Два недоосмысленных момента истины Промежуток между Первой и Второй мировыми войнами, несмотря на предшествующие открытия А. Эйнштейном Специальной и Общей теорий относительности, как будто давал человечеству все основания считать, что главное для него должно происходить исключительно в «явленной» социально-политико-экономической сфере обжитого и освоенного физического мира, универсума. На всё это человек мог так или иначе влиять и, тем более, был от него непосредственно зависим. Законы такого мира, может и не вполне ясные, полагались, во всяком случае, находящимися в пространстве обыденного человеческого существования, прямого или опосредованного наблюдения и привычного хода мысли. Не предполагалось, что за пространством подобного мира могло скрываться некое иное дополнительное и «неявленное» другое социальное пространство. Пространство, которое, порождаясь самим человечеством, приобретало свои законы и геометрию, предопределяющие новые действия социума помимо его воли, и снова изменяется, однако имеет некие пределы, ограничения и глубинные зависимости. Основанием для индоктринации социума таким «явленным» и игнорирования «неявленного», насколько оно могло не иметь видимых последствий, был ряд знаковых событий, надолго определивших облик мира. Это, прежде всего, парадное шествие национал-социализма в Германии и фашизма в Италии, милитаризация Японии, форсированное построение социализма в СССР и Мировой экономический кризис с его преодолением. Если использовать лексику тех лет, всё выглядело как ничем не скованный «триумф воли» человека (совсем по Ф. Ницше), зависящей только от самой себя, причем воли во многом брутальной. На их фоне не очень-то и заметно, но как-то удивительно корреспондируя между собой и временем и стоящими за ними смыслами (синхронистичность К.Г. Юнга), произошли два иных «тихих» – интеллектуальных – события (или события «третьего мира», по К. Попперу). События, как раз раскрывающие то, что «неявленное» способно предопределять судьбу социума («Кр ... Read more