравья [Там же, с. 148 - 149]. В интервале 1500 - 500 л. н. (1540 ± 70, 1150 ± 80, 580 ± 110) в горных долинах вновь отмечаются значительное потепление, распространение пустынной и степной растительности (в т. ч. культурных злаков в районе оз. Сонкёль), свидетельствующие о более сухом и теплом климате, при котором здесь было возможно земледелие [Там же, с. 146 - 147]. Наконец, после похолодания XVII - XIX вв., сопряженного с последней фазой

стр. 88
трансгрессии оледенения, на Тянь-Шане сложились современные природно-климатические условия.

В свете изложенного становится объяснимым отсутствие на Саймалы-Таше ясно выраженного пласта петроглифов позднего средневековья и Нового времени [Мартынов, Марьяшев, Абетеков, 1992, с. 44]. С палеоклиматической обстановкой I тыс. до н. э. согласуется большое количество рисунков раннего железного века на местонахождении Саймалы-Таш I (более 20% [Голендухин, 1971, с. 186]) и в смежных долинах, а также наличие упоминавшихся выше курганных могильников. Благоприятные условия для длительного обитания в высокогорье, по-видимому, имели место во второй половине II - начале I тыс. до н. э. Петроглифы этого времени многочисленны на Саймалы-Таше (более 30% [Там же]), а могильник Арпа (бассейн оз. Чатыркёль) фиксирует освоение горной зоны степными племенами в период ксеротерма.

Примером оседлого обитания в сходных условиях высокогорья могут служить памятники эпохи поздней бронзы, исследованные в Заилийском Алатау (Казахстан) и выделенные недавно в "кульсайский тип" или "кульсайскую культуру" "племен горной бронзы Северного Тянь-Шаня" [Марьяшев, Горячев, 1999]. Изучение климата позднего голоцена и условий адаптации в горных и пустынных районах Северного Тянь-Шаня и Южного Прибалхашья позволило синхронизировать возникновение этих объектов с фазой потепления и увлажнения климата в горной зоне и установлением аридных условий на равнине 3200 - 2800 л. н. [Aubekerov, Sala, Nigmatova, 2003, p. 25, fig. 2].

Наконец, вторая половина III - первая половина II тыс. до н. э. может быть периодом создания древнейших петроглифов Саймалы-Таша, отличающихся, с одной стороны, сюжетно-тематическим единством, с другой - стилистическим и иконографическим разнообразием (битреугольные и прямоугольные фигуры животных) [Шер, Голендухин, 1982, с. 20 - 21; Марьяшев, Рогожинский, 1987, с. 56 - 57]. Последнее, возможно, отражает развитие ранней изобразительной традиции в течение относительно длительного времени. Так, следуя иным путем к определению возраста древнейших петроглифов Саймалы-Таша, мы получили результат, сходный с гипотетической датировкой Я. А. Шера: конец III - первая половина II тыс. до н. э. Для сужения этого интервала, как и для культурной идентификации петроглифов геометрического стиля, по-прежнему могут привлекаться только косвенные данные.

Прежде всего нужно упомянуть о недавнем открытии могильника Шагым [Аманбаева, Рогожинский, Мэрфи, 2005]. Он является сегодня наиболее ранним памятником эпохи бронзы Ферганы, хронологически предшествующим чу стекой и кайраккумской культурам. Погребальный обряд находит параллели в энеолитических могильниках Средней Азии (Саразм, Пархай II, Кара-Депе, Геоксюр), а типы вещей (рис. 3, 3 - 9) сопоставимы с бактрийско-маргианским комплексом и особенно близки таковым в материалах памятников Саразм IV, Зардча Халифа, Тугайное и Заманбаба в Зерафшанской долине. Индивидуальный возраст этих памятников остается предметом дискуссий, но в целом первые три могут быть датированы концом III - началом II тыс. до н. э. [Кузьмина, 2000, с. 16 - 19; Аванесова, 2005, с. 12], а для последнего более вероятной датой признается первая четверть II тыс. до н. э. [Пьянкова, 1998, с. 161 - 162]. Таким об-

Рис. 3. Расписная керамика с Ошского поселения (1, 2), предметы из могильника Шагым (3 - 9) и кельт из с. Базар-Курган (10).

стр. 89
разом, могильник Шагым выступает коррелятом зерафшанских древностей бактрийско-маргианского комплекса в Ферганской долине, фиксируя самый северо-восточный пункт распространения древнеземледельческой культуры Средней Азии.

Ранее в Фергане были известны отдельные предметы передневосточного импорта, которые не могли привлекаться без оговорок к обсуждению датировки и происхождения петроглифов Саймалы-Таша. Открытие могильника Шагым, кажется, впервые позволяет говорить о присутствии в Фергане на рубеже III - II тыс. до н. э. населения, возможно являвшегося носителем тех самых "изобразительных традиций древнеиранских племен", о коих писал Я. А. Шер [1980, с. 208 - 209]. Вероятно, с этим же можно связывать и серию случайных находок: Хакский клад, скульптуру в виде змей из с. Сох, две каменные гири и бронзовый кельт-лопатку из с. Базар-Курган (рис. 3, 10), хранящиеся в Ошском музее*. География находок позволяет думать о широком освоении в указанный период горных долин Южной и Северо-Восточной Ферганы (см. рис. 1), где следует ожидать новых подобных открытий. Кельт из Базар-Кургана найден близ устья р. Кугарт, в 80 - 90 км от Саймалы-Таша; могильник Шагым расположен недалеко от еще одного высокогорного памятника - Суук-Дёбё, недавно обнаруженного кыргызскими археологами и оцениваемого ими как ближайший аналог Саймалы-Таша [Малтаев и др., 2002].

Таким образом, круг источников, которые могут быть привлечены сегодня для идентификации петроглифов Саймалы-Таша, значительно расширился. Но эти косвенные данные еще не позволяют раскрыть историко-культурное значение памятника и обосновать его исключительную мировую ценность на основе выработанных критериев. Необходим качественный перелом в изучении Саймалы-Таша; традиционный петроглифоведческий подход должен смениться комплексным.

Первые и последние

К древнейшим памятникам наскального искусства Средней Азии исследователи единодушно относят группу местонахождений с рисунками, выполненными краской, - Зараут-камар, Шахты, Куртеке.

Возможно, они являются первыми или одними из ранних свидетельств наскального изобразительного творчества в регионе; в силу разных причин их связь с живой традицией давно утрачена и культурный контекст может реконструироваться гипотетически. Но есть немало мест, где древние рисунки (нередко вместе с другими артефактами и природными объектами) сохраняют значение в современном культурном контексте; они включены в живую традицию почитания святых мест [Хужаназаров, 2000], представляя последние свидетельства если не создания наскальных рисунков, то их традиционного использования и толкования.

Зараут-камар является едва ли ни самым известным памятником наскальной живописи Средней Азии, открытым ранее многих других и получившим сравнительно полное описание в научной литературе [Рогинская, 1950; Формозов, 1966а, 1969; Хужаназаров, 2001]**. Грот располагается сегодня на территории природного Сурхандарьинского заповедника, благодаря чему ландшафт Зараут-сая и росписи хорошо сохранились.

Зарисовки Зараут-камара, сделанные А. Ю. Роганской в 1940-х гг., до настоящего времени остаются основной документацией памятника. Опубликованные ею рисунки, многократно репродуцированные в других изданиях, имеют неточности в воспроизведении изображений и интерьера грота; на зарисовках отсутствуют средневековые надписи, нанесенные на свободные поверхности между древними изображениями. Впрочем, не лишены существенных погрешностей и копии, изданные А. Розвадовским [Rozwadovski, 2004, fig. 5]. Акварели художника А. Ю. Рогинской, стремившейся к точной передаче рисунков в рельефе, порой более верно передают важные детали изображений и субстрата, по праву сохраняя значение первоисточника.

