После выхода в свет в 2002 г. сборника статей "Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX века", в котором авторы стремились на междисциплинарной основе рассмотреть вопросы мироощущения и ментальности балканских народов, тема "Человек на Балканах" (Homo balkanicus), его социальных и психологических особенностей в различных исторических условиях, была положена в основу систематической разработки в Отделе истории славянских народов периода мировых войн Института славяноведения РАН.

В 2003 г. РГНФ поддержал исследовательский проект "Балканские народы и процесс модернизации (вторая половина XIX-XX в.)", рассчитанный на три года. В том же году Отделом была организована первая конференция под названием "Славянские народы в конце XIX - первой половине XX в.: специфика модернизационных процессов в традиционных обществах" (см. "Славяноведение". 2004. N 3). Внимание ученых было сосредоточено на анализе внутренних и внешних импульсов к запуску модернизационных процессов в "новых" балканских государствах, освободившихся от турецкого гнета (в 1829 г. независимость получила Греция, в 1878 г. - Сербия, Румыния, Черногория, в 1908 г. - Болгария, в 1914 г. - Албания). Рассматривались также вопросы о степени готовности общества традиционного типа к вступлению на путь модернизации, факторы использования балканской элитой моделей западноевропейских политических институтов и доктрин, формирование "балканского парламентаризма", использование при строительстве балканских государств идеи нации и националистической идеологии.

Часть материалов первой конференции, дополненных и тщательно проработанных авторами, составили сборник статей "Человек на Балканах и процессы модернизации. Синдром отягощенной наследственности. Последняя треть XIX - первая половина XX вв." (СПб., 2004), явившийся своеобразным итогом этого этапа изучения проблемы.

Следующим шагом в рамках проекта стала конференция, проведенная 7 - 8 декабря 2004 г. по теме: "Государство и его институты на Балканах в конце XIX - первой половине XX вв."

В связи с растущим среди коллег интересом к проблематике и для более полного ее изучения за счет расширения круга балканских стран, в том числе с точки зрения увеличения возможностей для сравнительного анализа хода модернизационных процессов в государствах региона, к участию в конференции, помимо непосредственных исполнителей проекта, были приглашены специалисты по разным балканским странам из других Отделов Института славяноведения РАН, а также из Института этнологии и антропологии РАН, МГУ, МГИМО, Самарского госпединститута, Нижегородского и Сыктывкарского госуниверсите-

стр. 108

тов. В итоге "охваченными" оказалось большинство стран Балканского полуострова. Всего в конференции приняли участие 19 человек.

К обсуждению были предложены следующие вопросы: монархический институт, особенности его функционирования, восприятие монархического института и личности монарха в обществе; партийно-политические системы, социальный состав партий, программы и идеология, характерные черты партийной элиты; армия, ее роль в периоды, когда милитаризация общественного сознания становится преобладающей; избирательные системы, характеристика составов парламентов, их роли как ветви власти; судебные системы, отношение населения к законности и обычному праву; внеконституционные и внесудебные факторы, источники чрезмерной политизации (радикализации) общества; проблемы формирования гражданского общества или его элементов.

Конечно, не все поставленные вопросы удалось осветить в полной мере. Главное - представленные доклады и их обсуждение, проходившее в горячей творческой атмосфере, показали, как много накопилось невыясненных вопросов, мимо которых проходила прежняя идеологизированная историография с ее "уплощенными" представлениями. Это относится как к российской историографии, нередко предвзято рисовавшей, например, характер "национально-освободительной борьбы" балканских народов как традиционно революционный, или в ряде случаев однозначно позитивно толковавшей роль в этом регионе царской России и тому подобное, так и к современной местной (балканской) историографии, которая усиленно эксплуатирует ныне актуальный политический лозунг "Войти в Европу!" как завещанный предками.

Первый блок вопросов, вызвавший оживленную дискуссию в ходе конференции, оказался связанным с темой "Общество и государство". В. И. Косик (ИСл РАН), реагируя, как представляется, именно на некоторые свойственные прежней историографии подходы и стремясь освободиться от навязывавшегося ею осовременивания образа балканских стран в XIX в. как государств "классовых", "буржуазных", прибег к сокрушающей прямолинейности: "А что за государства были на Балканах в это время, -заявил он. - Что Сербию, можно считать государством? Или Болгарию? Или в Албании были начатки государственности?" Тем самым он фактически вернул обсуждение к главной теме предыдущей конференции, которая в свое время достаточно обоснованно констатировала низкую степень готовности общества традиционного типа, господствовавшего на Балканах еще и в XIX в., к вступлению на путь модернизации, к строительству государств по западноевропейской модели.

По мнению В. И. Косика, для конца 1870-х и 1880-х годов применительно, например, к болгарским условиям можно говорить лишь об отсталом аграрном населении, но наличие там общества как такового - большой вопрос; недалеко от этого состояния ушло и население Сербии, хотя оно вступило на путь освобождения из-под власти Османов на полвека раньше (А. Л. Шемякин: "Но как-то незаметно растеряло преимущество").

Остается лишний раз задуматься о действительной судьбоносности положений Берлинского трактата 1878 г., в том числе как ориентировавшего вновь образуемые на Балканах государства на устройство жизни в них "в смысле европейского строя" (так записано в трактате) и предписывавшего установление конституционных монархий и парламентаризма. Ведь Россия, подписавшая этот международный акт в лице своих представителей, к тому же игравшая, что подчеркивает Т. Ф. Маковецкая (ИСл РАН), инициативную роль в выработке его содержания, сама будучи в большой степени аграрным (хотя и куда более сильным) государством, так и не рискнула тогда встать на путь политической модернизации. Ее опыт спустя время - в начале XX в. - в политической и социальной сферах, включая реформы П. А. Столыпина в аграрном секторе, свидетельствовал о чрезвычайных трудностях реформаторов, в том числе в деле

стр. 109

учета природной ментальности населения.

Возражая В. И. Косику: "Раз имеются все государственные институты, есть и государство!", Л. В. Кузьмичева (МГУ) фиксировала внимание участников конференции на компаративности общеевропейского процесса и на большой социальной мобильности определенного слоя балканского населения, главным образом, получившего заграничное (европейское или российское) образование. С этими доводами нельзя не согласиться, правда, если отвлечься от обстоятельства, что слой грамотных и образованных людей был очень узок, не превышал в каждой балканской стране нескольких сотен человек, и их воздействие на превращение 80%-ной крестьянской массы в гражданское общество не могло быть сильным. Другой интересный момент в докладе Л. В. Кузьмичевой - указание на значение географического фактора в развитии антиосманской освободительной борьбы: близость или удаленность славянских территорий от центров турецкой власти влияла, по ее мнению, как на размах борьбы населения, ее боевитость (у сербов), так и на ее формы и характер (у болгар, главным образом, через завоевание церковной автономии). Важное значение Л. В. Кузьмичева придает также фактору генерирования идей освобождения от султанского ига и "собирания народа воедино" благодаря заграничным (эмигрантским) диаспорам, т.е. извне, откуда эти идеи, замечает она, трансплантировались затем на местную почву (как в случае с сербами, жившими в Австрии, или с болгарской элитой, сложившейся в Румынии, а также на юге России). Нет сомнения, что такой географический фактор одновременно оказывается и идейным (идеологическим).

На роль географического фактора в организации жизни балканского населения указывали и другие участники конференции. В частности, этому посвятила значительную часть своего доклада об особенностях развития албанского общества Ю. В. Иванова (Институт этнологии и антропологии РАН).

Следующий блок докладов на конференции - "Модернизационные процессы и политические системы в балканских странах" - позволил выявить любопытную балканскую специфику. Как показали в своих выступлениях М. В. Белов (Нижегородский госуниверситет), говоривший о начальных этапах освободительной борьбы сербов против Османов, и М. Л. Ямбаев (ИСл РАН) на македонском материале применительно к более позднему времени, эта особенность выразилась в функционировании нелегитимных органов административной власти повстанцев, четников, "организационных комитетов" и тому подобное, действовавших во внутренних территориях Османской империи. Такая власть, подчеркнул М. В. Белов, "не была подкреплена материально, правосознанием, демократической процедурой", основным методом управления на сербских землях оставалась соборность. Более жестким образом подобная административная нелегитимность проявилась, по утверждению М. Л. Ямбаева, на македонских землях в конце XIX - начале XX в.

Тем не менее толчок к институциализации власти был дан, и в 1830 - 1840-е годы она приобрела более определенные формы. А. Л. Шемякин (ИСл РАН), анализируя возникновение с созданием парламента "совершенно новой для балканских стран институции - политических партий", отметил их глубокое отличие от западноевропейских партий. Многопартийность в Сербии, считает он, являлась номинальной, поскольку "высочайшая степень гомогенности сербского народа, почти 90% крестьян примерно равного имущественного состояния, давала мало простора для деятельности партий в европейском понимании, которые по определению должны были представлять отдельные группы и классы". Другая специфическая особенность балканской политической жизни, по мнению А. Л. Шемякина, - медленное приобретение ее носителями навыков политической культуры, ограниченность используемого инструментария и методов действия, "тупая" бескомпромиссность, нередко приводившая к кровавым эксцессам.

Партийная система с началом XX в. и особенно после Первой мировой войны, несомненно, усложнилась во всех бал-

стр. 110

канских странах, в том числе за счет появления социал-демократических и рабочих партий. Но кардинального улучшения ее свойств не произошло. По-прежнему основную массу электората составляло крестьянство, различие между партиями определялось не социальными и политическими программами, а идеологическими лозунгами. С образованием в 1918 г., согласно мирным решениям великих держав, Королевства сербов, хорватов, словенцев положение на Балканах усложнилось. Межнациональный антагонизм и разнонаправленность устремлений народов, объединенных в рамках одного государства приобрели, как отметил в своем докладе А. А. Силкин (ИСл РАН), непреодолимый характер; порождаемая этими обстоятельствами бесперспективность обессиливала поиски умеренными деятелями компромиссных вариантов, закрепляла конфронтационность в общественной жизни в качестве главного политического метода. Как писал современник в 1908 г.: "Пережить и переварить за короткий срок наша патриархальная среда не могла то, что на Западе формировалось веками".

Отдельный блок составили доклады, авторы которых затрагивали многокомпонентную проблему "Конституция-монархия-офицерство", характеризовавшуюся прежде всего сложностью отношений между этими факторами. За исключением Сербии, где укрепилась местная династия, во всех остальных балканских странах на престоле оказались представители иностранных правящих домов. Вопрос: что выше в государственной иерархии - монархический институт или Конституция был предметом долговременной борьбы политических сил. Т. Ф. Маковецкая, А. А. Силкин, каждый по-своему отмечали, что монархи-князья, стремившиеся к абсолютной власти, хотели либо вообще отменить конституцию, либо на время прекратить ее действие. Другие участники конференции указывали, что положение князей не было устойчивым не только потому, что любой из них являлся объектом игры международных сил, но и потому, что сам институт монархии плохо прирастал к балканской почве (тема, по общему признанию, требует дополнительного изучения). Так, по мнению Т. В. Покивайловой (ИСл РАН), монархический институт был привнесен в Румынию искусственно, хотя в итоге просуществовал 82 года. Для Болгарии, наоборот, Т. Ф. Маковецкая считает учреждение института монархии в 1879 г. естественным и соответствовавшим исторической памяти народа. Вместе с тем Р. П. Гришина (ИСл РАН) фиксировала отмеченное в литературе недоумение части болгарского общества по поводу установления монархической формы правления и ее неготовность принять новый институт, новые нормы и требования. Р. П. Гришина считает, что монархия в Болгарии за 63 года существования более или менее полновесно выполняла свою функцию государственного стержня лишь однажды в 1935 г. В остальное время важнейший государственный институт находился в перманентном кризисе. Не лучше обстояло дело и в доморощенных сербских династиях: Я. В. Вишняков (МГИМО) называет их просто суррогатными, А. Л. Шемякин подчеркивает варварские, кровавые методы смены княжеской власти, калейдоскоп властителей на деревянном троне.

Офицерство - третий компонент триады "Конституция-монархия-офицерство" по степени влияния на фактическую жизнь новых государств играл едва ли не главную роль. Действительно, поскольку освобождение из-под османского ига повсеместно на Балканах было сопряжено с восстаниями и другими видами вооруженного сопротивления славянского, греческого или албанского населения (хотя и разной степени интенсивности), действия повстанцев, а также бродячих гайдуцких отрядов (нередко просто разбойничьих), сколачивание разного рода военных заговоров и "организационных комитетов" выделяло Homo militans среди населения как защитника и активного деятеля, пользующегося уважением. В докладах В. С. Винокурова (МГУ) и Я. В. Вишнякова, посвященных феномену политически активного офицерства, указывалось, что во вновь образовывавшихся балканских государствах еще до

стр. 111

того как в них устанавливался сколь-нибудь прочно конституционный порядок, военные быстро превращались в элитное идеологизированное военное сословие, мнящее себя гарантом национального суверенитета и независимости страны. Более того, офицерство, получавшее образование, как правило, за границей, быстрее осваивало новое для себя дело - политграмоту и, приспосабливаясь к публичной политической деятельности, стремилось участвовать в управлении государством, имея в виду прежде всего активную внешнеполитическую доктрину. Именно армия и офицерство становились главными носителями идеи полного объединения своего народа и экспансионистских доктрин "Великой Греции", "Великой Сербии", "Великой Болгарии"; сюда, вероятно, можно отнести и идею "Объединенной Словении", сформулированную, как отметила И. В. Чуркина (ИСл РАН), в период пребывания этого одномиллионного народа в составе Австрии. (Безоговорочный упор на великодержавные идеи стали, на мой взгляд, в какой-то степени своеобразным историографическим штампом и стоит еще подумать, сколько в них было иллюзорного и сколько реального, и насколько такие идеи захватывали низшую, крестьянскую часть населения, далеко еще не готовую тогда идентифицировать себя в определенной этничности). Кроме чисто военной стороны великодержавных доктрин, ряд докладчиков (А. В. Карасев (ИСл РАН), Л. В. Кузьмичева) указывали на их значение как на фактор формирования государственной националистической идеологии.

Но офицерство играло активную роль и во внутриполитической жизни балканских государств. В условиях отмеченной слабости князей-монархов, нигде не сумевших вплоть до начала XX в. создать власти, надежно опирающейся на армию, как оно должно было бы быть, военные, имевшие свои организации (союзы, клубы), выступали оппонентами не только таких слабых структур как балканские парламенты и политические партии, но и самих монархов. Проблема взаимоотношений между армией и монархами, не будучи урегулированной изначально, стала главной болевой точкой управленческой жизни балканских государств вплоть до начала Второй мировой войны. Эта особенность, как показали также выступления Р. П. Гришиной и Ар. А. Улуняна (ИВИ РАН), проявлялась столь однотипно во всех основных балканских странах, что несомненно, может быть отнесена к характерным общебалканским явлениям. Политически активное офицерство действовало внутри страны, кроме того, с целью вообще ликвидировать слабые политические структуры в виде партий и парламентов и подавить сам дух либерализма и демократии, которые якобы обессиливали общество, нуждавшееся, по их мнению, во власти сильной руки. Они считали необходимым установить в том или ином виде диктатуру. Так в конечном счете и получилось: в 1929 г. была установлена диктатура короля Александра в Югославии, в 1935 г. - диктатура царя Бориса в Болгарии, наконец-то, сумевшего овладеть армией, в 1936 г. - диктатура генерала И. Метаксаса в Греции.

Следует отметить также выявление в ходе конференции важного исторического феномена, который уместно было бы назвать лабильностью этнического (национального?) сознания части славян. Эта тема прозвучала в докладах И. В. Чуркиной, А. И. Филимоновой и частично - Ю. В. Ивановой. Так, по утверждению И. В. Чуркиной, в последней четверти XIX в. в результате усиленной германизации часть словенцев "просто растворилась в немецком большинстве". Новое направление этот процесс принял с конца XIX в. в связи с наступлением католической церкви, когда Католическая партия, вытеснив и маргинализировав прежние словенские партии, стала играть ведущую роль в общественной жизни. Потере этнической идентичности словенцами, продолжавшейся и в XX в., способствовало, по мнению И. В. Чуркиной, официальное признание католической религии в качестве главного отличительного признака словенского народа.

Впечатляющие примеры активности католической церкви в деле целенаправленного (и весьма продуктивного) насаждения среди южнославянского населения

стр. 112

хорватского национального сознания привела в своем докладе Л. И. Филимонова (ИСл РАН): ""Католическая акция" 1918 - 1929 гг." сопровождалась поворотом епископата к радикальным, националистическим концепциям, к политике "охорвачивания" молодежи, что позволяло ему добиваться успеха за 5 - 10 лет работы в школах и церковных организациях. С этой деятельностью А. И. Филимонова связывает и массовость усташского движения в годы Второй мировой войны. Феномен лабильности этнического сознания известен и применительно к населению македонских земель, что хорошо показал в своем докладе М. Л. Ямбаев, описавший систему насильственных мер административного и экономического характера, применявшуюся деятелями ВМОРО в "воспитательных целях", и в их числе - использование тайной полиции, "убивавшей бесполезных для идеи людей".

Из материалов конференции следует, что на протяжении десятилетий балканские политики и интеллектуалы стремились будить то или иное национальное сознание в многослойной толще "своего" крестьянства, но ответ в разных обстоятельствах они получали разный: процесс превращения архаичного общества в гражданское оказывался весьма длительным и от "воспитательных" мер все-таки не слишком зависимым.

Материалы на основе докладов некоторых участников конференции будут опубликованы в одном из ближайших номеров журнала "Славяноведение" .

Permanent link to this publication: