Вопрос об измене Мазепы издавна привлекал к себе внимание историков, прежде всего русских и украинских. С одной стороны, русская правительственная традиция времен Петра I, оформленная в царских манифестах 1708 - 1709 гг., в церковной анафеме Мазепы 1708 г., наконец, в официальной литературе того времени, определила общее отношение русской помещичье- буржуазной историографии XIX - XX вв. к измене Мазепы. Измена Мазепы, понимаемая как измена царю и России, - такова была основная концепция великодержавной историографии. Отношение помещичье-буржуазных украинских историков к этой теме было более сложным. Оценка выступления Мазепы, данная двумя украинскими старшинскими лагерями первой половины XVIII в. (с одной стороны, писания мазепинцев, в частности Ф. Орлика, с другой стороны, правительственная традиция Гетманщины времен И. Скоропадского), повлияла и на то двойственное отношение к делу 'Мазепы, какое мы наблюдаем в "Истории русов" и которое с теми или иными видоизменениями перешло в работы Д. Бантыш-Каменского и Н. Маркевича для того, чтобы дальше отразиться в произведениях Костомарова и отчасти Лазаревского, с одной стороны, Уманца и М. С. Грушевского - с другой. Характерным для украинской буржуазной историографии конца XIX - начала XX в. было стремление выяснить социальный базис Мазепы, изучить старшинское окружение, которое определило всю политику гетмана; казацкая старшина, собственно, ее верхушка, - вот кто, по мнению буржуазных украинских историков, начиная от Лазаревского и кончая Грушевским, ответственен за политику Мазепы, следовательно, и за его измену. Стало ясно (особенно благодаря трудам Лазаревского), что Мазепа никогда не был и не мог быть выразителем стремлений широких народных масс и его участие в союзе старшины с Польшей и Швецией в 1708 г. скорее компрометировало бы это дело, нежели его оправдывало. Ведь Мазепа "не был представителем никакой национальной идеи"1 , "вовсе не был ярким представителем украинского автономизма"2 . Вп ... Читать далее