Вопреки мнению, что Зараут-камар, Шахты и Куртеке являются "достоверными памятниками наскального искусства заключительного этапа каменного века в Средней Азии" [Шер, 1980, с. 181], возраст древнейших рисунков остается невыясненным. В отличие от Шахты грот Зараут-камар не мог служить постоянным убежищем, культурных отложений в нем нет, и датировка рисунков основывается на их сюжетно-тематической интерпретации [Формозов, 19666, с. 56]. Отстаивая мезолитический возраст росписей, Я. А. Шер утверждал, что в Средней Азии "ни в одной сюжетной сцене, которая может быть объяснена как охота с луком, нет быка как объекта охоты" [1980, с. 182]. Но сцены охоты лучников на быка-тура, датируемые

* Кельт отличается от других подобных изделий Средней Азии и Казахстана, но идентичен кельту из Шагыма; по составу примесей в металле он также близок шагымской коллекции, поэтому отнесение его к древностям степных культур Ферганы второй половины II тыс. до н. э. [Заднепровский, 1996, с. 17, рис. 1] является ошибочным. Оба кельта следует рассматривать как хронологически более раннюю, а типологически, возможно, исходную форму для данной категории изделий поздней бронзы.

** В 2006 г. был осмотрен автором. Ознакомление с памятниками Средней Азии - потенциальными объектами серийной номинации - проводилось в рамках проекта ЮНЕСКО "Региональная сеть сотрудничества по наскальному искусству Центральной Азии. CARAD - Central Asian Rock Art Database".

стр. 90

Рис. 4. Изображения и средневековые надписи на стенах грота Зараут-камар.

неолитом - эпохой бронзы, известны в Сармишсае [Хужаназаров, 2001, с. 26 - 30]; есть они и в Тамгалы. Орнитоантропоморфные фигуры в Зараут-камаре обнаруживают отдаленное сходство с изображением "птицечеловека" в Шахты. Однако росписи этого памятника, несмотря на выявленный В. А. Рановым культурный слой с кремневыми изделиями [1961, с. 81], не датированы. Словом, имеющиеся данные не позволяют сегодня уверенно говорить о наскальной живописи Зараут-камара и Шахты, как о древнейшей в регионе, и рассуждения об истоках данной изобразительной традиции и последующем ее развитии пока не находят основания.

Для уточнения возраста рисунков Зараут-камара и Шахты целесообразно использовать возможности естественно-научных методов датирования, но вряд ли это однозначно решит проблему: часть изображений Зараут-камара в 1940-х гг. протиралась керосином [Рогинская, 1950, с. 48]. Представляется перспективным комплексное изучение памятников долины Зараут-сай. До сих пор систематический поиск и раскопки здесь были направлены на исследование объектов каменного века. Лишь А. А. Формозов предпринял попытку интерпретации Зараут-сая в более широком археологическом контексте [1966а, с. 23].

Район Зараут-камара входит в зону сложения одного из центров древнеземледельческой культуры Средней Азии и ее ранних контактов с культурами степного типа. Такие памятники доисторической Бактрии, как Сапаллитепа и Джаркутан, расположены в 30 - 40 км от Зараут-камара; археологические объекты, представляющие сапаллинскую культуру, выявлены недавно в 15 км от грота [Мокробородов, 2005]. Нельзя исключать возможность датировки ранней живописи Зараут-камара эпохой бронзы, хотя для этого пока еще мало данных.

Исследователи выделяют три разновременные группы изображений, указывающие на длительную историю памятника, особый этап которой связан со средневековьем, когда были сделаны молитвенные арабские надписи. Возможно, благодаря переосмыслению Зараут-камара как мусульманского культового места древняя живопись сохранилась до наших дней. Во всяком случае, надписи с именем пророка, покрывающие поверхность грота, порой бережно вписаны между древними рисунками (рис. 4, б). К сожалению, археологический ландшафт Зараут-сая, насыщенный поздними (относительно каменного века) памятниками, остается фактически не исследованным, как и сохранившаяся в местной среде традиция культового почитания грота. В этой связи представляет интерес открытие на юге Узбекистана еще одного памятника наскальной живописи - Сийпанташ. Впервые он был обследован в 2001 г. Р. Х. Сулеймановым [2002], предварительно датировавшим росписи в интервале мезолит - эпоха бронзы. В 2006 г. нам удалось осмотреть этот пока малоизвестный памятник.

Сийпанташ ("скользкий камень") представляет собой группу скальных навесов с куполообразными поверхностями (рис. 5, а). Выделяются два больших навеса с рисунками, сделанными минеральной краской черного, желтого и красно-коричневого цвета. На первом (основном) представлены геометрические фигуры и силуэтное изображение быка. Наблюдается перекрывание одних рисунков другими, выполненными разной краской и, по-видимому, в разное время. Наклонная поверхность под навесом сильно заглажена; по заполированной дорожке скатываются приходящие сюда для совершения ритуалов паломники. Второй навес украшен геометрическими фигурами и отпечатками миниатюрных ладоней.

Разновременность рисунков Сийпанташа очевидна. Силуэтное изображение животного более раннее; оно имеет иконографическое сходство с фигурой быка в Зараут-камаре (см. рис. 4, а; 5, б). Ряды пересекающихся линий, образующих ромбы и треугольники; соединенные основаниями треугольники как орнаментальные мотивы встречаются на кельтеминарской керамике [Виноградов, Мамедов, 1975, рис. 12, 2, 15; 25, 12; 30, 10, 21; 34, 5], что может указывать на неолитический возраст части рисунков Сийпанташа. Аналогичные изображения есть также среди наскальных рисунков Аксакалатасая и Сангижумасая [Хужаназаров, 2004, с. 112; Rozwadovski, 2004, fig. 88, photo 27, 28].

Сохранность живописи и окружающего ландшафта Сийпанташа остается удовлетворительной, несмотря на расположение памятника на окраине густонаселенного кишлака. Сийпанташ считается священным

стр. 91
местом: посещение его будто бы помогает роженицам, бездетным и больным; здесь приносят в жертву скот и петухов в честь святого исцелителя Сийпанташ-ота. Спуск по гладкой скале под навесом с рисунками является одним из главных магических актов.

Значимость Сийпанташа определяется не только древностью и художественными достоинствами рисунков; это яркий пример совместного творения человека и природы, являющийся сегодня ценным свидетельством еще не угасшей культурной традиции. Но в этом значении Сийпанташ не уникален, а входит в серию памятников наскального искусства Средней Азии, характеризующих современный этап их традиционного использования и интерпретации. К ним можно отнести Ходжакент и Сангижумасай в Узбекистане, Сулайман-Тоо и Араван в Кыргызстане. В Ходжакенте объектом поклонения является скала с петроглифами. Изображение жеребца на Араванской скале осмысливается мусульманами Ферганы как образ боевого коня халифа Али; источник под ней, мазар Дул-дул-ата и устроенная в скале чилля-хана с каменным фетишем в виде детородного органа образуют функционирующий поныне культовый комплекс (рис. 6, б). Петроглифы, лунки, каменные желоба, отполированные, как в Сийпанташе, паломниками, входят в аналогичный комплекс еще одной святыни - горы Сулайман-Тоо (рис. 6, а).

Названные памятники отличаются один от другого: различны субстрат, техника, репертуар, стиль и возраст рисунков; возможно, различаются совершаемые там обряды. Но есть и сходство, позволяющее рассматривать их как один тип культурного ландшафта: все они демонстрируют живую традицию преобразования природной среды и организации культурного пространства с помощью изобразительных средств коммуникации. Независимо от первоначального назначения данных объектов и смыслового содержания древних рисунков сегодня они остаются функционально однородными, значимыми элементами традиционной культуры народов Средней Азии, а их отличительные особенности отражают многообразие одного и того же явления. К сожалению, этот важный пласт культуры народов Средней Азии, как и полве-

Рис. 5. Центральный навес со скользкой полоской под ним (а) и изображение быка (б) в Сийпанташе.

Рис. 6. Ритуальное катание по скальному желобу на горе Сулайман-Тоо (а) и каменный фетиш у Араванской скалы (б) в Ошском оазисе.

стр. 92
ка назад [Формозов, 1969, с. 19 - 20], остается практически не исследованным. Отрывочные сведения и наблюдения, сделанные на отдельных памятниках, не дают еще цельной картины функционирования "святых мест" с наскальными изображениями и не могут сегодня служить основой для их сравнительного изучения и оценки культурной значимости.

Заключение

Перед исследователями, вовлеченными в подготовку серийной номинации ЮНЕСКО "Наскальное искусство Центральной Азии", встает задача обоснования ценности этого наследия, идентифицируемого в категориях Конвенции как культурный ландшафт, на основе сравнительного анализа в региональном и мировом контекстах. Предвидятся трудности такого исследования, поскольку уровень изученности и документированности памятников региона различный, нет единой источниковой базы, позволяющей интерпретировать их как разновидность культурного ландшафта. Методологическая основа, в рамках которой исследовано большинство памятников наскального искусства Центральной Азии, ориентирована на документирование и анализ рисунков вне природного и культурного контекстов. Данный подход не позволяет выявлять имманентные свойства этого изобразительного творчества, решать задачи типологии памятников и определения критериев для оценки их значимости, имеет ограниченные возможности для культурно-хронологической идентификации археологических объектов.

Перспективным представляется комплексное исследование памятников, предполагающее целостное рассмотрение их культурного и природного контекстов в исторической ретроспективе. Единый мультидисциплинарный научный подход и стандартизированные формы документации, вырабатываемые в процессе решения общих задач изучения и сохранения памятников, могут обеспечить требуемый объем источников для обоснования мировой значимости наскального искусства Центральной Азии.

Изучение традиционных представлений, связанных с местонахождениями наскальных рисунков, приобретает особое значение. Это обусловлено и важностью научных изысканий в данной области, и задачами прикладного характера: необходимостью разработки модели устойчивого сохранения и менеджмента памятников на основе традиционных институтов их охраны и попечения, вовлечения в этот процесс местных сообществ во взаимодействии с государственными органами. Современная действительность показывает, что путь к дальнейшему изучению наскального искусства тесно связан с задачами сохранения данного вида культурного наследия.

Список литературы

Аванесова Н. А. О культурной атрибуции колесного транспорта доисторической Бактрии (по материалам сапаллинской культуры) // История Узбекистана в археологических и письменных источниках. - Ташкент: Фан, 2005. - С. 7 - 25.

Аманбаева Б. Э., Рогожинский А. Е., Мэрфи Д. Могильник Шагым - новый памятник эпохи бронзы Восточной Ферганы (Кыргызстан) // Археологические исследования в Узбекистане - 2004 - 2005 годы. - Ташкент: Фан, 2005. - Вып. 5. - С. 256 - 265.

Аманбаева Б. Э., Сулайманова А. Т., Жэлдошов Ч. М. Петроглифы Ошского оазиса // Кыргызстан: история и современность. - Бишкек: Изд-во Ин-та истории НАН РК, 2006. - С. 257 - 267.

Бернштам А. Н. Наскальные изображения Саймалы-Таш // Избранные труды по археологии и истории кыргызов и Кыргызстана. - Бишкек: Фонд "Сорос-Кыргызстан", 1997. - Т. 1. - С. 388 - 407.

Виноградов А. В., Мамедов Э. Д. Первобытный Лявлякан: Этапы древнейшего заселения и освоения Внутренних Кызылкумов. - М.: Наука, 1975. - 288 с.

Воропаева В. А., Горячева В. Д. Великий Шелковый путь и культурные взаимосвязи Тянь-Шаня и Ферганы // Изучение древнего и средневекового Кыргызстана. - Бишкек: Мурас, 1998. - С. 34 - 39.

Голендухин Ю. Н. Вопросы классификации и духовный мир древнего земледельца по петроглифам Самалы-Таша // Первобытное искусство. - Новосибирск: Наука, 1971. - С. 181 - 202.

Заднепровский Ю. А Ошский оазис в древности // Археологические открытия 1979 года. - М.: Наука, 1980. - С. 483.

Заднепровский Ю. А. Основные этапы истории культуры Южного Кыргызстана в свете новых данных (1976 - 1984) // Древний и средневековый Кыргызстан. - Бишкек: Илим, 1996. - С. 15 - 32.

Заднепровский Ю. А. Ошское поселение: к истории Ферганы в эпоху поздней бронзы. - Бишкек: Мурас, 1997. - 172 с.

Ковтун И. В. Изобразительные традиции эпохи бронзы Центральной и Северо-Западной Азии. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2001. - 184 с.

Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия: [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://whc.unesco.org

Кузьмина Е. Е. Первая волна миграции индоиранцев на юг // Вести, древней истории. - 2000. - N 4. - С. 3 - 20.

Малтаев К. Ж. Новые археологические находки из Оша // Ош и Фергана: археология, новое время, культурогенез, этногенез. - Бишкек: Мурас, 2000. - Вып. 4. - С. 84.

Малтаев К. Ж., Адилбаев Ж. А., Насиров Т. А., Алымкулов А. К. Новый памятник древнего искусства урочища Суук-Дёбё // Цивилизации Центральной Азии: земледельцы и скотоводы; традиции и современность: Тез. докл. Междунар. науч. конф. - Самарканд: Изд-во Ин-та археологии НАН РУз, 2002. - С. 70.

Мартынов А. Н., Марьяшев А. Н., Абетеков А. К. Наскальные изображения Саймалы-Таша. - Алма-Ата: Изд-во КазНИИНКИ, 1992. - 110 с.

стр. 93
Марьяшев А. Н., Горячев А. А. Памятники кульсайского типа эпохи поздней и финальной бронзы Семиречья // История и археология Семиречья. - Алматы: Фонд "Родничок"; Фонд "XXI век", 1999. - Вып. 1. - С. 44 - 56.

Марьяшев А. Н., Горячев А. А. Наскальные изображения Семиречья. - Алматы: Фонд "XXI век", 2002. - 238 с.

Марьяшев А. Н., Рогожинский А. Е. Вопросы периодизации и хронологии петроглифов Казахстана // Скифо-сибирский мир. - Новосибирск: Наука, 1987. - С. 55 - 59.

Массон В. М. Древнеземледельческая культура Маргианы. - М.: Изд-во АН СССР, 1959. - 216 с. - (МИА; N 73).

Медоев А. Г. Гравюры на скалах. - Алма-Ата: Жалын, 1979. - Ч. 1. - 176 с.

Мокробородов В. В. Керамика эпохи бронзы из кишлака Пашхурт // Археологические исследования в Узбекистане - 2004 - 2005 годы. - Ташкент: Фан, 2005. - Вып. 5. - С. 160 - 164.

Пьянкова Л. Т. Энеолит и бронзовый век // История таджикского народа. - Душанбе: Суруш, 1998. - Т. 1. - С. 124 - 200.

Ранов В. А. Рисунки каменного века в гроте Шахты // СЭ. - 1961. - N 6. - С. 70 - 81.

Рогинская А. Ю. Зараут-Сай. - М.; Л.: Дет. лит., 1950. - 55 с.

Рогожинский А. Е. Изучение и сохранение памятников наскального искусства в Казахстане (итоги и перспективы на рубеже столетий) // Вестн. САИПИ. - 2002. - Вып. 5. - С. 12 - 20.

Рогожинский А. Е. Перспективы изучения и сохранения памятников наскального искусства Центральной Азии // Мир наскального искусства: Сб. докл. Междунар. конф. - М.: Ин-т археологии РАН, 2005. - С. 206 - 210.

Рогожинский А. Е., Аубекеров Б. Ж., Сала Р. Памятники Казахстана // Памятники наскального искусства Центральной Азии: общественное участие, менеджмент, консервация, документация. - Алматы: НШТИПМК МК РК, 2004. - С. 45 - 94.

Рогожинский А. Е., Хорош Е. Х., Чарлина Л. Ф. О стандарте документации памятников наскального искусства Центральной Азии // Памятники наскального искусства Центральной Азии: общественное участие, менеджмент, консервация, документация. - Алматы: НИПИПМК МК РК, 2004. - С. 156 - 161.

Рузанов В. Д. Новые данные о датировке Дальверзина и Чуста (по материалам типологического и химического исследования металлических изделий) // Новое о древнем и средневековом Кыргызстане. - Бишкек: Мурас, 1999а. - Вып. 2. - С. 46 - 48.

Рузанов В. Д. Еще раз о хронологии чу стекой культуры Ферганы // РА. - 1999б. - N 4. - С. 24 - 37.

Руководство по выполнению Конвенции ЮНЕСКО об охране всемирного наследия: [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://whc.unesco.org

Севастьянов Д. В., Шнитников А. В., Лийва А. А., Бердовская Г. Н., Земляницына Л. А. Озера Чатыркёль и Сонкёль // Озера Тянь-Шаня и их история. - Л.: Наука, 1980. - С. 70 - 149.

Серебрянный Л. Р., Спасская И. И., Пшенин Г. Н. Стратиграфия и палеогеография горных областей Средней Азии // Развитие ландшафтов и климата Северной Евразии. - М.: Наука, 1993. - Вып. 1: Региональная палеогеография: Поздний плейстоцен - голоцен: элементы прогноза. - С. 89 - 91.

Сулейманов Р. Х. Сийпанташ - новый памятник первобытного искусства в долине Кашкадарьи // Цивилизации Центральной Азии: земледельцы и скотоводы; традиции и современность: Тез. докл. Междунар. науч. конф. - Самарканд: Изд-во Ин-та археологии НАН РУз, 2002. - С. 71.

Ташбаева К. Н. Памятники Кыргызстана // Памятники наскального искусства Центральной Азии: общественное участие, менеджмент, консервация, документация. - Алматы: НИПИПМК МК РК, 2004. - С. 95 - 106.

Ташбаева К. Н. Высокогорная галерея Саймалы-Таш - культурное наследие Кыргызстана // Кыргызстан: история и современность. - Бишкек: Изд-во Ин-та истории НАН РК, 2006. - С. 246 - 256.

Формозов А. А. О наскальных изображениях Зараут-камара в ущелье Зараут-сай // СА. - 1966а. - N 4. - С. 14 - 26.

Формозов А. А. Памятники первобытного искусства на территории СССР. - М.: Наука, 1966б. - 134 с.

Формозов А. А. Очерки по первобытному искусству. - М.: Наука, 1969. - 255 с.

Хужаназаров М. М. Наскальные рисунки и их взаимосвязь с исламскими культовыми местами // Тр. Междунар. конф. по первобытному искусству. 3 - 8 августа 1998 г. - Кемерово, 2000. - Т. 2. - С. 220 - 226.

Хужаназаров М. М. Древнейшие наскальные изображения Сармишсая // История материальной культуры Узбекистана. - Ташкент, 2001. - Вып. 32. - С. 24 - 30.

Хужаназаров М. М. Памятники Узбекистана // Памятники наскального искусства Центральной Азии: общественное участие, менеджмент, консервация, документация. - Алматы: НИПИПМК МК РК, 2004. - С. 109 - 114.

Хужаназаров М. М., Реутова М. А. Археологические исследования и консервационные работы на памятнике наскального искусства Сармишсай // Археологические исследования в Узбекистане в 2003 г. - Ташкент: Фан, 2004. - С. 186 - 194.

Шер Я. А. Петроглифы Средней и Центральной Азии. - М.: Наука, 1980. - 328 с.

Шер Я. А., Голендухин Ю. Н. Колесницы Саймалы-Таша // По следам памятников истории и культуры Киргизстана. - Фрунзе: Илим, 1982. - С. 18 - 25.

Aubekerov B. J., Sala R., Nigmatova S. A. Late Holocene Paleoclimate and Paleogeography in the Tien Shan - Balkhash Region // PAGES News. - 2003. - Vol. 11, N 2/3. - P. 24 - 26.

Jacobson E., Kubarev V., Tseevendorj D. Mongolie du Nord-Ouest: Tsagaan Salaa/Baga Oigor. - P.: De Boccard, 2001. - 481 p., 15 map., 399 pi. - (Repertoire des petroglyphes d'Asia Centrale; fasc 6). - (Mernoires de la Mission Archeologique Francaise en Asie Centrale; vol. 5).

Ksica M. Rock Art of Soviet Eurasia // Rock Art in the Old World: Papers presented in Symposium. A of the AURA Congress, Darwin (Australia) 1988. - New Delhi, 2001. - P. 491 - 512.

Rozwadovski A. Symbols through Time: Interpreting the Rock Art of Central Asia. - Poznan: Institute of Eastern Studies A. Mickiewicz University, 2004. - 132 p.

Tashbaeva K., Khujanazarov M., Ranov V., Samashev Z. Petroglyphs of Central Asia. - Bishkek: IICAS, 2001. - 220 p.

Материал поступил в редколлегию 13.08.07 г.

стр. 94

Постоянный адрес данной публикации: