М. Изд-во "Наука". 1975. 336 стр. Тираж 1500. Цена 1 руб. 27 коп.

Авторы одной из обзорных статей об изучении феодальной России не так давно отметили вклад Е. П. Наумова в отечественную медиевистику, указав, в частности, на его внимательное отношение к методике "разысканий по социальной терминологии" и подчеркнув вместе с тем актуальность самой этой проблемы¹ . Старший научный сотрудник Института славяноведения и

¹ В. Д. Назаров, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин. Проблемы общественно- политической истории феодальной России в новейшей историографии. "Вопросы истории", 1976, N 4, стр. 31.

стр. 164

балканистики АН СССР кандидат исторических наук Е. П. Наумов - автор многих научных статей, посвященных различным проблемам истории южнославянского феодализма. Главная тема его исследований - социально- экономическое, политическое и культурное развитие феодальной Сербии, однако в своих работах он касается и других балканских стран.

Основную часть рецензируемой книги составляют две главы, одна из которых освещает социально-экономические, другая - политические проблемы; кроме того, в отдельной, несколько меньшей по объему главе намечены общие контуры сербского общества в период развитого феодализма (здесь значительное место отведено состоянию производительных сил и положению тех слоев общества, которые не принадлежали к господствующему классу).

Медиевисты большей частью представляют себе сословную структуру феодальной Сербии статично, порой фрагментарно, а порой в виде схемы, далекой от истинного положения. Преимущественное внимание уделяется обычно терминам, носящим на себе некий неповторимый "местный колорит" (властела и властеличичи, войники и милостники, прониары и баштинники), недостаточное - таким, смысл которых кажется всякому понятным из аналогий (боляре) или в которых иногда не усматривали явления "социальной терминологии" (благородные, господа, вельможи, начальники, слуги). Е. П. Наумов поставил целью исследовать весь терминологический арсенал средневековых авторов (как писателей, так и составителей документов). Такой подход позволяет улавливать нюансы и прослеживать общеисторические закономерности там, где на первый взгляд мы имеем дело только с индивидуальными особенностями литературного стиля.

Яркий пример - пассаж, посвященный "расширению социальной значимости термина "властели" (стр. 93 - 94), где автор тонко почувствовал подмену одного термина другим, близким по звучанию. Правда, в Законнике Стефана Душана термин "властелин" еще не вполне обрел новое значение (здесь это скорее некое высшее должностное лицо, как, например "barones"- "jobagiones" венгерской Золотой буллы 1222 г.). Вместе с тем не вызывает сомнений интерпретация термина "властеличичи" (стр. 90 - 92). Особенно хотелось бы отметить расширение автором источниковой базы за счет материалов по социальной структуре дубровницкого населения (нам представляется чрезвычайно своевременным указание автора на то обстоятельство, что патрициат далматинских городов следует рассматривать в связи с характеристикой сословной структуры сербского общества, стр. 68).

Пожалуй, термин "властеличичи", сравнительно редко встречающийся в источниках, заслуживает большего внимания. Несомненно - в этом Е. П. Наумов совершенно прав, - считать "властеличичей" вассалами "властелы", как это делают некоторые исследователи (стр. 133), есть непозволительное упрощение. Вместе с тем кажущаяся "эфемерность" (стр. 141) явления не должна заслонять того факта, что именно данный термин отражает определенный этап в процессе складывания сословной структуры, а именно - утверждение принципа наследственности привилегий; не случайно в душановом Законнике носителями сословных привилегий выступают также "прониаревичи" (а в русских - "дети боярские"). К сожалению, в монографии не нашлось должного места и для этого своеобразного термина.

Итак, наблюдения Е. П. Наумова в области сербской "сословной терминологии", внося необходимые коррективы в существующие высказывания, одновременно побуждают к дальнейшим изысканиям в этой области. Распространенное мнение об узости и ненадежности источниковой базы для изучения сербского феодализма становится, таким образом, необоснованным, и перед славяноведением открывается новое поле деятельности. Ясно, однако, что терминологические изыскания не самоцель, а средство для решения общетеоретических проблем, точно так же, как компаративные и статистические методы, умело применяемые автором. К сожалению, открытия, сделанные Е. П. Наумовым с их помощью, не выходят за рамки идиографического исследования.

Проблема сословной структуры сербского феодального общества является в работе центральной, поскольку, во-первых, классы феодального общества (следовательно, и господствующий класс феодальной Сербии) представляют собой "классы - сословия"; во-вторых, основной признак, отличающий сословие от класса, - наличие определенного "юридического места в государстве"² . Следовательно, проблема "гос-

² В. И. Ленин. ПСС. Т. 6, стр. 311.

стр. 165

подствующий класс и государственная власть" по сути своей есть проблема формирования сословной структуры.

Значительное место занимают в монографии и вопросы феодального землевладения. Доскональное знание источников позволило автору аргументированно высказаться по вопросу о времени возникновения и путях эволюции таких форм светского феодального землевладения, как баштина, прония, держава, отождествляемая не без оснований с русским кормлением; особо - главным образом на примере церковного землевладения - исследуется проблема развития иммунитета (правда, в этой части хотелось бы видеть более определенные выводы, нежели те, которые сделаны на стр. 132 - 133 о "неограниченном" и "обширном" судебном иммунитете); наконец, акцентируя внимание на динамике исторических процессов, автор продолжает развивать свои идеи о проявлении секуляризационных тенденций в государственной политике, связанной с земельными пожалованиями. Отдельного упоминания заслуживает замечание по поводу юридического статуса баштины и условного держания: полемизируя с С. П. Бобровой³ , Е. П. Наумов приходит к заключению, что "различие условной и полной феодальной земельной собственности в Сербии... состояло вовсе не в вассальной военной службе феодального землевладельца, а в его имущественных, то есть наследственных, правах" (стр. 113); это заключение не оставляет места для искажающей действительность схемы, согласно которой в "войниках" Жичского хрисовула усматривались прямые предшественники прониаров, и в то же время имеет и более широкое значение, поскольку подобные схематические представления (отождествление держаний на рыцарском праве с условным землевладением) довольно распространены.

Весьма тщательно проанализированы в работе памятники, отобразившие политическую историю. Автором собраны разнообразные данные о титулатуре правителей, охарактеризованы политические концепции, которые вырисовываются из нарративных источников; при оценке выявленных фактов неизменно учитывается как внешнеполитический, так и внутриполитический аспект.

Е. П. Наумов практически неуязвим для критики, когда речь идет о собственно сербских сюжетах. Однако монография, по-видимому, замышлялась отнюдь не как идиографическое исследование. Об этом свидетельствуют как заключение (стр. 312), так и отдельные экскурсы в историю других стран (в основном в связи с анализом все той же "сословной терминологии"). Следовательно, мы вправе были бы ожидать от автора и постановки некоторых общетеоретических проблем. Например, как относится он к распространенной в советской медиевистике концепции, согласно которой публичная власть при феодализме обладает правом феодальной собственности на "государственные" земли, и к противоположной концепции югославской историографии (особенно ярко проявившейся у Н. Клаич) ⁴ . В монографии проводится разграничение понятий "царские" и "государственные" земли, однако это сделано вскользь, со ссылкой на А. В. Соловьева (стр. 139), собственного же мнения Е. П. Наумов как бы намеренно не высказывает.

Другой вопрос, также связанный с проблемой взаимоотношения понятий "власть" и "собственность", - вопрос о "конкретном позитивном содержании" понятия "свобода". Автор исходит из того, что изучаемый им период есть период развитого феодализма; вместе с тем в работе фигурирует такое понятие, как "свободное население", которое противопоставляется "феодально зависимому" (см. о термине "себры" на стр. 65 - 66). Применительно к условиям душановой Сербии нельзя говорить о свободе, обладающей "конкретным позитивным содержанием", если речь идет о непривилегированном населении; поэтому, соглашаясь с Е. П. Наумовым в том, что себры не принадлежали к привилегированным сословиям, мы причислили бы их к феодально зависимым людям. Одновременно мы не можем не выразить сомнения по поводу того, что статьи о себрах действительно относились к "огромной массе": напротив, создается впечатление, что имелась в виду особая категория населения, неполноправная, но стоявшая ближе к властеле, чем прочие категории. Более того, возникает предположение, что именно издание Законника 1349 г. могло сыграть роль завершающего этапа в процессе утраты себрами свободы- полноправия.

³ См. С. П. Боброва. К вопросу об условном землевладении в Сербии XIII-XIV вв. "Славянский сборник", I. Воронеж. 1958.

⁴ N. Klaic. Uz problem geneze feudalizma u Hryatskoj. "Jugoslovenski istorijski casopis", 1966, br. 3 - 4.

стр. 166

В этом смысле представляется показательной статья о "саборе" себров. Обычно она интерпретируется как относящаяся к неким стихийным крестьянским сходкам, в которых представители господствующего класса усматривали проявление антифеодальных настроений. Возможна, однако, и другая интерпретация, а именно: речь идет о стремлении себров отстоять право на участие в политической деятельности, иными словами, упоминаемый в статье "сабор" (или "сбор") был чем-то вроде рудимента народного собрания. Если принять такую гипотезу, судьба себров обнаружит сходство с судьбой словенских "косезов": характерно, что издание душанова Законника хронологически приблизительно совпадает с последним актом интронизации карантанского герцога, когда австрийские феодалы пришли к заключению о необходимости покончить с архаическим обычаем, сохранившим видимость полноправия того социального слоя, в котором можно усматривать свободных общинников, сочетавших в своем лице воинов и землевладельцев.

Невнимание к теоретическим проблемам явственно сказывается на полемике Е. П. Наумова с югославским историком И. Божичем по вопросу об уделах (стр. 178 - 180). Как ни остроумны доводы автора в пользу своей точки зрения, трудно отделаться от впечатления, что спор беспредметен, поскольку сам объект его - понятие "удел"- в принципе трактуется по-разному, причем позиция И. Божича, считающего уделы "лишь особенностью раннефеодальной эпохи" (стр. 180), импонирует по крайней мере своей определенностью (да и сам термин "часть", или "честь", не кажется нам столь однозначным, чтобы его можно было без оговорок отождествить с русским "уделом").

Подход автора к решению теоретических проблем, пли, вернее, уклонение от их решения обедняет выводы, предлагаемые в конце глав и в заключении ко всей работе.

Суммируя впечатления от монографии, следует признать, что все претензии к ее автору и тем более расхождения в трактовке частных явлений ни в коей мере не могут умалить значения работы, отличающейся тонким анализом источников и открывающей новые перспективы в изучении феодальной Сербии.

Permanent link to this publication: