История - единственный путь к цели

Ген. А. Е. Снесарев

Восточный Туркестан не фигурирует рядом с беспокойным Тибетом - явлением на порядок слабейшим и простейшим. Но не Тибет, а Восточный Туркестан является ключом к мировой политике и в этом качестве включен в американский проект Большого Ближнего Востока.

1. Жертва "конца истории". Комплексному изучению истории Восточного Туркестана и системному ее обобщению не повезло ни в России, ни за рубежом. В международной политике роль Восточного Туркестана оставалась недооцененной в тени Китая. Даже когда Синьцзян обозначился как фактор глобального противостояния держав (в виде Восточного вопроса), принципиально мало что изменилось.

Внимание науки и общественности России XIX в. к Восточному Туркестану привлек российский генконсул в Кашгаре Н. Ф. Петровский [Кляшторный, Колесников, 1988, с. 181 - 187] - в прошлом офицер, а для уйгуров Синьцзяна "Новый Чагатай" (Чагатай - сын Чингисхана, правивший Средней Азией). Сфера интересов Н. Ф. Петровского - география, история, экономика и политика, т.е. весь спектр геополитики. К началу XX в. для изучения Восточного Туркестана больше всего сделали военные географы (в служебных работах). Примечательны "Описание Алтышара" ротмистра Ч. Ч. Валиханова (1861), "Кашгария" подполковника Генштаба А. Н. Куропаткина (1879) и "Кашгария, или Восточный Туркестан" капитана Генштаба Л. Г. Корнилова (1903). Все трое были активными разведчиками; эта деятельность заостряет внимание, интуицию и навыки выделения сути любых явлений, любых процессов. В русло военной географии встроился В. В. Григорьев (ген. Снесарев ставит его в один ряд со Ограбоном, Птолемеем и Плинием Старшим [Снесарев, 2006, с. 51]); его обзор истории Восточного Туркестана уже более 130 лет не имеет аналогов и не превзойден [Григорьев, 1869 - 1873; Литвинский, 1984, с. 4]. Но В. В. Григорьев (военный разведчик и начальник так называемой Оренбургской пограничной комиссии) [Хлобустов, 2003, с. 7] успел от силы суммировать доступные в его время исторические данные и материалы по истории Синьцзяна. Интегрировать их, не располагая новой методологией, было немыслимо. (Ее позднее предложит другой военный разведчик и ученый, ген. А. Е. Снесарев, как триединство гео[историо]политики.)

Странен совет смотреть на Синьцзян, "не вдаваясь в историю": якобы "тема уйгурского сепаратизма звучит все глуше", а "Синьцзян окружен плотной завесой молчания" [Россия. Сибирь и Центральная Азия, 2005, с. 247 - 249]. Чтобы преодолеть подобную завесу, ген. Снесарев советует исходить из принципа "история - единственный путь к цели" [Снесарев, 1924, с. 240], уяснять глубинную логику исторического процесса, а не частные

стр. 125
обстоятельства. Но акад. В. В. Бартольд, исходя из частностей, посчитал Китайский Туркестан "страной прошлого без будущего" [Бартольд, 1977, с. 335] (чем опередил самого С. Хантингтона с его "концом истории").

2. Возвращение в историю. Читаем рецензию А. Е. Снесарева на "Историко-географический обзор Ирана" В. В. Бартольда. "Пока первоисточники остаются по большей части неиспользованными и неизданными, едва ли возможно составить курс, который заключал бы в себе не только обзор внешних событий, но и научно обоснованное объяснение исторической эволюции", - А. Е. Снесарев цитирует В. В. Бартольда и... не соглашается с ним. Он поясняет: "Автор... почти избегает каких-либо обобщений и еще менее догадок. Вся работа производит впечатление чисто аналитической и... черновой". Куда откровеннее несогласие с подходом В. В. Бартольда выражено А. Е. Снесаревым в более ранней рецензии на "Сердце Азии" Скрайна и Росса: "установить голый, но правдивый исторический факт" и тем ограничиться для установления истины совершенно недостаточно; полученный результат "напомнит скорее всего какую-нибудь легенду", поскольку "перечень исторических фактов без всякой взаимной связи между ними, без всякой причинной зависимости будет туманен, бессвязен, исторически нелогичен" (подчеркнуто мною. - О. З.) [Снесарев, 1904, с. 35; Снесарев, 1900, с. 46]. В. В. Бартольд же как раз избегал гипотетических (вполне проверяемых, но, конечно, рискованных) обобщений. А. Е. Снесарев напоминает В. В. Бартольду, что тот мог бы воспользоваться передовыми методами традиционной географии и новейших естественных наук (движимых вперед именно творческой смелостью гипотез; со Снесаревым согласен Р. Карнейро [Carneiro, 2000, р. 252]). Неупорядоченность современных центральноазиатских исследований [Schoberlein, 1999] также объяснима традиционной боязливостью и пассивной привязкой к "столбам" фактов, лишенных "ветвей" гипотез, "листьев" выводов и "плодов" решительных обобщений.

Одновременно с 1-м томом работы В. В. Григорьева (1869) в Англии появилась служебная записка британского разведчика и дипломата Нея Илайеса (Elias, 1844 - 1897) о Восточном Туркестане под названием "Цивилизация в окружении пустынь". Илайес - редактор перевода могольской хроники "Тарихи Рашиди" (почти 500 страниц плотного английского текста - пожалуй, самого объемного письменного памятника восточнотур-кестанской культуры). Перевод и комментирование хроники совместно осуществили Илайес (генконсул и резидент в Мешхеде) и молодой профессор-востоковед Э. Денисон-Росс (1871 - 1940; позже - работник спецслужб в Индии и Англии, первый директор School of Oriental Studies Лондонского университета [Denison Ross E., n.d.]). Список хроники добыл британский "коммерсант" Р. Шоу. Он скончался при подозрительных обстоятельствах, а рукопись исчезла. Илайес использовал британскую агентуру в Кабуле и добыл другой список "Тарихи Рашиди", который был переведен на английский (единственный иностранный) язык. Значение "Тарихи Рашиди" как источника по истории Восточного Туркестана велико - эта обширная рукопись освещает события XIV - начала XVI в., когда присутствие Китая в Восточном Туркестане вовсе не наблюдалось [Morgan, 1971, р. 263; Muhammad Haidar Dughlat, 1898].

Изучение Синьцзяна лишь как Синьцзяна (периода империи Цин и позднейших республик XVIII - XX вв.) непродуктивно: теряются два предшествующих тысячелетия истории [см.: Milword, 2000, р. 121; Зотов, 1991], а страна появляется как бы вдруг и неизвестно откуда. Такие рамки истории дают слишком узкий обзор и ничтожную "перспективу". Непродуктивен и подход к истории Синьцзяна как декорации уйгурского национализма [Aubin, 1998], когда остается загадкой преемственность древних и современных уйгуров, культур древнейшего иранского населения страны и позднейшего тюркского и упускается из виду, что кочевые империи VI - VIII вв. так или иначе опирались на оазисы Кашгарии) [см.: Кузнецов, 1992, с. 103]. Глобальную роль Восточный Туркестан приобрел в период Древнего Рима, затем в мировой империи татаро-монголов (именно отсюда нача-

стр. 126
лось ее строительство) и в империи Тимура [Teggart, 1939, р. X, 111 - 114, 169 - 170]. История Восточного Туркестана (отраженная в официальных китайских источниках) насчитывает более 2 тыс. лет, Синьцзяна как части Китая - менее 2.5 столетий, считая от 1760 г. "Судьба Синьцзяна" (в одноименной работе Д. В. Дубровской) рассматривается как частный случай истории Китая и Центральной Азии в этот период. Но так как Восточный Туркестан и Синьцзян тождественны только географически, но не исторически, судьба Восточного Туркестана должна рассматриваться на протяжении всей его реальной истории; прогнозировать историческое будущее его и Китая можно лишь на этой, а не узко"синьцзянской" основе. Недаром в гл. 69 "Тарихи Рашиди" ее автор советует "вернуться к [непрерывной] нити истории".

3. Объект "Большой игры". В XIX - XX вв. Восточный Туркестан - объект Большой игры Англии и России за влияние в Азии и мире в целом, звено в цепи буферов на северных рубежах Индии. Индия неслучайно стала "главным фактором в Среднеазиатском вопросе" [Снесарев, 1906]. В Первую мировую войну германская миссия фон Хентига проникает в Синьцзян из Афганистана с целью воздействовать отсюда сразу на тылы России и Британскую Индию [Тихонов, 2005; Serine, Nightingale, 1973, p. 254 - 255]. В антияпонской войне 30-х гг. и Второй мировой войне Синьцзян также играет важную роль в советской политике: посылка в Китай военных советников, летчиков, снабжение техникой и вооружением происходит кратчайшим путем через Синьцзян.

Прецедент подрывной геополитики Германии в Синьцзяне - подозрительная деятельность экспедиций нацистского востоковеда и геополитика С. Гедина в Монголии и Синьцзяне. Отряды Гедина работали в четырех пунктах Синьцзяна - провинциальном центре Урумчи, на высокогорье Богдо-Ула, в Чарклыке у старого входа в Синьцзян по Шелковому пути, в притяныпаньском Кучаре (они осваивали север, центр и юг Синьцзяна, подступы к нему из внутреннего Китая; в этой связи Синьцзян посетил Р. Зорге) [Рерих, 1999, с. 221 - 225; Прудникова, 2004, с. 71]. Интересный документ о планах нацистской Германии в Синьцзяне обнаружился в архиве личного штаба Гиммлера. Он содержал указание на мистический "Черный центр" в Синьцзяне севернее Тянь-Шаня в виде треугольника Кобдо-Урумчи-Барскёль (Барсово озеро), который опирается на Тянь-Шань, а нацелен в южную Сибирь (и не только: его пересекают стратегические тракты Чугучак-Урумчи и Зайсан-Гучэн на казахстанском направлении - объект внимания российского Главного штаба) [Васильченко, 2005, с. 106 - 107; Сборник географических..., 1888, с. 95]. Версия о том, что документ не заинтересовал спецслужбы Германии, несостоятельна. Если географически указанный треугольник малопривлекателен (каменистая пустыня и бездорожье), то исторически - напротив: от Монгольского Алтая к Джунгарским воротам шли войска Чингисхана, на полпути между Урумчи и Барсовым озером находилась летняя столица уйгуров - союзников Чингисхана - Бешбалык. Район Баркёля контролирует вход в Синьцзян со стороны Китая. Российский Генштаб внимательно изучал Кобдо, Джунгарию и ее северный Алтайский округ, сопредельный Кобдо, а также оппозиционных Китаю монголов и казахов. Казахов китайцы именовали "тиграми-мусульманами", вожди синьцзянских монголов хотели заменить ламаизм исламом как более боеспособным вероучением.

В масштабных геополитических проектах нацистской Германии Синьцзян играл важнейшую роль, что видно из фолианта "Туркестан", изданного в разгар Второй мировой войны. В нем идет речь о геополитических осях Кабул-Кашгар и Лхаса-Кабул [Olzscha, Cleinow, 1942, S. 134], т.е. Синьцзян и Тибет включены в единый проект. В сочетании с указанным выше малым геополитическим треугольником на севере Синьцзяна получается больший треугольник нынешней нестабильности в центре Азии со сторонами Кабул-Кобдо, Лхаса-Кобдо и Лхаса-Кабул. В конце Корейской войны советскому военному переводчику-китаисту офицер НОАК вручил в Кашгаре сувенир - кинжал офицера СС, убитого в Синьцзяне [Демиденко, 2003, с. 175], следовательно разведгруппы СС дей-

стр. 127
ствовали не только в Тибете, но и здесь. В период Второй мировой войны в Большую игру на территории Синьцзяна включаются США. Это видно из позднее рассекреченных "Документов Амерэйша", в которых "История Синьцзяна" помещена под более высоким грифом грифом "Secret" ("Совершенно секретно"), тогда как "История Монголии" -лишь под грифом "Confidential" ("Секретно") [Amerasia Papers, 1970, p. 1409 - 1410].

В Третьей мировой войне (ведомой в "нейтральных" формах, началась в 1975 г., ее латентная фаза уже позади) [см.: Jackson, 1987] значение Синьцзяна возрастает в разы. Китай - главный соперник слабеющих США, и американцы рассматривают Синьцзян как важнейший геостратегический объект, самое слабое место развивающегося Китая. Не секрет, что проникновение НАТО в Афганистан и Среднюю Азию в 2001 г. преследовало цель занять позиции у ненадежных китайских тылов. Этот процесс буксует лишь потому, что в регионе сформировалась ШОС как сильнейшее континентальное объединение, а США увязли в Афганистане и Ираке. Но очевидный провал США в Восточном вопросе на протяжении последнего полувека лишь толкает их к авантюрам.

Китайский Туркестан является ахиллесовой пятой КНР прежде всего ввиду разности и несовместимости исламской культуры иранцев и тюрок с китайской. В обстановке социального и политического неравноправия народов эта разность превращается в конфликт. Через Синьцзян проходит линия конфликта цивилизаций. КНР чрезвычайно зависит от экономических связей с Казахстаном, от его энергоресурсов, по этой причине стимулируется ускоренное развитие граничащего с Россией северного Синьцзяна, где преобладают китайцы, тогда как уйгурский Юг остается сельскохозяйственным, сырьевым и традиционно торговым придатком Китая. В условиях накопившихся внутренних проблем и расширения внешних связей со Средней и Южной Азией Синьцзян вновь открывается для исламского фундаментализма и международного терроризма с территорий Ферганы, Афганистана и Северного Пакистана. В рядах исламских экстремистов активизировались ходжи суфийского ордена Накшбандия-ходжаган [Региональные и глобальные угрозы..., 2005, с. 22], чьи предшественники сыграли негативную роль в истории Средней Азии и Восточного Туркестана XV - XVIII вв.: в устранении Улугбека, дезорганизации ханства Моголов (чем проложили путь в Восточный Туркестан империи Цин). Члены ордена всегда отличались послушанием, упорством и фанатизмом; это серьезная ударная сила [подробнее см.: Зотов, 2005, с. 481 - 489].

4. Гвоздь и ключ мировой политики. Граница России с Синьцзяном (менее 50 км на Алтае) напоминает своего рода гвоздь, который до поры до времени как бы не ощущается. Синьцзян - важнейший фактор глобального статуса КНР (доступы в Среднюю Азию, Южную Азию и на Средний Восток) - является "ключом ко всей мировой политике". Сто лет назад эту роль играла Индия - "жемчужина Британской империи" [Снесарев, 1906, с. 173]. Роль последней постепенно переходит к Китаю, а роль "жемчужины" - к Синьцзяну, более чем вероятному театру Третьей мировой войны. Бытует мнение, что "Синьцзян может дать представление о том, что может ждать большую часть Азии" в ближайшем обозримом будущем [Менон, Уимбуш, 2000, с. 97]. Но и теперь Синьцзян предстает в идиллических картинках научно-популярных и популярных изданий; изображения действуют усыпляюще [Ахметшин, 2003; Плескачевская, 2006; Myrdal, Kessle, 1972, p. 14].

5. В двух шагах от "судьбы Синьцзяна". "Судьба Синьцзяна" затронута в двух монографиях последних лет - Д. В. Дубровской и С. В. Моисеева. В них новая история Восточного Туркестана (Синьцзяна) рассматривается на примере ключевого периода - народно-освободительного восстания 1864 г. и существования в 1865 - 1877 гг. независимого государства Йеттишар. Д. В. Дубровская признает экспансию Китая в Западном крае прервавшейся с падением империи Хань на полтора тысячелетия (!); сами китайцы признавали нецелесообразность вторичного подчинения Восточного Туркестана в 1878 г. С. В. Моисеев считает, что государство Йеттишар было неустойчивым и что Россия была

стр. 128
заинтересована в китайском контроле над Синьцзяном. Но еще Л. Г. Корнилов указывал, что режим кокандца Якуб-бека был для Восточного Туркестана благоприятнее [Корнилов, 1903, с. 23; Куропаткин, 1879]. Опасность государства Якуб-бека для России выглядит у СВ. Моисеева (как и у ряда других авторов) преувеличенной и необоснованной.

6. Далеко не "загадочный" Восточный вопрос. Удивляет сам термин "загадочный Восточный вопрос" [Дубровская, 1998; Дубровская, 2006, с. 213; Моисеев, 2006]. Он давно уже не составляет загадки и раскрыт в работах прежде всего А. Е. Снесарева. Ген. Снесарев объясняет эволюцию Восточного вопроса от Ближне- к Средневосточному как логичный переход от борьбы за восточное Средиземноморье (западные подступы к Индии - "жемчужине Британской империи") к борьбе за северные - к ней подступы в Центральной Азии - буферные территории Ирана, Афганистана, Памира, Кашгарии (юга Восточного Туркестана), Тибета [Снесарев, 2002, с. 19 - 27]. А поскольку Британской империи и Британской Индии более не существует, то первый и второй Восточные вопросы сменились следующим - Восточнотуркестанским; борьба в XXI в. идет за геополитическую жемчужину Китая и за центральноазиатские подступы к ней. Большая игра великих держав в центре Азии отнюдь не ушла в прошлое в 1907 г. Третий Восточный вопрос реализуется в режиме Большой игры, как и 2-й; игра наиболее соответствует природе современной войны пятого поколения - параинформационной, или игровой [Дроздов, 2007, с. 10; Средняя Азия..., 2005, с. 144; Обухов, 2007, с. 478; Terrorism and the UN..., 2004, p. 223 - 224; Военная игра, ч. 1, 1874, с. 6; Beaufre, 1974, p. 223; Beaufre, 1963, p. 120].

7. Взрывоопасный Восточный Туркестан. Чрезвычайно острое положение в Синьцзяне объясняется не простым "этносепаратизмом" уйгуров, а куда более серьезными причинами: 1) плохой совместимостью китайской и уйгурской культур, 2) бедностью и неравноправием неханьского населения, 3) отсутствием в Синьцзяне позитивного влияния реформ на положение автохтонных этносов ("ханьская модернизация" [Сыроежкин, 2003, с. 364 - 365]), 4) формально-бюрократическим характером "местной национальной автономии", 5) введением с 1984 г. насильственного регулирования рождаемости у мусульман, 6) жестко-полицейскими мерами подавления малейшего недовольства некитайского большинства населения Синьцзяна, 7) продолжением заселения Синьцзяна китайцами.

Неудивительно, что 19 мая 1989 г. уйгурские демонстранты разгромили провинциальный партком КПК в Урумчи, а с 1990 г. в СУ АР не прекращаются массовые беспорядки, вооруженные выступления, диверсии и теракты под лозунгами "священной войны". (Они начались 5 апреля 1990 г. именно с протестов против регулирования рождаемости мусульман и тотального контроля над мусульманскими общинами.) В том же году возникла Исламская партия Восточного Туркестана, возглавившая последующие массовые выступления протеста. Сеть подпольных ваххабитских организаций в Синьцзяне объединяет прежде всего молодежь 18 - 30 лет со средним и высшим образованием. В 1990 - 1998 гг. в Синьцзяне произошло минимум 700 вооруженных выступлений и диверсий, в целом - "несколько тысяч происшествий". В этих событиях участвовали 16 уйгурских оппозиционных организаций (всего их 27).

В 1885 г. в своем донесении Главному штабу консул Н. Ф. Петровский сообщает о положении в только что учрежденной провинции Синьцзян: "Несмотря на видимое внешнее спокойствие, нельзя назвать его (население. - О. З.) умиротворенным и довольным своей судьбой под властью китайцев. Крайний беспорядок управления [страной CJ, неразумные распоряжения [местному населению С2], большие поборы [в сфере хозяйства Е], малое количество войск [М] (в тот период. - О. З.), отсутствие нравственного авторитета [S,] -все это является причиной, что население напряженно [и целеустремленно S2] ждет переворота и при малейшем на него [им понятном W] намеке открыто выступит [на практике Р] против китайцев" [Петровский, 1886, с. 7 - 8]; Рр = (C1 + С2 + Е +

стр. 129
+ M)(S1 + S2 + W + P). ("Взрывной" потенциал Восточного Туркестана, приведенный отставным офицером Н. Ф. Петровским, выявлен с помощью стратегического метода А. Е. Снесарева; А. Е. Снесарев также предостерегал, что "спокойствие Западного [Застенного] Китая кажущееся" [Снесарев, 1900, с. 14; 1901, с. 26].)

Уйгурская диаспора представлена в мире примерно двадцатью организациями различного типа. Большинство из них - национальные землячества (в Канаде такое землячество возглавляет вдова известного в прошлом уйгуроведа Д. Исиева), но есть и ряд радикальных политических организаций исламистского, пантюркистского толка. В 1999 и 2001 гг. состоялись II и III всемирные курултаи (съезды) уйгуров в Мюнхене и Брюсселе. Созданный съездами Всемирный Уйгурский конгресс ведет борьбу политико-пропагандисткими методами на Западе и в других регионах, включая Среднюю Азию. В 1998- 1999 гг. существовал Национальный совет "Восточный Туркестан", который возглавил уйгур - отставной генерал турецкой армии Реза Бекин (в 1970-е гг. начальник главного штаба объединенных вооруженных сил военного блока СЕНТО в составе Англии, Турции, Ирана и Пакистана, нацеленного на Кавказ и Центральную Азию). "Исчезновение" организации Р. Бекина не должно вводить в заблуждение: она вполне в духе времени перешла на "сетевой" принцип организации [Сыроежкин, 2003, с. 413; Cyberwar, Netwar..., 2006].

30% экспертов считают уйгурский вопрос разрешимым лишь при условии широкой автономии Синьцзяна, а 22% считают необходимым немедленное прекращение его китаизации [Сыроежкин, 2003, с. 293, 400, 406 - 410, 419 - 422, 574; Моисеев, 2005, с. 437]. В противном случае сохранение Синьцзяна в составе КНР признается проблематичным. Но в документе ЦК КПК от 19 марта 1996 г. утверждается, что положение в Синьцзяне "стабильно", уровень жизни - "растет", экономика - "развивается", что возможно лишь севернее Тянь-Шаня, в китаизированных районах Джунгарии, тогда как положение в уйгурской Кашгарии обратное [Бондаренко, 2005, с. 183,449]. 90% безработных в Синьцзяне - уйгуры. Уйгурская молодежь по окончании средней школы и тем более вуза не видит никакой жизненной перспективы: все современные специальности и должности "китаеязычны", но знание китайского языка не гарантирует куска хлеба: китайских безработных (включая специалистов) больше, чем всех уйгуров, вместе взятых. Уйгурские города Кашгарии заселяются китайскими переселенцами; власти КНР начинают внедрять их даже в уйгурскую деревню (что чревато экологической катастрофой в силу чуждости методов китайского земледелия экстремальным условиям пустыни Такла-Макан).

Недовольство некитайского населения подавляется двумя несложными способами - "жесткого удара" и "большой чистки". Уйгуры не могут ни понять, ни принять ограничения их рождаемости, составляя всего лишь 0.06% населения КНР. Лишь в Хотанском округе (по сообщению местной "Хотан гезити") из 40 тыс. местных уйгурских женщин насильно подвергнуты абортам 30 тыс. Неудивительно, что на этническую чистку уйгуры отвечают вооруженным сопротивлением. Несмотря на определенные успехи репрессий, руководство КНР встревожено масштабами и глубиной сопротивления уйгуров. Еще в ноябре 1995 г. был сделан вывод, что противник умело сочетает "литературное наступление с вооруженным давлением" - т.е. наступательную пропаганду с обороной в чисто военном плане [см.: Сыроежкин, 2003, с. 376]. Во-первых, инсургенты следуют принципу Клаузевица-Снесарева "обороняющиеся победили, наступающие потерпели поражение" [Снесарев, 2007, с. 208]. Во-вторых, "литературное" (вэнъ) и "вооруженное" (у) -две половины китайского иероглифа "бинь" (гармония). Сопротивление уйгуров достигло уровня "гармонии", опасного для Китая. Китайские эксперты (1995 г.) считают, что уйгурские повстанцы отводят подпольной работе, терактам и диверсиям 1995 - 2005 гг., партизанским действиям - 2005 - 2015 гг., войсковым операциям - 2015 - 2025 гг. Действительно, спецвойна состоит из подпольной борьбы, партизанских действий и мобильных

стр. 130
войсковых операций (вместе - необычная маневренная война). Однако делить 30 лет борьбы на равные отрезки неверно: спешить с войсковыми операциями нельзя, они допустимы лишь в самом финале (в такой войне значимы "горстки, а не армии" [Верховский, 1928(1), с. 39,232; Верховский, 1928(2), с. 70, 74, 76, 80; Сыроежкин, 2003, с. 372, 376; Сведения..., 1899, с. 63]).

Для "сепаратизма" сами китайские власти (невольно) создают необходимые условия. Миролюбие и деликатность, высокая культура уйгуров, их приверженность к мирным занятиям вводят в заблуждение не только неопытных наблюдателей, но и китайцев. В бою уйгуры своей храбростью подчас превосходят воинственных ферганцев [Валиханов, 1986, с. 174]. За 248 лет пребывания в Синьцзяне (1760 - 2008) Китай не сумел выйти за рамки опоры на "трех китов": репрессивного насилия, подкупа части местной элиты и прогрессирующей китайской колонизации. XIX век отмечен целой серией восстаний и созданием независимого государства Йеттишар. В XX в. попытки отделения от Китая удвоились (создание двух Восточно-Туркестанских республик в 1930 - 1940-е гг.). В период существования КНР не оправдались надежды на социальную и национально-культурную справедливость, и число восстаний умножилось. В 1967/68 г. в Синьцзяне пыталась возродиться нелегальная Народно-революционная партия [Dillon, 2004, р. 57] (правившая Второй Восточно-Туркестанской республикой второй половины 1940-х гг.). С середины 1980-х гг. верх взял исламский клерикализм первой ВТР (начала 1930-х гг.). До перестройки уйгурские патриоты в Синьцзяне и эмиграции могли надеяться на некоторую поддержку СССР, но затем ее лишились. Не найдя поддержки больше нигде, уйгурские патриоты пошли на сотрудничество с "Аль-Каидой", Хизб ут-Тахрир, Исламским движением Узбекистана. (Исламская партия Восточного Туркестана и Исламское движение Узбекистана затем объединились в Исламскую партию Туркестана.)

Сближение и сплочение трех исламистских центров Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока не сулит ничего хорошего ни членам ШОС в отдельности, ни организации и Азиатскому континенту в целом. Нестабильность государственной власти в Таджикистане и особенно в Киргизии (с ее ферганским югом) облегчает инфильтрацию уйгурских боевиков в Синьцзян. (Уйгуры - достаточно многочисленная часть населения Ферганской долины в пределах как Узбекистана, так и Киргизии.) Ни одна из предлагаемых (косвенных) мер воздействия на ситуацию в зоне ШОС [Россия и Китай..., 2006, с. 163 - 164] не может быть вполне действенной при наличии глубинного кризиса в Синьцзяне - и достаточно высокой вероятности его перерастания в национально-освободительную войну типа афганской; она затронет всех союзников и соседей КНР. В пакистанском Белуджистане (так же негласно, как и в Синьцзяне) идет партизанская война. Ее мишенями регулярно становятся коммуникации и китайские специалисты, работающие в этом весьма полезном для КНР пакистанском районе [Веселовский, 2007, с. 189 - 200].

Коль скоро в центре Азии существуют не два очага напряженности (Афганистан и Северный Пакистан), а минимум шесть: Афганистан, Северный Пакистан, Фергана, Белуджистан, Синьцзян и Тибет, положение представляется на порядок опаснейшим и сложнейшим. Из них именно (вроде бы не заявляющий о себе) Восточный Туркестан способен в корне сместить "центр тяжести" региональных и глобальных конфликтов. Динамика их развития в центре Азии неблагоприятна: талибы в 2007 г. вдвое увеличили сферу своего контроля в Афганистане и охватили его поясом нестабильности. Войска НАТО численностью 50 тыс. человек не могут справиться с 2.5, максимум 5 тыс. талибов (10 - 20-кратное превосходство в силах оказывается бесполезным). Динамика событий в Афганистане влияет и на Синьцзян: здесь не проходит недели без терактов и диверсий на коммуникациях. Не случайно в начале марта 2008 г. Научно-экспертный совет ОДКБ признал неблагоприятной для организации динамику событий в Азии (иными словами, угрозы в центре континента возрастают) [см.: Красная звезда, 13.03.2008, с. 1; 15.04.2008, с. 3].

стр. 131
8. Две "формулы фатума". Перипетии истории Восточного Туркестана сами по себе не объясняют, насколько закономерны или случайны попытки народов Синьцзяна вернуть себе независимость. Если взять двухтысячелетнюю историю страны в целом, практически никогда китайским империям не удавалось здесь закрепиться. Пресловутое данничество соседей Китая (включая кашгарских) было псевдоданничеством. В середине XVIII в. империя Цин "сорвала банк" в большой и азартной монгольской игре. Второй раз империи Цин "повезло" в борьбе с государством Якуб-бека, которого не поддержали европейские державы.

К истории Восточного Туркестана следует "подходить, выходя за пределы того или иного периода, чтобы дать целостное представление о причинах и последствиях событий" [Могилевкин, 1989, с. 4]. Оценить историю периода Восточного Туркестана уйгурского (с середины IX в.) можно и должно стратегическим методом А. Е. Снесарева по формуле совокупной геополитической мощи (французский тезка Снесарева ген. А. Бофр называет ее "уравнением мироздания") [Beaufre, 1969, р. 45]. Все во Вселенной триедино как "ресурс-энергия-работа". В геополитике ресурс конкретной страны порождает энергию народа и работу государства (триада страна-народ-государство). В снесаревской гео-историо-политике страна складывается в прошлом, а энергия народа в настоящем позволяет государству работать на будущее. Это материальные элементы F = = С + Е + М, но ведущую роль в истории и политике играют силы духовные, втрое-вчетверо сильнейшие: цели-и-ценности S, теория W и практические технологии Р; ψ = S + W + Р. Интеграл совокупной мощи выглядит как: Рр = (С + E + M)(S + W + P). Элементы С и S могут делиться на С! - территорию и С2 - население, S, - ценности и S2 - цели; в этом случае интеграл приобретает вид Рр = (С1 + С2 + Е + M)(S1 + S2 + W + Р). В пределах каждого длительного периода истории элементы цивилизации вызревают в указанной выше последовательности, хотя и неравномерно. Применительно к Восточному Туркестану можно убедиться в наличии двух альтернатив исторического развития - одной нисходящей и одной восходящей. Их выбор и хронологические рамки подсказаны ген. Снесаревым [Снесарев, 1903, т. 1,с. 303].

Первая альтернатива прослеживается с IX в, как эволюция мелкого и незначительного уйгурского царства Кочо в Турфане: в IX - X вв. уйгуры закрепляются на территории С1 юго-восточной Джунгарии, в X - XI вв. уйгурское население С2 осваивается в оазисах северо-восточной Кашгарии, в XI - XII вв. царство Кочо достигает экономического Е расцвета на Шелковом пути, в XII - XIII вв. оно укрепляется политически М, в XIII - XIV вв. Кочо попадает в водоворот геополитики Чингисхана и Чингисидов как их ценное S1 приобретение, в XIV - XV вв. Моголы преследуют цель S2 создать новую империю в центре Азии, включая Восточный Туркестан, в XV - XVI вв. им это частично удается понять W и объединить Кашгарию, в XVI - XVII вв. Могольское ханство втягивается в полосу серьезного кризиса и практически Р превращается в теократию накшбандийских ходжей - вассалов Джунгарского ханства; в итоге Рр в течение XVII - XVIII вв. империя Цин проникает в Восточный Туркестан и подчиняет его; Рр = (С1 + С2 + Е + M)(S1 + S2 + W + Р). Данная альтернатива исторической эволюции Восточного Туркестана упадочна и пессимистична, она движется в тупик по нисходящей траектории. Подобный "конец истории" страны даже не учитывает перипетий ее дальнейшего развития в XIX - XXI вв.

Гораздо примечательнее вторая альтернатива, охватывающая период XIII - XXI вв. В первой четверти XIII в. царство Кочо стало важнейшим фактором азиатской геополитики: с него как привилегированного союзника началось формирование империи Чингисхана. Итак, в XIII - XIV вв. территория С1 Восточного Туркестана стала фактором глобальной геополитики, в XIV - XV вв. здесь и по соседству сформировалось государство нового народа С2 - моголов, в XV - XVI вв. государство Моголов усилилось Е в пределах Восточного Туркестана, в XVI - XVII вв. оно пережило политический М кризис клерикализации и превращения в джунгарского вассала; в XVII - XVIII вв. Могольское ханство

стр. 132
пережило ценностный S1 кризис, что в XVIII - XIX вв. обернулось потерей собственной цели S2 развития и утратой независимости; в XIX - XX вв. в ходе национально-освободительной борьбы произошла кристаллизация понимания W национального единства уйгуров, а в XX-XXI вв. наблюдается переход борьбы за возвращение национальной независимости в практическое Р русло; Рр = (С1 + С2 + Е + M)(S1 + S2 + W + Р). Выбор данной альтернативы подсказан ген. Снесаревым: "руководствоваться историей более дальних столетий и особенно ближе знакомого прошлого - первой его половины" [Снесарев, 1903, т. 1, с. 303]; в эту "первую половину" укладывается период XIII - XVI вв. Такова альтернатива движения восточнотуркестанской истории по восходящей траектории. Первую отстаивал на ограниченном и необобщенном материале акад. В. В. Бартольд, вторая - опровергает Бартольда и заслуживает повышенного (не только и не столько академического) внимания. Именно в данном ключе может и должна рассматриваться так называемая судьба Синьцзяна. История Восточного Туркестана может и должна рассматриваться с разных точек зрения [Myrdal, Kessle, 1972, p. 263].

9. Обоюдоострое лезвие. К Восточному Туркестану неприменимы поверхностные "экскурсы в историю" или подход "не вглядываясь в историю" [Dillon, 2004, р. 8; Ларин, 2003, с. 248; Сыроежкин, 2003, с. 83]. Неуместна и неправомерна постановка под сомнение вопроса об "автохтонности" уйгуров Восточного Туркестана [Сыроежкин, 2003, с. 38]: они там живут вторую тысячу лет, китайцы - лишь третье столетие; просматриваются намерения китайцев вытеснить уйгуров из Восточного Туркестана [Сыроежкин, 2003, с. 713].

Вторая формула исторического фатума, приведенная выше, представляет собой одну грань лезвия Восточнотуркестанского вопроса. Вторая грань - геополитическая формула современности. Уйгуры не считают свою землю С1 по праву входящей в Китай в виде "автономной" провинции Синьцзян. Они против насильственного сокращения своего населения Q китайскими властями, против экономического Е курса развития Синьцзяна и политики М псевдоавтономии. Уйгуры Синьцзяна не разделяют идеологии S1 КПК, не приемлют целей S2 китаизации своей страны, не согласны признавать себя "нацменьшинством Китая" (когда они - большинство в Синьцзяне) ни теоретически W, ни практически Р. Они реализуют свою совокупную мощь сопротивления; Рр = (С1 + C2 + Е + M)(S1 + S2 + W + Р). В 8-м элементе Р на рубеже XXI в. слились в одно острие две формулы и два потенциала истории Восточного Туркестана - прошлой и современной.

Предыдущая попытка системного изучения истории Восточного Туркестана имела место более ста лет назад [Григорьев, т. 1, 1869; т. 2, 1873). С тех пор ситуация схожа с изображением трех обезьян: первая ничего не видит и не слышит, вторая - слышит, но не видит, а третья - если видит и слышит, то молчит [Снесарев, 2002, с. 229 - 230; Фараго, 2004, с. 21].) Подчас мы больше "слышим звон" (подобно второй обезьяне), чем наблюдаем и видим: таков результат длительного умолчания о Синьцзяне - тщетной, но "злосчастной предосторожности" [Сведения..., вып. 2, 1898, с. 53; Сборник..., вып. 47, 1891, с. 165]. Но, как указывал Дж. Вашингтон, "мероприятия, которые кажутся химерическими, часто оказываются успешными именно потому, что чем незначительнее кажется опасность и чем более противник неподготовлен, тем более открывается ясная перспектива успеха" [цит. по: Лавренев, 2005, с. 49]. Исторической науке приходится вести поиск "атипичных неизвестностей" мирового беспорядка, управляемого хаоса современной истории [Идеология и спецслужбы, 2005, с. 18; Gallois, 1967, р. 362].

Закономерные выводы. 1) Синьцзян (Восточный Туркестан) исторически и культурно чужд Китаю и не может быть органично в него интегрирован; 2) провозглашенный "подъем Запада" не обещает уйгурским районам Синьцзяна ни развития, ни улучшения жизни; 3) духовные ценности для уйгуров выше материальных и сулят им "большие нравственные выгоды" [см.: Grand Strategy in the War..., 2003, p. 3; Jackson, 1957, p. 203] в дальнейшей борьбе; 4) КНР угрожает внутренняя цивилизационная война; 5) эта война

стр. 133
является частью глобального соперничества КНР-США в рамках Третьей мировой войны; 6) конфликт в Синьцзяне чреват серьезнейшими неприятностями для России, ШОС и Евразии в целом; 7) конвергенция мятежей в Афганистане, Пакистане, Средней Азии Ираке, Курдистане (а также Тибете) с восстанием в Синьцзяне вероятна и весьма опасна; 8) лишь серьезные перемены к лучшему в судьбе уйгуров Синьцзяна способны предотвратить реализацию этого сценария.

Восточный Туркестан ощутим на весах истории, на весах региональной и глобальной геополитики - не менее значим. На этих весах взвешиваются вероятность, ход и исход конфликтов и катастроф, где происходят "громадные перемены благодаря [вроде бы] незначительным случайностям" (Юлий Цезарь).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ахметшин Н. Тайны великой пустыни. М., 2003.

Бартольд В. В. Сочинения. Т. 9. М., 1977.

Бондаренко А. В. Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР: актуальные проблемы развития // Китай: новые горизонты реформ. Ч. 1. М., 2005.

Валиханов Ч. Ч. О состоянии Алтышара, или шести городов китайской провинции Наньлу (Малой Бухарин) в 1858 - 1859 гг. // Чокан Валиханов. Избранные произведения. М., 1986.

Васильченко А. Мистика СС. М., 2005.

Верховский А. Огонь, маневр, маскировка. М., 1928 (1).

Верховский А. Характер будущей войны и задачи Осовиахима. М., 1928 (2).

Веселовский С. Н. Белуджистанский этнонационализм как угроза национальной безопасности Пакистана // Востоковедный сборник. Вып. 8. М, 2007.

Военная игра. Ч. 1. СПб., 1874.

Григорьев В. В. Восточный, или Китайский, Туркестан. Т. 1 - 2. СПб., 1869, 1873.

Демиденко М. По следам СС в Тибет. СПб., 2003.

Дроздов Ю. И. Геополитические шахматы // Военно-промышленный курьер. 5.12.2007.

Дубровская Д. В. Россия в Центральной Азии: не всегда романтический ориентализм // Актуальные проблемы Центральной Азии и Китая. Барнаул, 2006.

Дубровская Д. В. Судьба Синьцзяна. М., 1998.

Зотов О. В. Восточный Туркестан (Синьцзян) - страна латентного ислама // Ислам и общественное развитие в начале XXI в. М., 2005.

Зотов О. В. Китай и Восточный Туркестан в XV - XVIII вв.: межгосударственные отношения. М., 1991.

Идеология и спецслужбы. М., 2005.

Кляшторный С. Г., Колесников А. А. Восточный Туркестан глазами русских путешественников. Алма-Ата, 1988.

Корнилов Л. Г. Кашгария, или Восточный Туркестан. Ташкент, 1903.

Красная звезда. 13.03.2008; 15.04.2008.

Кузнецов В. С. Императорский Китай, Иран и исламский мир // Северная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск, 1992.

Куропаткин А. Н. Кашгария. СПб., 1879.

Лавренов С. Война XXI в.: стратегия и вооружение США. М., 2005.

Ларин А. Г. Сепаратизм в Синьцзяне // Россия, Сибирь и Центральная Азия: взаимодействие народов и культур. Барнаул, 2003.

Литвинский Б. А. Исторические судьбы Восточного Туркестана и Средней Азии // Восточный Туркестан и Средняя Азия. М., 1984.

Менон Р., Уимбуш Э. Азия в XXI в. // Прогнозирование развития КНР: экономика, информатика, внешняя политика, безопасность. М., 2000.

Могилевкин И. М. Невидимые войны XX в. М., 1989.

Моисеев С. В. Взаимоотношения России и уйгурского государства Йеттишар (1864 - 1877). Барнаул, 2006.

Моисеев С. В. Уйгурский вопрос во взаимоотношениях Китая и Казахстана в конце XX - начале XXI в. // Россия, Сибирь и Центральная Азия. Барнаул, 2005.

Обухов В. Г. Схватка шести империй. М., 2007.

Петровский Н. Ф. Отчет о Кашгарии 1885 г. // Сборник географических, статистических и топографических материалов по Азии. СПб., 1886.

Плескачевская И. Китайский Туркестан // Вокруг света. 2006, N 8.

Прудникова Е. Зорге - разведчик N 1. СПб., 2004.

стр. 134
Региональные и глобальные угрозы терроризма. М., 2005.

Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия. Самара, 1999.

Россия и Китай в Шанхайской организации сотрудничества. М., 2006.

Россия. Сибирь и Центральная Азия. Барнаул, 2005.

Сборник географических, статистических и топографических материалов по Азии. Вып. 35. СПб., 1888.

Сборник географических, статистических и топографических материалов по Азии. Вып. 47. СПб., 1891.

Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. 2. Ташкент, 1898.

Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. 12. Ташкент, 1899.

Снесарев А. Е. [рец. на:] "Сердце Азии" Скрайна и Росса // Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. 20. Ташкент, 1900.

Снесарев А. Е. Западный Китай // Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. 21. Ташкент, 1900, N X; Вып. 23. N ХII. Ташкент, 1901.

Снесарев А. Е. Северо-Индийский театр [войны]. Т. 1. Ташкент, 1903.

Снесарев А. Е. [рец. на:] Бартольд В. Историко-географический обзор Ирана. СПб., 1903 // Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. 49. N 1. Ташкент, 1904.

Снесарев А. Е. Индия как главный фактор в Среднеазиатском вопросе. СПб., 1906.

Снесарев А. Е. [рец. на:] Клаузевиц К. Основы стратегического решения // Военная мысль и революция. 1924. N 4.

Снесарев А. Е. Афганистан. М., 2002.

Снесарев А. Е. Введение в военную географию. М., 2006.

Снесарев А. Е. Жизнь и труды Клаузевица. М., 2007.

Средняя Азия: андижанский сценарий. М., 2005.

Сыроежкин К. А. Мифы и реальность этнического сепаратизма в Китае и безопасность Центральной Азии. Алма-Ата, 2003.

Тихонов Ю. Н. Новый источник по истории Большой игры в Афганистане в период двух мировых войн // Восточный архив. Вып. 13. М., 2005.

Фараго Л. Война лисиц. М., 2004.

Хлобустов О. Разведка на задворках империи // Независимое военное обозрение. 2003. N 29.

Amerasia Papers. Wash., 1970.

Aubin F. L'arriere-plan historique du nationalisme ouigour du Turkestan Oriental des origines au XX siecle // Cahiers a"etudes sur la Mediterrannee Orientale et le monde turco-iranien (CEMOTI). N 25. 1998.

Beaufre A. Introduction a la strategic P., 1963.

Beaufre A. La nature des choses. P., 1969.

Beaufre A. Crises .et guerres. P., 1974.

Carneiro R. The Muse of History and the Science of Culture. New York - Moscow, 2000.

Cyberwar, Netwar and the Revolution in Military Affaires. NY, 2006.

Denison Ross E. Both Ends of the Candle. L., n.d.

Dillon M. Xinjang: China's Muslem Far Northwest. London - New York, 2004.

Gallois P. -M. Paradoxes de lapaix. P., 1967.

Grand Strategy in the War Against Terrorism. L-Portld (Or), 2003.

Jackson W. The Alternative Third World War. L., 1987.

Milword J. Historical Perspectives on Contemporary Xinjang // Inner Asia. Vol. 2. N 2. 2000.

Morgan G. Ney Elias. L., 1971.

Muhammad Haidar Dughlat. The Tarikhi Rashidi. L., 1898.

Myrdal J., Kessle G. Gates to Asia. L., 1972.

Olzscha R., Cleinow G. Turkestan: die politische-historischen und wittschaftlichen Probleme Zentralasiens. Leipzig, 1942.

Schoberlein J. Marginal Centrality: Central Asian Studies on the Eve of New Millenium // Return to the Silk Routes. NY, 1999.

Serine С. Р., Nightingale L. Macartney in Kashgar. L., 1973.

Teggart F. J. Rome and China. Berkly, 1939.

Terrorism and the UN. Bloomington-Indianapolis, 2004.

Permanent link to this publication: